Люди из системы безопасности
на этот переходный период взяли на себя управление огромным, но при этом
тонким и сложным тюремным механизмом. И механизм тотчас же заскрежетал и
начал давать сбои. И не то чтобы отстранили от дел всех специалистов, и не
то чтобы среди людей Службы не нашлось знающих свое дело тюремщиков, нет --
дело шло вкривь и вкось как раз из-за несбалансированно большого числа
контролеров и опекунов, желающих бдительностью своей выслужиться перед
господином президентом. Расстреляли начальника тюрьмы, не вовремя вмешался
британский МИД, напомнил про своего гражданина, -- под горячую руку шлепнули
и того. Требовалось нечто положительное, как результат очистки авгиевых
конюшен. И тут вспомнили о двух старых ванах, рассованных по мрачным, без
малого -- карцерного типа -- одиночкам. Было решено отпустить их на волю,
если они покаются публично в грехах и порвут с преступным образом жизни. Те,
конечно, изъявили потребность посоветоваться с себе подобными. Им разрешили
встретиться друг с другом, хотя кто конкретно разрешил -- концов найти не
смогли. И дальше бардак шел по нарастающей: никто не знал, что с ними делать
дальше, коль скоро перевоспитание и раскаяние не получилось, --
расстреливать ли, спустить обратно, в одиночки, продолжить процесс
перевоспитания? Верх брала то одна, то другая точка зрения, но как только
дело доходило до письменного оформления -- так стоп. Господин президент по
случаю двадцатилетия окончания войны совершенно определенно высказался о
полном искоренении из жизни страны преступных элементов, препятствующих
процессу социальной реабилитации граждан в местах временного ограничения
свободы, так что никто не желал рисковать -- показывать ему, что существуют
остаточные явления в лице двух непримиримых стариков. Но в то же время никто
не отменял рутинные показатели эффективности работ и отчетов по ним. Поэтому
к ванам время от времени водворяли подсадных, отчитываясь о работе, посылали
наверх служебные записки, разные, в зависимости от вкусов и установок тех, к
кому на стол эти записки ложились. Соответственно и циркуляры
(устно-телефонные) отличались диаметрально. Смешались в один безобразный
административный ком красные и голубые погоны, тихушники и фанфарники,
бездельники и работяги. Когда начался ремонт, представители и новой и
прежней администрации окончательно потеряли служебный рассудок, и если бы не
старая надзирательская гвардия -- не миновать бы начальникам еще одного
грандиозного внутреннего скандала. Седые, опытные и косные до
обизвесткования унтеры-ветераны и коридорные продолжали вести дело старинным
обычаем и, худо-бедно, тюремные жернова вертелись, несмотря на песок. Одной
из таких песчинок оказался Гек, дело которого, поскольку вырвалось из общего
"прощеного" потока, потеряло значимость, принялось вдруг путешествовать чуть
ли не по всем зонным адресам, наматывая круги канцелярских рикошетов. Будь
его дело на столе у тюрьмы-адресата, его бы разобрали в два счета, скинув
дежурному следователю, оттуда в спринт-суд, оттуда на волю. Но уж в случае
какой задержки, во взрослую камеру, а тем более к ванам. его бы не
поместили. Но раз "дела" нет, а дурак дежурный принял в свое время парнишку
без полного документного "приданого", то и взятки с них гладки: сидит --
пусть пока сидит, где сидит -- где получится. Найдутся те, кто разберется, у
них головы и звездочки большие...
Самоубийство агента-сушера еще больше накалило атмосферу. Вот-вот слухи
о беспомощности должностных лиц сюзеренской тюрьмы должны были докатиться до
слуха господина президента. И чьи головы должны искупить ошибки в работе?
На долгом, потном совещании красных и голубых погон выработали план
действий и взялись немедленно претворять его в жизнь.
На пятые сутки после недоразумения со слабонервным агентом дернули на
допрос Варлака. Ваны ничуть не удивились: они давно и наизусть знали все
возможные ходы дознавателей, очередные поколения которых заново делали те же
открытия в области поиска доказательств, что и прежние следопыты. Варлак
держался безо всякого понта, рассудительно и просто, чем почти снискал
симпатию тюремщиков. Те, в лице грубого и решительного заместителя по
режиму, бессменного на протяжении шестнадцати лет, прямо заявили Варлаку,
что и он и кент его зажились на этом свете, что весь вопрос в том, насколько
безболезненным будет для них переход в лучший мир. Варлак подтвердил, что
давно, мол, пора, да смерть не приходит... Угрозы ничего не дали.. Но на
уговоры Варлак стал поддаваться помаленьку и наконец предъявил свои
условия:" Они с Субботой берут на себя жмура, Аллах простит им этот грех. У
них должен быть месяц жизни -- в виде следствия, медствия, или еще как -- их
не волнует. Но никаких ненужных допросов, дополнительных ночных и
многочасовых уточнений. Должен быть регулярный грев -- хорошая жратва, с
мясом, с горячей похлебкой. Курево -- пачка в день, сигареты без фильтра.
Чай -- куб в пятьдесят граммов цейлонского на два дня. Сокамерник (но не
парафин и не пидор), чтобы "уважал" -- убирал, прислуживал, мыл полы и т. д.
Связь с блатными из других камер -- во время прогулок и по воскресеньям.
Примерно все... Шмотки потеплее. Бумага и карандаш, зажигалка или спички. И
кипятильник."
Куда деваться, администрация согласилась почти на все условия, но в
связях с блатными отказала наотрез, без обсуждений. Тут и Варлаку пришлось
умерить аппетиты, тем более, что связываться ему было в общем-то незачем и
не с кем. Но в вопросе с сокамерником уперся Варлак. В последний свой месяц
они хотели пожить по-людски, уважить свою старость, чтобы слуга был. После
недолгого раздумья погоны нашли остроумный выход: тормознуть еще на месяц
парнишку, в интересах следствия, разумеется. Условие ванов будет выполнено,
но связи с другими сидельцами(дебил-малолетка не в счет) у старых мерзавцев
все-таки не будет.
-- ...Будь по вашему. И еще: нам нужна бутылка коньяку и две бутылки
пива.
-- Еще чего! И тоже -- каждый день?
-- Нет, только один раз, завтра. Причем, завтра, скажем, коньяк, а на
следующее утро -- литр пива, на опохмел души.
-- Нет. -- коротко и бесповоротно ответил Варлаку полковник из Службы,
самый старший среди присутствующих.
-- Нет и не надо, -- хладнокровно согласился Варлак. -- Вскрыться мы с
Субботой и без вашей трамбовки можем.
Угроза подвесить на уши властям еще два самоубийства, вместо надежно
раскрытого преступления, когда все отлажено и обговорено уже, тех отнюдь не
прельщала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
на этот переходный период взяли на себя управление огромным, но при этом
тонким и сложным тюремным механизмом. И механизм тотчас же заскрежетал и
начал давать сбои. И не то чтобы отстранили от дел всех специалистов, и не
то чтобы среди людей Службы не нашлось знающих свое дело тюремщиков, нет --
дело шло вкривь и вкось как раз из-за несбалансированно большого числа
контролеров и опекунов, желающих бдительностью своей выслужиться перед
господином президентом. Расстреляли начальника тюрьмы, не вовремя вмешался
британский МИД, напомнил про своего гражданина, -- под горячую руку шлепнули
и того. Требовалось нечто положительное, как результат очистки авгиевых
конюшен. И тут вспомнили о двух старых ванах, рассованных по мрачным, без
малого -- карцерного типа -- одиночкам. Было решено отпустить их на волю,
если они покаются публично в грехах и порвут с преступным образом жизни. Те,
конечно, изъявили потребность посоветоваться с себе подобными. Им разрешили
встретиться друг с другом, хотя кто конкретно разрешил -- концов найти не
смогли. И дальше бардак шел по нарастающей: никто не знал, что с ними делать
дальше, коль скоро перевоспитание и раскаяние не получилось, --
расстреливать ли, спустить обратно, в одиночки, продолжить процесс
перевоспитания? Верх брала то одна, то другая точка зрения, но как только
дело доходило до письменного оформления -- так стоп. Господин президент по
случаю двадцатилетия окончания войны совершенно определенно высказался о
полном искоренении из жизни страны преступных элементов, препятствующих
процессу социальной реабилитации граждан в местах временного ограничения
свободы, так что никто не желал рисковать -- показывать ему, что существуют
остаточные явления в лице двух непримиримых стариков. Но в то же время никто
не отменял рутинные показатели эффективности работ и отчетов по ним. Поэтому
к ванам время от времени водворяли подсадных, отчитываясь о работе, посылали
наверх служебные записки, разные, в зависимости от вкусов и установок тех, к
кому на стол эти записки ложились. Соответственно и циркуляры
(устно-телефонные) отличались диаметрально. Смешались в один безобразный
административный ком красные и голубые погоны, тихушники и фанфарники,
бездельники и работяги. Когда начался ремонт, представители и новой и
прежней администрации окончательно потеряли служебный рассудок, и если бы не
старая надзирательская гвардия -- не миновать бы начальникам еще одного
грандиозного внутреннего скандала. Седые, опытные и косные до
обизвесткования унтеры-ветераны и коридорные продолжали вести дело старинным
обычаем и, худо-бедно, тюремные жернова вертелись, несмотря на песок. Одной
из таких песчинок оказался Гек, дело которого, поскольку вырвалось из общего
"прощеного" потока, потеряло значимость, принялось вдруг путешествовать чуть
ли не по всем зонным адресам, наматывая круги канцелярских рикошетов. Будь
его дело на столе у тюрьмы-адресата, его бы разобрали в два счета, скинув
дежурному следователю, оттуда в спринт-суд, оттуда на волю. Но уж в случае
какой задержки, во взрослую камеру, а тем более к ванам. его бы не
поместили. Но раз "дела" нет, а дурак дежурный принял в свое время парнишку
без полного документного "приданого", то и взятки с них гладки: сидит --
пусть пока сидит, где сидит -- где получится. Найдутся те, кто разберется, у
них головы и звездочки большие...
Самоубийство агента-сушера еще больше накалило атмосферу. Вот-вот слухи
о беспомощности должностных лиц сюзеренской тюрьмы должны были докатиться до
слуха господина президента. И чьи головы должны искупить ошибки в работе?
На долгом, потном совещании красных и голубых погон выработали план
действий и взялись немедленно претворять его в жизнь.
На пятые сутки после недоразумения со слабонервным агентом дернули на
допрос Варлака. Ваны ничуть не удивились: они давно и наизусть знали все
возможные ходы дознавателей, очередные поколения которых заново делали те же
открытия в области поиска доказательств, что и прежние следопыты. Варлак
держался безо всякого понта, рассудительно и просто, чем почти снискал
симпатию тюремщиков. Те, в лице грубого и решительного заместителя по
режиму, бессменного на протяжении шестнадцати лет, прямо заявили Варлаку,
что и он и кент его зажились на этом свете, что весь вопрос в том, насколько
безболезненным будет для них переход в лучший мир. Варлак подтвердил, что
давно, мол, пора, да смерть не приходит... Угрозы ничего не дали.. Но на
уговоры Варлак стал поддаваться помаленьку и наконец предъявил свои
условия:" Они с Субботой берут на себя жмура, Аллах простит им этот грех. У
них должен быть месяц жизни -- в виде следствия, медствия, или еще как -- их
не волнует. Но никаких ненужных допросов, дополнительных ночных и
многочасовых уточнений. Должен быть регулярный грев -- хорошая жратва, с
мясом, с горячей похлебкой. Курево -- пачка в день, сигареты без фильтра.
Чай -- куб в пятьдесят граммов цейлонского на два дня. Сокамерник (но не
парафин и не пидор), чтобы "уважал" -- убирал, прислуживал, мыл полы и т. д.
Связь с блатными из других камер -- во время прогулок и по воскресеньям.
Примерно все... Шмотки потеплее. Бумага и карандаш, зажигалка или спички. И
кипятильник."
Куда деваться, администрация согласилась почти на все условия, но в
связях с блатными отказала наотрез, без обсуждений. Тут и Варлаку пришлось
умерить аппетиты, тем более, что связываться ему было в общем-то незачем и
не с кем. Но в вопросе с сокамерником уперся Варлак. В последний свой месяц
они хотели пожить по-людски, уважить свою старость, чтобы слуга был. После
недолгого раздумья погоны нашли остроумный выход: тормознуть еще на месяц
парнишку, в интересах следствия, разумеется. Условие ванов будет выполнено,
но связи с другими сидельцами(дебил-малолетка не в счет) у старых мерзавцев
все-таки не будет.
-- ...Будь по вашему. И еще: нам нужна бутылка коньяку и две бутылки
пива.
-- Еще чего! И тоже -- каждый день?
-- Нет, только один раз, завтра. Причем, завтра, скажем, коньяк, а на
следующее утро -- литр пива, на опохмел души.
-- Нет. -- коротко и бесповоротно ответил Варлаку полковник из Службы,
самый старший среди присутствующих.
-- Нет и не надо, -- хладнокровно согласился Варлак. -- Вскрыться мы с
Субботой и без вашей трамбовки можем.
Угроза подвесить на уши властям еще два самоубийства, вместо надежно
раскрытого преступления, когда все отлажено и обговорено уже, тех отнюдь не
прельщала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111