Отсюда совершенно логично вытекает, что "единое есть всЇ"
- формула, звучащая уже как вполне пантеистическая и предваряющая пантеизм
Джордано Бруно. Точка зрения Николая в этом пункте отличается не только от
подхода, характерного для традиционной средневековой христианской теологии,
представители которой не могли бы согласиться, что единое есть все, потому
что принципиально отличали творение от Творца, - но она радикально
отличается также и от учения неоплатоников, которые тоже - уже по другим
основаниям - не отождествляли "единое" и "всЇ". Так, вслед за Платоном
Прокл считает, что единому противоположно беспредельное, а потому единое,
как оно существует само в себе, и единое как причастное многому (а именно в
силу этой причастности и возникает "всЇ") - это не одно и то же.
"...Необходимо, - пишет Прокл в этой связи, - чтобы нечто объединенное
отличалось от единого, ибо, если единое тождественно объединенному (т.е.
тождественно "всему". - П.Г.), оно становится бесконечным множеством, и то
же самое будет с каждой из (частей), из которых состоит объединенное". При
этом Прокл здесь повторяет аргумент, приведенный Платоном в диалоге
"Парменид".
В этом важнейшем пункте как раз и начинается у Николая Кузанского пересмотр
предпосылок и античного, и средневекового мышления. Из утверждения, что
единое не имеет противоположности, следует большой важности вывод о том,
что единое тождественно бесконечному, абсолютный минимум - абсолютному
максимуму. "Божество есть бесконечное единство", - говорит Кузанец,
отождествляя тем самым то, что пифагорейцы, Платон и неоплатоники
противопоставляли как крайние противоположности: самотождественное и иное.
Бесконечное - это то, больше чего не может быть; это максимум; единое же -
это минимум; максимум и минимум, согласно Кузанцу, суть одно и то же.
"Максимумом я называю то, больше чего ничего не может быть. Но такое
преизобилие свойственно единому. Поэтому максимальность совпадает с
единством, которое есть и бытие. Если такое единство универсальным и
абсолютным образом возвышается над всякой относительностью, то ему ничего и
не противоположно по его абсолютной максимальности. Абсолютный максимум
есть то единое, которое есть все; в нем все, поскольку он максимум; а
поскольку ему ничто не противоположно, с ним совпадает и минимум".
В пользу отождествления категорий "единое" и "бытие" Кузанец приводит
характерный аргумент: "Слово... единство, - пишет он, - это как бы
"естинство" (wutaj) от греческого wu, что по-латински значит "сущий";
единство есть как бы бытие (entitas). В самом деле, - отмечает далее
Николай Кузанский, - Бог есть само бытие вещей, ведь он - форма их
существования, а значит, их бытие". Интересно, что и сам Кузанец в работе
"О предположениях" замечает, что на вопрос "есть ли Бог?" наиболее
правильно будет ответить, что "он ни есть, ни не есть, ни - есть и не
есть". Этот ответ выдержан действительно в духе неоплатонизма, но
непоследовательность в этом вопросе (как, впрочем, и в некоторых других) у
Николая встречается довольно часто.
Единое, таким образом, есть бытие, оно есть все, есть бесконечное, или,
иначе говоря, в нем максимум и минимум совпадают. Чтобы сделать более
наглядным принцип совпадения противоположностей - максимума и минимума,
Кузанец обращается к математике, указывая, что при увеличении радиуса круга
до бесконечности окружность превращается в бесконечную прямую. У такого
максимального круга диаметр становится тождественным окружности, более
того, с окружностью совпадает не только диаметр, но и сам центр, а тем
самым оказываются совпавшими точка (минимум) и бесконечная прямая
(максимум). Аналогично обстоит дело с треугольником: если одна из его
сторон бесконечна, то и другие две тоже будут бесконечными. "Но нескольких
бесконечностей не бывает, и за пределами воображения ты трансцендентно
понимаешь, что бесконечный треугольник не может состоять из нескольких
линий, хоть этот максимальный, не составной и простейший треугольник есть
истиннейший треугольник, обязательно имеющий три линии, и, значит,
единственная бесконечная линия с необходимостью оказывается в нем тремя..."
Так Николай Кузанский демонстрирует, что бесконечная линия есть и
треугольник, и круг, и шар.
Совпадение противоположностей - coincidentia oppositorum - оказывается
важнейшим методологическим принципом философии Кузанца. Как справедливо
отмечает один из исследователей творчества Николая Кузанского, И. Риттер,
Кузанец "примыкает к платонизму, однако в своем истолковании принципов
платонизма включает их в чуждое этим принципам учение о коинциденциальном
единстве бытия".
Место понятия единого у Кузанца теперь занимает понятие актуальной
бесконечности, которое есть, собственно, продукт совмещения
противоположностей - единого и беспредельного. В самом деле, в актуально
бесконечном беспредельное мыслится как завершенное, не как беспрерывное
переступание предела, движение без конца, становление, как его понимали в
античности, называя "иным", "нетождественным" (Платон, неоплатоники),
чистой потенцией, материей, лишенной формы (Аристотель). Теперь оно
мыслится как актуально сущее; беспредельное, называвшееся в античности
материей и противопоставлявшееся форме, теперь отождествляется со своей
противоположностью - формой форм - единым.
При этом переосмысливаются некоторые ключевые категории древнегреческой
философии. У Платона и Аристотеля космос конечен, так как беспредельность
материи охвачена душой и тем самым оформлена: согласно Аристотелю, форма
есть граница, она кладет предел беспредельному, создавая таким образом и
целое, каковым является аристотелевский космос. У Кузанца же, напротив,
читаем: "Хотя Бог бесконечен и соответственно мог сотворить мир
бесконечным, но поскольку возможность по необходимости была определенной, а
не вполне абсолютной, а ее предрасположенность - не бесконечной, то
сообразно такой возможности бытия мир не мог стать ни актуально
бесконечным, ни большим, ни иным". Ограниченность мира, которую позднее
Кузанец назовет "привативной" бесконечностью, идет не от формы, а от
материи, в которой и Платон, и Аристотель, и неоплатоники находили,
напротив, безграничность, отсутствие предела.
Однако в то же время Николай Кузанский чувствует потребность как-то
привести в согласие с традицией введенные им понятия. "Перипатетики
считали, - пишет он, - что формы в материи существуют лишь возможностно и
выводятся из нее действующей причиной. И это правильней, - а именно что
формы не только от возможности, но и от действующего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
- формула, звучащая уже как вполне пантеистическая и предваряющая пантеизм
Джордано Бруно. Точка зрения Николая в этом пункте отличается не только от
подхода, характерного для традиционной средневековой христианской теологии,
представители которой не могли бы согласиться, что единое есть все, потому
что принципиально отличали творение от Творца, - но она радикально
отличается также и от учения неоплатоников, которые тоже - уже по другим
основаниям - не отождествляли "единое" и "всЇ". Так, вслед за Платоном
Прокл считает, что единому противоположно беспредельное, а потому единое,
как оно существует само в себе, и единое как причастное многому (а именно в
силу этой причастности и возникает "всЇ") - это не одно и то же.
"...Необходимо, - пишет Прокл в этой связи, - чтобы нечто объединенное
отличалось от единого, ибо, если единое тождественно объединенному (т.е.
тождественно "всему". - П.Г.), оно становится бесконечным множеством, и то
же самое будет с каждой из (частей), из которых состоит объединенное". При
этом Прокл здесь повторяет аргумент, приведенный Платоном в диалоге
"Парменид".
В этом важнейшем пункте как раз и начинается у Николая Кузанского пересмотр
предпосылок и античного, и средневекового мышления. Из утверждения, что
единое не имеет противоположности, следует большой важности вывод о том,
что единое тождественно бесконечному, абсолютный минимум - абсолютному
максимуму. "Божество есть бесконечное единство", - говорит Кузанец,
отождествляя тем самым то, что пифагорейцы, Платон и неоплатоники
противопоставляли как крайние противоположности: самотождественное и иное.
Бесконечное - это то, больше чего не может быть; это максимум; единое же -
это минимум; максимум и минимум, согласно Кузанцу, суть одно и то же.
"Максимумом я называю то, больше чего ничего не может быть. Но такое
преизобилие свойственно единому. Поэтому максимальность совпадает с
единством, которое есть и бытие. Если такое единство универсальным и
абсолютным образом возвышается над всякой относительностью, то ему ничего и
не противоположно по его абсолютной максимальности. Абсолютный максимум
есть то единое, которое есть все; в нем все, поскольку он максимум; а
поскольку ему ничто не противоположно, с ним совпадает и минимум".
В пользу отождествления категорий "единое" и "бытие" Кузанец приводит
характерный аргумент: "Слово... единство, - пишет он, - это как бы
"естинство" (wutaj) от греческого wu, что по-латински значит "сущий";
единство есть как бы бытие (entitas). В самом деле, - отмечает далее
Николай Кузанский, - Бог есть само бытие вещей, ведь он - форма их
существования, а значит, их бытие". Интересно, что и сам Кузанец в работе
"О предположениях" замечает, что на вопрос "есть ли Бог?" наиболее
правильно будет ответить, что "он ни есть, ни не есть, ни - есть и не
есть". Этот ответ выдержан действительно в духе неоплатонизма, но
непоследовательность в этом вопросе (как, впрочем, и в некоторых других) у
Николая встречается довольно часто.
Единое, таким образом, есть бытие, оно есть все, есть бесконечное, или,
иначе говоря, в нем максимум и минимум совпадают. Чтобы сделать более
наглядным принцип совпадения противоположностей - максимума и минимума,
Кузанец обращается к математике, указывая, что при увеличении радиуса круга
до бесконечности окружность превращается в бесконечную прямую. У такого
максимального круга диаметр становится тождественным окружности, более
того, с окружностью совпадает не только диаметр, но и сам центр, а тем
самым оказываются совпавшими точка (минимум) и бесконечная прямая
(максимум). Аналогично обстоит дело с треугольником: если одна из его
сторон бесконечна, то и другие две тоже будут бесконечными. "Но нескольких
бесконечностей не бывает, и за пределами воображения ты трансцендентно
понимаешь, что бесконечный треугольник не может состоять из нескольких
линий, хоть этот максимальный, не составной и простейший треугольник есть
истиннейший треугольник, обязательно имеющий три линии, и, значит,
единственная бесконечная линия с необходимостью оказывается в нем тремя..."
Так Николай Кузанский демонстрирует, что бесконечная линия есть и
треугольник, и круг, и шар.
Совпадение противоположностей - coincidentia oppositorum - оказывается
важнейшим методологическим принципом философии Кузанца. Как справедливо
отмечает один из исследователей творчества Николая Кузанского, И. Риттер,
Кузанец "примыкает к платонизму, однако в своем истолковании принципов
платонизма включает их в чуждое этим принципам учение о коинциденциальном
единстве бытия".
Место понятия единого у Кузанца теперь занимает понятие актуальной
бесконечности, которое есть, собственно, продукт совмещения
противоположностей - единого и беспредельного. В самом деле, в актуально
бесконечном беспредельное мыслится как завершенное, не как беспрерывное
переступание предела, движение без конца, становление, как его понимали в
античности, называя "иным", "нетождественным" (Платон, неоплатоники),
чистой потенцией, материей, лишенной формы (Аристотель). Теперь оно
мыслится как актуально сущее; беспредельное, называвшееся в античности
материей и противопоставлявшееся форме, теперь отождествляется со своей
противоположностью - формой форм - единым.
При этом переосмысливаются некоторые ключевые категории древнегреческой
философии. У Платона и Аристотеля космос конечен, так как беспредельность
материи охвачена душой и тем самым оформлена: согласно Аристотелю, форма
есть граница, она кладет предел беспредельному, создавая таким образом и
целое, каковым является аристотелевский космос. У Кузанца же, напротив,
читаем: "Хотя Бог бесконечен и соответственно мог сотворить мир
бесконечным, но поскольку возможность по необходимости была определенной, а
не вполне абсолютной, а ее предрасположенность - не бесконечной, то
сообразно такой возможности бытия мир не мог стать ни актуально
бесконечным, ни большим, ни иным". Ограниченность мира, которую позднее
Кузанец назовет "привативной" бесконечностью, идет не от формы, а от
материи, в которой и Платон, и Аристотель, и неоплатоники находили,
напротив, безграничность, отсутствие предела.
Однако в то же время Николай Кузанский чувствует потребность как-то
привести в согласие с традицией введенные им понятия. "Перипатетики
считали, - пишет он, - что формы в материи существуют лишь возможностно и
выводятся из нее действующей причиной. И это правильней, - а именно что
формы не только от возможности, но и от действующего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155