Оттуда, повинуясь распоряжению толстячка,
вышли четверо солдат внутренней службы с табельными карабинами. Толстячок
раскрыл ящик стола, вынул оттуда четыре уже снаряженных обоймы с патронами,
по десять в каждой обойме, здоровенную тетрадь в клеточку, с потрепанной
ледериновой обложкой, перьевую ручку и штампик. Солдаты по очереди подходили
к столу, расписывались в тетради и брали обоймы, каждый одну. Все проходило
в полном молчании, но даже если бы все они решили бы спеть хором, Виктор
Игхрофт, в миру -- Суббота, этого бы не услышал. Внезапно маленькая
вселенная, что столько лет была им, Субботой, беспорядочно заметалась по
грудной клетке. Она поняла, что большая вселенная, внешний мир, через
считанные мгновения неумолимо и бесповоротно разрушит и поглотит ее,
маленькую и беззащитную. И никто, ничто не может это отменить. Навсегда.
Навсегда, бесповоротно, безвозвратно. Почему, ах, Господи, почему же. Вот
стоят они, такие же маленькие вселенные, им также настанет черед умирать,
разве они не понимают этого? О если бы они хотя бы на миг осознали, как
страшно -- умирать, умирать! Не быть!!! Они бы тогда не подняли бы руку на
себе подобного, только из-за того, что кто-то надел черные одежды, произнес
несколько слов, которые занесли знаками на бумагу и передали эти знаки сюда,
в подвал! Да, они освободили бы его и ушли бы из этого сучьего кутка и вышли
бы на волю, на солнце. И сколько бы ни оставалось бы всем им жизни, всю бы
использовали, чтобы смотреть вокруг, дышать и радоваться. Да, радоваться.
Как глупо все устроено, как условно. Они выстраиваются в ряд... Ах, да --
они же стрелять будут... Убивать будут. Надо что-то такое сделать, надо
признать их правила и обещать жить по ним. И жить по ним, только бы не
лишаться... дыхания, мыслей..., бытия!
Внезапно фигуры солдат раздробились и потеряли четкость. Суббота
зажмурился -- стряхнуть с века невольную слезу и поторопился вновь раскрыть
глаз, чтобы не пропустить пришествия той, о которой он так много передумал
за свои семьдесят с хвостиком. Но секундная слабость стоила ему и этого
скромного подарка судьбы: вспышка обожгла мозг и он так и не осознал --
успел он открыть глаз, или это его маленькая вселенная взорва...
Врач поглядел в широко разлитый зрачок, пощупал пульс:
-- Мертвее не будет уже. Налей, помянем.
-- Вот упрямый старик! Я ведь предлагал ему горшок, отлей, мол, все
одно с собой не унесешь...
-- Да хрен с ним, не тебе же вытирать. Наливай, а то у меня опять башка
разболелась.
Солдаты сдали под роспись обоймы с оставшимися патронами. Распорядитель
налил каждому полстакана мексиканской водки, выставил для желающих блюдечко
с солью. Стакан был один и пили по очереди. Солдатам-срочникам пить на
службе запрещалось категорически, но даже командир полка не посмел бы
сделать им замечание в то утро: все знали -- какой наряд исполнили они
накануне.
Выпив, они построились в колонну по одному, сержант впереди, и вышли из
помещения. Следующий приговор должен был исполнять новый наряд, идущий уже
на смену этому. Распорядитель достал из ящика стола коньяк и кофейную
чашечку. Врачу налил в тот же стакан, а себе в чашечку.
-- Слышишь, Боб, может тебе в рюмку, как культурному? Клиент ведь из
нее не пил?
-- Иди в жопу. Накликаешь -- сам из той рюмки изопьешь!
-- Шучу. Ну, будем... Фу, в нос шибануло. А это -- после второго
докончим... Где эти чертовы трупоноши?( Сидельцы из отверженных прибирали за
доп.пайку место казни и хоронили казненных в тюремной кочегарке, в огненной
могиле.)
Внезапно их мирное сидение было прервано бешеным стуком в стальную
дверь
-- Хозяин психует, -- определил распорядитель, прислушиваясь к
неистовой матерщине из-за дверей, -- спрячь бутылку!(Хозяином, за неимением
нового назначенца, вот уже несколько месяцев называли зама по режиму,
полковника Горветта)
Хозяин ворвался в подвал, сверкая налитыми безумием глазами:
-- Где ваны? Что, уже обоих положили? Так и удавил бы вас,
говнюки-скорострелы!...
За ним торопливо вошли, почти вбежали двое полковников и подполковник с
синими погонами.
-- Никак нет, господин полковник, один только. За вторым уже послано!
-- распорядитель выпятил пузо вперед, думая, что стоит по стойке смирно.
Полковнику стало чуть свободнее дышать, от облегчения хотелось заехать в
морду распорядителю. Он бы так и сделал, но мешали своим присутствием хари
из охранки.
-- Ты -- на хер, быстро. Боб, как вас там, останьтесь. С пентоталом
умеете обращаться?
-- Ни разу не видел, дозировок не знаю.
-- Дозировку скажут, главное -- впрыснуть нужно прямо в вену, чтобы
разговорился...
Горветт, несмотря на немалый опыт, однако не знал до конца -- с кем он
имеет дело. Вряд ли ван, куда более опытный, утратил бы контроль от
новомодной химии. Однако не суждено было тюремному врачу впрыскивать особо
секретный пентотал в стариковскую вену: когда конвой вошел в камеру, старик
лежал на спине, на нарах и казалось -- спал. Унтер конвоя, видавший виды
служака, первый почувствовал неладное и, презрев субординацию, рванулся к
нарам. Старик не дышал. Наскоро осмотрев руки-ноги, рот, грудь -- вертухаи
убедились в полном отсутствии следов самоубийства или насильственной смерти.
Перед ними в полной покойницкой позе, с руками, сложенными на груди, лежал и
улыбался мертвый старый ван. Когда пришло время и ему уже нечего стало ждать
от жизни и от людей, Варлак лег на нары -- смертный свой одр, сосредоточился
и умер. Старый волк и это умел. На то он и был -- Варлак.
...Когда разгорелся весь этот сыр-бор с похоронным концертом, поднятый
с постели "хозяин" первым делом осведомился -- откуда узнали о казни.
Нарочный не знал. Уже на месте, в кабинете, в присутствии полусонных
"контриков" в синих погонах, ему доложили о "сеансе унитазной связи" и
пересказали содержание беседы(стукачи тоже были в курсе, как и вся тюрьма).
У всех начальничков глаза повылазили из орбит: еще один ван жив и
вдобавок на воле. Тут-то и задымились каменные ступени под ногами тюремной
головки -- успеть остановить казнь и допросить по классу экстра: господин
Президент, не разбирая цвета погон, уроет всех, как дальтоник.
Их ждали два трупа.
"Синие" впали в откровенную панику и открыто глушили коньяк и
нитроглицерин. "Хозяин" оказался покрепче духом: он принялся лихорадочно
соображать, как прикрыть жопу, попутно отдавая квалифицированные
распоряжения по подавлению траурной бузы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111