То же относится и к группам, классам
заключенных -- к пробам. Вот так и получилось, что одни урки начали резать и
трамбовать других, несогласных с ними. Резня шла по принципу все против
всех, стальные с равным удовольствием крушили ржавых и скуржавых, свинцовые
и медные стальных и скуржавых, да и ржавых, само собой. Однако, если ржавый
залетал в "сталь" или в "медь" -- не было ему пощады: кончали неумолимо и
тяжело, а если попадал к скуржавым, то выбор существовал: умри или смени
пробу. Многие предпочитали позору смерть, а многие меняли... В обратной
ситуации ржавые вообще никому ничего не предлагали -- убивали и все.
Поначалу ржавые спесиво подошли к ситуации, мол "поставим ублюдков на колени
или на ножи в два счета". Не вышло в два счета -- через три года после
окончания войны из каждых пяти зон три уже принадлежали другим пробам,
прежде всего "скуржавым". Такая прыть объяснялась тем, что "скуржавые" и
иные пробы, близкие им по духу, пользовались поддержкой администрации, в
обмен на обещание искоренить ржавое "государство в государстве".
Естественная убыль требовала кадровых пополнений и материальной поддержки,
-- со стороны работяг , в первую голову. Ржавые сориентировались первыми:
фратам даны были послабления, четкие права, не подвластные произволу
авторитетов, возможность спокойно жить, не опасаясь беспредела.
Почти дружелюбное отношение к кормильцу принесло свои плоды: когда на
зоне со смешанным контингентом начиналась очередная Варфоломеевская ночь,
работяги всегда почти брали сторону ржавых. Особенно это проявлялось, когда
ржавые восстанавливали контроль над стальными зонами: беспредел на них иной
раз превосходил все мыслимые и немыслимые границы. Трудилы, сами создавшие
"крестьянское царство", разрывали в клочки жесть-вождей, вчера пришедших на
их плечах к власти.
"Пробники" целенаправленно убивали друг друга на зонах всех режимов, на
пересылках и в тюрьмах, на этапах и на воле, группами и поодиночке, на
приисках полярного юга и на "курортах" севера. Администрация лагерей,
поощрявшая поначалу кровавую самодеятельность, уже утратила в значительной
мере контроль над событиями и в докладах на самый верх подавала
происходящее, как окончательное загнивание и самоуничтожение преступного
мира. Но преступный мир не собирался исчезать, он менялся,
приспосабливался... и продолжал убивать и жить. От края и до края седьмого
континента-государства, по всем зонам, густыми веснушками усыпавшими его
тело, сквозь десятилетия катилось колесо великой войны, которую поколения
сидельцев, прошедших сквозь нее, нарекли "Рвакля".
Гек многое узнал о предстоящей "зонной" жизни за те четыре месяца, что
прошли на "крытой" в ожидании суда и приговора. Нельзя сказать, чтобы
услышанное его вдохновило, -- "малолетка" -- не мармелад. В камере , кроме
него, торчало пятеро несовершеннолетних и один "папахен" -- взрослый,
опытный сиделец, который следил за соблюдением в камере тюремных порядков.
Это обычная практика в следственных изоляторах, поскольку дети,
предоставленные сами себе в экстремальных условиях, звереют, не ведая
пределов и тормозов.
Геку приготовили прописку, как первый раз сидящему, и он не возражал
поначалу, но когда требования сокамерников, связанные с парашей и зубной
щеткой, стали принимать откровенно издевательский характер, Гек без лишних
разговоров кинулся в драку. Его конечно же побили, -- в камере самый
младший(перед ним) пацаненок был на три года его старше... Но от шума
проснулся папахен и двумя пинками быстро укоротил задир. Потом провел
расследование, признал Гека правым и предложил получить с обидчика,
произвольно выдернутого и выбранного из всей шайки. Гек задумался и,
почувствовав проверку, назначил одну "пиявку".
Он же и приводил приговор в исполнение: ладонь левой руки наложил на
темя обидчику, правой рукой оттянул, как пружину, средний палец левой же
руки и резко отпустил. Специалисты -- из взрослых -- иной раз показывали
чудеса в пиявочном деле: тремя пиявками лопатоподобных рук могли вызвать
легкое сотрясение мозга. Гек, со своими прутиками десятилетнего ребенка, не
был способен вызвать сотрясение мозга даже у лягушки, но важен был подход и
принцип. Умеренность новичка произвела хорошее впечатление и его приняли без
дальнейших испытаний.
Полезных рекомендаций и советов он получил множество, но когда пришла
пора вытряхиваться из этапного вагонзака и подниматься на зону, тоскливые
предчувствия сжали сердце бедняге Гектору и предчувствия его не обманули.
Новичков били всегда, но за Гека взялись уж очень рьяно. Если бы он не
был столь закаленным к побоям и не таким упрямым, его бы оставили в покое.
Но он держался и не давал ком.отделения -- комоду, его дружкам-держимордам
почувствовать свое моральное превосходство над плюгавым пацаненком. В этом
соревновании "упоров" перевес был не на стороне Гека, который обладал только
одним козырем: привычкой выносить обои. Все остальные козыри находились в
кулаках у Рамона и его присных.
Месяцев через восемь не смертельных, но регулярных, практически
ежедневных побоев(и чувствительных все же), Гек начал сдавать. Он уже не
бросался в драку первый, быстрее стал падать с ног. Он ходил в тюремную
зону, в первый класс, успеваемость стала резко снижаться, что усиливало
побои. Круг замыкался. Гек видел какова жизнь у опущенных на дно "зонной"
жизни, у кожанов, и всерьез начал подумывать о саморубе: сунуть левую руку
под гильотину в бумагорезке -- и больничка надолго обеспечена, а там еще
куда переведут...
Удача подвалила к концу первого года отсидки: по этапу пригнали
шестнадцатилетнего чернокожего рецидивиста, по кличке Чомбе, отчаянного
нетака. Это был его второй срок за кражи из моторов на улицах Бабилона.
Когда он появился на утренней поверке, все нетаки зоны приветствовали его
восторженным ревом. Он же поднял руки, сцепленные в замок, и поприветствовал
зону. Во рту у него дымился специально приготовленный для торжественной
минуты окурок. Прямо с поверки его спустили за это в трюм на пять суток, как
оно и ожидалось и входило в программу. А на шестые определили и отвели в
тринадцатый отряд, где жил и Гек.
-- Из Бабилона есть кто? -- вопросил он перед отбоем.
Тишина была ему ответом, бабилонские обычно сидели ниже, на южных
зонах, хотя и здесь попадались иногда.
-- Так что, есть земели? Из Бабилона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
заключенных -- к пробам. Вот так и получилось, что одни урки начали резать и
трамбовать других, несогласных с ними. Резня шла по принципу все против
всех, стальные с равным удовольствием крушили ржавых и скуржавых, свинцовые
и медные стальных и скуржавых, да и ржавых, само собой. Однако, если ржавый
залетал в "сталь" или в "медь" -- не было ему пощады: кончали неумолимо и
тяжело, а если попадал к скуржавым, то выбор существовал: умри или смени
пробу. Многие предпочитали позору смерть, а многие меняли... В обратной
ситуации ржавые вообще никому ничего не предлагали -- убивали и все.
Поначалу ржавые спесиво подошли к ситуации, мол "поставим ублюдков на колени
или на ножи в два счета". Не вышло в два счета -- через три года после
окончания войны из каждых пяти зон три уже принадлежали другим пробам,
прежде всего "скуржавым". Такая прыть объяснялась тем, что "скуржавые" и
иные пробы, близкие им по духу, пользовались поддержкой администрации, в
обмен на обещание искоренить ржавое "государство в государстве".
Естественная убыль требовала кадровых пополнений и материальной поддержки,
-- со стороны работяг , в первую голову. Ржавые сориентировались первыми:
фратам даны были послабления, четкие права, не подвластные произволу
авторитетов, возможность спокойно жить, не опасаясь беспредела.
Почти дружелюбное отношение к кормильцу принесло свои плоды: когда на
зоне со смешанным контингентом начиналась очередная Варфоломеевская ночь,
работяги всегда почти брали сторону ржавых. Особенно это проявлялось, когда
ржавые восстанавливали контроль над стальными зонами: беспредел на них иной
раз превосходил все мыслимые и немыслимые границы. Трудилы, сами создавшие
"крестьянское царство", разрывали в клочки жесть-вождей, вчера пришедших на
их плечах к власти.
"Пробники" целенаправленно убивали друг друга на зонах всех режимов, на
пересылках и в тюрьмах, на этапах и на воле, группами и поодиночке, на
приисках полярного юга и на "курортах" севера. Администрация лагерей,
поощрявшая поначалу кровавую самодеятельность, уже утратила в значительной
мере контроль над событиями и в докладах на самый верх подавала
происходящее, как окончательное загнивание и самоуничтожение преступного
мира. Но преступный мир не собирался исчезать, он менялся,
приспосабливался... и продолжал убивать и жить. От края и до края седьмого
континента-государства, по всем зонам, густыми веснушками усыпавшими его
тело, сквозь десятилетия катилось колесо великой войны, которую поколения
сидельцев, прошедших сквозь нее, нарекли "Рвакля".
Гек многое узнал о предстоящей "зонной" жизни за те четыре месяца, что
прошли на "крытой" в ожидании суда и приговора. Нельзя сказать, чтобы
услышанное его вдохновило, -- "малолетка" -- не мармелад. В камере , кроме
него, торчало пятеро несовершеннолетних и один "папахен" -- взрослый,
опытный сиделец, который следил за соблюдением в камере тюремных порядков.
Это обычная практика в следственных изоляторах, поскольку дети,
предоставленные сами себе в экстремальных условиях, звереют, не ведая
пределов и тормозов.
Геку приготовили прописку, как первый раз сидящему, и он не возражал
поначалу, но когда требования сокамерников, связанные с парашей и зубной
щеткой, стали принимать откровенно издевательский характер, Гек без лишних
разговоров кинулся в драку. Его конечно же побили, -- в камере самый
младший(перед ним) пацаненок был на три года его старше... Но от шума
проснулся папахен и двумя пинками быстро укоротил задир. Потом провел
расследование, признал Гека правым и предложил получить с обидчика,
произвольно выдернутого и выбранного из всей шайки. Гек задумался и,
почувствовав проверку, назначил одну "пиявку".
Он же и приводил приговор в исполнение: ладонь левой руки наложил на
темя обидчику, правой рукой оттянул, как пружину, средний палец левой же
руки и резко отпустил. Специалисты -- из взрослых -- иной раз показывали
чудеса в пиявочном деле: тремя пиявками лопатоподобных рук могли вызвать
легкое сотрясение мозга. Гек, со своими прутиками десятилетнего ребенка, не
был способен вызвать сотрясение мозга даже у лягушки, но важен был подход и
принцип. Умеренность новичка произвела хорошее впечатление и его приняли без
дальнейших испытаний.
Полезных рекомендаций и советов он получил множество, но когда пришла
пора вытряхиваться из этапного вагонзака и подниматься на зону, тоскливые
предчувствия сжали сердце бедняге Гектору и предчувствия его не обманули.
Новичков били всегда, но за Гека взялись уж очень рьяно. Если бы он не
был столь закаленным к побоям и не таким упрямым, его бы оставили в покое.
Но он держался и не давал ком.отделения -- комоду, его дружкам-держимордам
почувствовать свое моральное превосходство над плюгавым пацаненком. В этом
соревновании "упоров" перевес был не на стороне Гека, который обладал только
одним козырем: привычкой выносить обои. Все остальные козыри находились в
кулаках у Рамона и его присных.
Месяцев через восемь не смертельных, но регулярных, практически
ежедневных побоев(и чувствительных все же), Гек начал сдавать. Он уже не
бросался в драку первый, быстрее стал падать с ног. Он ходил в тюремную
зону, в первый класс, успеваемость стала резко снижаться, что усиливало
побои. Круг замыкался. Гек видел какова жизнь у опущенных на дно "зонной"
жизни, у кожанов, и всерьез начал подумывать о саморубе: сунуть левую руку
под гильотину в бумагорезке -- и больничка надолго обеспечена, а там еще
куда переведут...
Удача подвалила к концу первого года отсидки: по этапу пригнали
шестнадцатилетнего чернокожего рецидивиста, по кличке Чомбе, отчаянного
нетака. Это был его второй срок за кражи из моторов на улицах Бабилона.
Когда он появился на утренней поверке, все нетаки зоны приветствовали его
восторженным ревом. Он же поднял руки, сцепленные в замок, и поприветствовал
зону. Во рту у него дымился специально приготовленный для торжественной
минуты окурок. Прямо с поверки его спустили за это в трюм на пять суток, как
оно и ожидалось и входило в программу. А на шестые определили и отвели в
тринадцатый отряд, где жил и Гек.
-- Из Бабилона есть кто? -- вопросил он перед отбоем.
Тишина была ему ответом, бабилонские обычно сидели ниже, на южных
зонах, хотя и здесь попадались иногда.
-- Так что, есть земели? Из Бабилона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111