если
бы Бог и сделал частицу столь малой, что невозможно было бы ее разделить
чему-либо сотворенному Богом, то самого Себя он не мог бы лишить власти
разделить ее, ибо совершенно невозможно, чтобы Бог умалил Свое
всемогущество..." Итак, материя делима до бесконечности, и в этом смысле
она у Декарта имеет сходство с понятием материи у Платона и Аристотеля. Она
бесконечна не только интенсивно, в смысле деления, но и экстенсивно:
"...этот мир, или протяженная субстанция, составляющая его, не имеет
никаких пределов для своего протяжения...".
Космос Декарта, таким образом, беспределен. Однако идею Бруно о
множественности миров Декарт не разделяет: в силу непрерывности материи,
составляющей как бы ее единство и единственность, миров не может быть
много. "...Если бы миров было бесконечное множество, - пишет Декарт, - то
они необходимо состояли бы из одной и той же материи". "Отсюда следует, -
замечает далее он, - что не может быть многих миров, ибо мы теперь с
очевидностью постигаем, что материя, природа которой состоит в одной только
протяженности вообще, занимает все вообразимые пространства (следуя точно
декартову пониманию материи, надо было бы сказать, что материя и есть все
вообразимые пространства. - П.Г.), где те или иные миры могли бы
находиться; а идеи какой-либо иной материи мы в себе не находим".
Материя, таким образом, только одна, и она составляет основу единства мира.
Декарт здесь формулирует понятие материи, которое легло в основу науки
нового времени. Это понятие, постепенно сформировавшееся к XVII в.,
радикально отличается от того, что существовало в античности и в средние
века. Мы видели, как видоизменяется античное понятие материи уже у Николая
Кузанского, а тем более - у Джордано Бруно. Декарт уже работает с тем
понятием материи, без которого не могла бы сложиться механика как наука о
природе.
Чем же отличается это новое понятие материи от античного? В античности
материя мыслилась как возможность, которая сама по себе, без определяющей
ее формы, есть ничто. Так понимал ее Аристотель. В платоновской школе
материя - это начало множественности, и оно опять-таки есть ничто без
оформляющего его единого, вносящего начало структурности в эту
беспредельно-бесформенную материю. Что же касается Декарта, то у него
материя сама по себе уже одна, а это значит, что она не есть просто
возможность, а есть действительность, которая даже носит название
субстанции, т.е. того, что может существовать само по себе, не нуждаясь ни
в чем другом, кроме сотворившего ее Бога.
Декарт хорошо отдает себе отчет в том, как радикально изменилось у него
понятие материи по сравнению с традиционным - античным и средневековым -
значением этого понятия. "Не будем также, - говорит он, имея в виду
материю, - считать ее той первой материей философов, которая, будучи
полностью лишена всех своих форм и качеств, превращается во что-то,
недоступное ясному пониманию. Представим нашу материю настоящим телом,
совершенно плотным, одинаково наполняющим всю длину, ширину и глубину того
огромного пространства, на котором остановилась наша мысль. Представим
далее, что каждая из ее частей занимает всегда часть этого пространства,
пропорциональную своей величине, и никогда не может заполнить больший или
сжиматься в меньший объем или допустить, чтобы одновременно с ней
какая-нибудь другая часть материи занимала то же самое место". Именно со
времен Фрэнсиса Бэкона и Рене Декарта материя утратила свой прежний статус
- чего-то неопределенного, находящегося на грани небытия, и получила новое
определение: она стала началом плотным, неизменным, устойчивым. У Декарта,
как видим, материя стала телом, а тело стало материей, т.е. утратило то
начало формы и жизни, каким тело обладало у Аристотеля.
Характерное для XVII в. понимание материи, столь несходное с ее трактовкой
у Платона, Аристотеля и неоплатоников, восходит, по-видимому, отчасти к
традиции стоиков, оказавших известное влияние на некоторых физиков и
философов эпохи эллинизма и средних веков. Так, еще в VI в. неоплатоник
Симпликий истолковывал аристотелево понятие субстрата как "форму
телесности", являющуюся носителем количественных определений. В средние
века было много различных трактовок соотношения понятий "материя" и "форма
телесности" ("forma corporeitas").
Декартово понятие материи подвергалось резкой критике с самых разных
сторон. Во-первых, его не приняли атомисты - Гассенди, Гюйгенс и другие;
во-вторых, его отвергли Лейбниц и Ньютон, не согласные с декартовым
отождествлением материи с протяжением. Еще при жизни Декарта завязалась
полемика между ним и английским философом Генри Мором (1614-1687),
оказавшим сильное влияние на Ньютона. Эта полемика представляет для нас
большой интерес, поскольку она предваряет те споры между картезианцами, с
одной стороны, и Ньютоном и Лейбницем - с другой, которые велись в конце
XVII-начале XVIII в., а затем продолжались между сторонниками каждой из
этих научных программ вплоть до конца XVIII в. Г. Мор, один из
представителей так называемой кембриджской школы неоплатоников, защищал
перед Декартом тезис о том, что основное определение телесной субстанции -
не протяжение, а непроницаемость. Что же касается протяженности, то она,
как отмечал Мор в письме Декарту от 11 декабря 1648 г., в такой же мере
присуща духовным субстанциям (ангелам и Богу), как и телам. Отвечая Мору,
Декарт поясняет, что свойство непроницаемости тел является не первичным, а
производным от протяжения. "Если Вы получаете представление о протяжении,
видя взаимное расположение частей, - пишет Декарт Мору 15 апреля 1649 г., -
то Вы не можете отрицать, что каждая из них касается других соседних
частей. И эта касаемость (осязаемость) протяженных частей есть подлинное
внутренне присущее телу свойство, но это не относится к тому осязанию,
которое получает свое название от чувства осязания. Кроме того, невозможно
помыслить одну часть протяженной субстанции проникающей в другую часть,
равную ей, не признавая в то же время, что (половина) протяжения
устраняется или уничтожается. Но все то, что уничтожено, не проникает во
что-нибудь другое, и, таким образом, я считаю доказанным, что
непроницаемость принадлежит сущности протяжения, а не чего-то другого".
Декарт, таким образом, рассматривает непроницаемость как нечто такое, что
уже имплицитно содержится в самом понятии протяжения. Он не нуждается в
допущении особой силы (которую впоследствии назвали силой отталкивания) для
объяснения того, почему материальные части взаимно не проникают друг в
друга; при этом Декарт отличает понятия непроницаемости (или осязаемости -
взаимной касаемости) частей тел от осязания как способности одушевленного
существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
бы Бог и сделал частицу столь малой, что невозможно было бы ее разделить
чему-либо сотворенному Богом, то самого Себя он не мог бы лишить власти
разделить ее, ибо совершенно невозможно, чтобы Бог умалил Свое
всемогущество..." Итак, материя делима до бесконечности, и в этом смысле
она у Декарта имеет сходство с понятием материи у Платона и Аристотеля. Она
бесконечна не только интенсивно, в смысле деления, но и экстенсивно:
"...этот мир, или протяженная субстанция, составляющая его, не имеет
никаких пределов для своего протяжения...".
Космос Декарта, таким образом, беспределен. Однако идею Бруно о
множественности миров Декарт не разделяет: в силу непрерывности материи,
составляющей как бы ее единство и единственность, миров не может быть
много. "...Если бы миров было бесконечное множество, - пишет Декарт, - то
они необходимо состояли бы из одной и той же материи". "Отсюда следует, -
замечает далее он, - что не может быть многих миров, ибо мы теперь с
очевидностью постигаем, что материя, природа которой состоит в одной только
протяженности вообще, занимает все вообразимые пространства (следуя точно
декартову пониманию материи, надо было бы сказать, что материя и есть все
вообразимые пространства. - П.Г.), где те или иные миры могли бы
находиться; а идеи какой-либо иной материи мы в себе не находим".
Материя, таким образом, только одна, и она составляет основу единства мира.
Декарт здесь формулирует понятие материи, которое легло в основу науки
нового времени. Это понятие, постепенно сформировавшееся к XVII в.,
радикально отличается от того, что существовало в античности и в средние
века. Мы видели, как видоизменяется античное понятие материи уже у Николая
Кузанского, а тем более - у Джордано Бруно. Декарт уже работает с тем
понятием материи, без которого не могла бы сложиться механика как наука о
природе.
Чем же отличается это новое понятие материи от античного? В античности
материя мыслилась как возможность, которая сама по себе, без определяющей
ее формы, есть ничто. Так понимал ее Аристотель. В платоновской школе
материя - это начало множественности, и оно опять-таки есть ничто без
оформляющего его единого, вносящего начало структурности в эту
беспредельно-бесформенную материю. Что же касается Декарта, то у него
материя сама по себе уже одна, а это значит, что она не есть просто
возможность, а есть действительность, которая даже носит название
субстанции, т.е. того, что может существовать само по себе, не нуждаясь ни
в чем другом, кроме сотворившего ее Бога.
Декарт хорошо отдает себе отчет в том, как радикально изменилось у него
понятие материи по сравнению с традиционным - античным и средневековым -
значением этого понятия. "Не будем также, - говорит он, имея в виду
материю, - считать ее той первой материей философов, которая, будучи
полностью лишена всех своих форм и качеств, превращается во что-то,
недоступное ясному пониманию. Представим нашу материю настоящим телом,
совершенно плотным, одинаково наполняющим всю длину, ширину и глубину того
огромного пространства, на котором остановилась наша мысль. Представим
далее, что каждая из ее частей занимает всегда часть этого пространства,
пропорциональную своей величине, и никогда не может заполнить больший или
сжиматься в меньший объем или допустить, чтобы одновременно с ней
какая-нибудь другая часть материи занимала то же самое место". Именно со
времен Фрэнсиса Бэкона и Рене Декарта материя утратила свой прежний статус
- чего-то неопределенного, находящегося на грани небытия, и получила новое
определение: она стала началом плотным, неизменным, устойчивым. У Декарта,
как видим, материя стала телом, а тело стало материей, т.е. утратило то
начало формы и жизни, каким тело обладало у Аристотеля.
Характерное для XVII в. понимание материи, столь несходное с ее трактовкой
у Платона, Аристотеля и неоплатоников, восходит, по-видимому, отчасти к
традиции стоиков, оказавших известное влияние на некоторых физиков и
философов эпохи эллинизма и средних веков. Так, еще в VI в. неоплатоник
Симпликий истолковывал аристотелево понятие субстрата как "форму
телесности", являющуюся носителем количественных определений. В средние
века было много различных трактовок соотношения понятий "материя" и "форма
телесности" ("forma corporeitas").
Декартово понятие материи подвергалось резкой критике с самых разных
сторон. Во-первых, его не приняли атомисты - Гассенди, Гюйгенс и другие;
во-вторых, его отвергли Лейбниц и Ньютон, не согласные с декартовым
отождествлением материи с протяжением. Еще при жизни Декарта завязалась
полемика между ним и английским философом Генри Мором (1614-1687),
оказавшим сильное влияние на Ньютона. Эта полемика представляет для нас
большой интерес, поскольку она предваряет те споры между картезианцами, с
одной стороны, и Ньютоном и Лейбницем - с другой, которые велись в конце
XVII-начале XVIII в., а затем продолжались между сторонниками каждой из
этих научных программ вплоть до конца XVIII в. Г. Мор, один из
представителей так называемой кембриджской школы неоплатоников, защищал
перед Декартом тезис о том, что основное определение телесной субстанции -
не протяжение, а непроницаемость. Что же касается протяженности, то она,
как отмечал Мор в письме Декарту от 11 декабря 1648 г., в такой же мере
присуща духовным субстанциям (ангелам и Богу), как и телам. Отвечая Мору,
Декарт поясняет, что свойство непроницаемости тел является не первичным, а
производным от протяжения. "Если Вы получаете представление о протяжении,
видя взаимное расположение частей, - пишет Декарт Мору 15 апреля 1649 г., -
то Вы не можете отрицать, что каждая из них касается других соседних
частей. И эта касаемость (осязаемость) протяженных частей есть подлинное
внутренне присущее телу свойство, но это не относится к тому осязанию,
которое получает свое название от чувства осязания. Кроме того, невозможно
помыслить одну часть протяженной субстанции проникающей в другую часть,
равную ей, не признавая в то же время, что (половина) протяжения
устраняется или уничтожается. Но все то, что уничтожено, не проникает во
что-нибудь другое, и, таким образом, я считаю доказанным, что
непроницаемость принадлежит сущности протяжения, а не чего-то другого".
Декарт, таким образом, рассматривает непроницаемость как нечто такое, что
уже имплицитно содержится в самом понятии протяжения. Он не нуждается в
допущении особой силы (которую впоследствии назвали силой отталкивания) для
объяснения того, почему материальные части взаимно не проникают друг в
друга; при этом Декарт отличает понятия непроницаемости (или осязаемости -
взаимной касаемости) частей тел от осязания как способности одушевленного
существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155