На этом фоне в тюрьмах и зонах страны промелькнуло и
исчезло кратковременное явление -- самозванец. В образовавшемся вакууме
власти то тут, то там возникали самозванные "ваны". Но притворяться ваном
долго так же невозможно, как притворяться скелетом. Таких разоблачали и в
лучшем случае убивали. Случалось, что и кумы-оперативники выводили своих
гомункулусов в "ваны", чтобы с помощью смут и провокаций разобщить и
ослабить преступные кланы. Но здесь их подстерегала опасность и с
неожиданной стороны: другие, конкурентные и просто враждебные должностные
лица, в погоне за хорошим показателем мели подчистую любого, кто признавал
себя врагом господина Президента, орудовали его приказом как ломиком, мешая
оперативным планам недругов и коллег, сокрушая противников, своих и
государственных. "Лжеваны" появились и закончились перед самой войной. А
когда грянула она, матушка, то и вовсе стало не до церемоний: всю зону
"вановскую" расстреляли, как не было ее. Оставшиеся на воле и кое-где в
крытках "ваны" пытались предпринять что-нибудь. Так на Бабилонской Сходке
сорок второго года было принято, что "ван" не обязан объявляться по прямому
запросу властей ни на зоне, ни на воле, хотя и прямо отказываться от титула
в ответ на прямой вопрос тоже не полагалось. Допускались любые уловки и
ухищрения, но и вслух, и письменно запрещалось заявлять: "Я не Ван". Тот же
самый совет , чтобы запутать псов, получили в разосланных малявах все те,
кто, не будучи "наречен" ваном, придерживался на зонах "правильных" понятий.
Принимать нового "вана" можно было на сходках в три, а в крайнем случае
и в два участника, не считая принимаемого. "Бегать" на воле теперь не
возбранялось хоть пять лет подряд, разрешено было носить огнестрельное
оружие не только на дело, но и просто с собой. Отныне можно было некоторое
время, но исключительно на воле и под чужим именем, по согласованию со
сходкой, зарабатывать на жизнь не только кражами и взломами, но и работой,
как таковой. Но по-прежнему запрещалось иметь родственников, работать в той
или иной форме на государство, участвовать в строительстве или ремонте
узилищ любого рода, служить таксистом, официантом, продавцом. Однако ваны
слишком поздно спохватились, слишком мало их осталось, чтобы как и встарь
занимать руководящие позиции в преступном мире (Их сменили урки золотой
пробы -- ржавые. И хотя они уже не имели такого безграничного и безусловного
влияния в местах заключения, но зато вели себя гибче и были гораздо
многочисленнее).
Гека подселили к ним с утра. Оба старика внимательно и спокойно
разглядывали его, но видимого любопытства не проявили. Как только закрылась
дверь он представился по всей форме и стал ждать ответа. Почти минуту в
камере висело равнодушное молчание. Наконец Варлак просипел дряблым ртом:
-- С какой ты зоны, не понял я?
-- С пятьдесят восьмой, дополнительной. Дополнительного режима, то
есть.
-- Это где же такая находится?
Гек объяснил, как умел. Он всем своим опытом, интуицией понимал, что
эти странные деды, не знающие, казалось бы, общеизвестного, тем не менее
имеют блатное право задавать ему вопросы.
-- Так это "Ветка", -- с веселым удивлением произнес Варлак,
поворачиваясь к мулату. -- Значит, теперь ее номерной кличут, утратила свое
имя, стало быть.
-- Земляки, выходит, -- откашлялся мулат, и ткнул пальцем в левое
предплечье. Там синел простая, без наворотов, наколка -- тюльпан в руке,
увитый колючками, а под нею три разделенные точками буквы, исполненные
готическим шрифтом: В, Т, -- третью, побитую широким рваным шрамом, было не
разобрать, но Гек знал ее: у них на зоне были в почете эти портачки,
означающие, что их владелец сидел на малолетке нетаком, и провел там не
менее трех лет. Правда шаблон у них, у современных, был несколько иной,
более подробный, трехцветный, с завитушками. Гек неоднократно пытался
выяснить, что обозначают эти буквы, но вразумительного ответа не получил.
Ребята расшифровывали, кто во что горазд, к единому мнению не приходя.
Однако буквы эти, как видно, идущие с седых времен, были обязательным
атрибутом на такой татуировке, в неизменном составе и порядке расположения.
-- А где твоя портачка?
Гек смутился:
-- У нас кодляк постановил, что можно наколку уже на воле сделать,
чтобы лишних примет лягавым не давать. Это не западло... (В свое время Рыбак
, из их отряда, стал вроде бы в шутку подначивать Гека за нежелание делать
татуировку на зоне, намеками обвинять в трусости, боязни получить "пять
минут" -- пять суток шизо. Дело было в туалете, в курилке. Гек тотчас же при
всех подошел к одному из унтеров-надзирателей, заскочившему туда по малой
нужде и окликнул того: " Эй, пидор, ты когда-нибудь руки моешь, ай нет?" Лен
Тайвел был отнюдь не вредный мужик для малолетних сидельцев: он, правда,
никогда не соблазнялся на подкуп и не таскал в зону запрещенку -- деньги,
чай, письма с воли, но и никогда не "требушил" пацанов без надобности или по
злобе. Его, как и любого надзирателя, не любили, но все -- актив и нетаки --
относились к нему уважительно, как обычно относятся к людям, имеющим понятие
о чувстве чести и собственного достоинства. И вот Гек, уходя от подначки,
решился на прямое и публичное оскорбление представителя зонной
администрации. Тот густо и темно побагровел, неторопливо подошел к
рукомойнику и тщательно вымыл руки с мылом.
-- Так -- нормально? -- сдержанно спросил он.
-- Да, -- смешался Гек, не ожидавший штиля там, где предполагалась
буря, и тут же кубарем покатился под ноги к своим кентам. Сознания он не
потерял, но встать смог не сразу. Унтер посмотрел на правую руку, нанесшую
удар, и вернулся к рукомойнику. На этот раз он мыл руки еще тщательнее.
-- Если куришь, затягивайся глубже, про запас, -- обронил он выходя из
умывальника, -- в этом месяце уже не доведется.
Ребята смотрели на Гека и разное читалось в их взглядах: восхищение
бесстрашной дерзостью пацана, сочувствие -- сегодня только двенадцатое,
значит паровоз прицепят, два по десять, неодобрение -- не по делу оскорбил
цепного, неправильно так... В тот раз сиделось Геку как никогда тяжело, но
уже никто не сомневался в его духарном, "принципиальном" характере.)
-- Лягавые -- это мусора, как я понимаю? -- спросил Варлак и не
дожидаясь ответа продолжил, -- такое их дело мусорское, ловить и приметы
обозначать... Кем ты по зоне ходил?
-- Сперва пацаном, потом нетаком, -- с достоинством ответил Гек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
исчезло кратковременное явление -- самозванец. В образовавшемся вакууме
власти то тут, то там возникали самозванные "ваны". Но притворяться ваном
долго так же невозможно, как притворяться скелетом. Таких разоблачали и в
лучшем случае убивали. Случалось, что и кумы-оперативники выводили своих
гомункулусов в "ваны", чтобы с помощью смут и провокаций разобщить и
ослабить преступные кланы. Но здесь их подстерегала опасность и с
неожиданной стороны: другие, конкурентные и просто враждебные должностные
лица, в погоне за хорошим показателем мели подчистую любого, кто признавал
себя врагом господина Президента, орудовали его приказом как ломиком, мешая
оперативным планам недругов и коллег, сокрушая противников, своих и
государственных. "Лжеваны" появились и закончились перед самой войной. А
когда грянула она, матушка, то и вовсе стало не до церемоний: всю зону
"вановскую" расстреляли, как не было ее. Оставшиеся на воле и кое-где в
крытках "ваны" пытались предпринять что-нибудь. Так на Бабилонской Сходке
сорок второго года было принято, что "ван" не обязан объявляться по прямому
запросу властей ни на зоне, ни на воле, хотя и прямо отказываться от титула
в ответ на прямой вопрос тоже не полагалось. Допускались любые уловки и
ухищрения, но и вслух, и письменно запрещалось заявлять: "Я не Ван". Тот же
самый совет , чтобы запутать псов, получили в разосланных малявах все те,
кто, не будучи "наречен" ваном, придерживался на зонах "правильных" понятий.
Принимать нового "вана" можно было на сходках в три, а в крайнем случае
и в два участника, не считая принимаемого. "Бегать" на воле теперь не
возбранялось хоть пять лет подряд, разрешено было носить огнестрельное
оружие не только на дело, но и просто с собой. Отныне можно было некоторое
время, но исключительно на воле и под чужим именем, по согласованию со
сходкой, зарабатывать на жизнь не только кражами и взломами, но и работой,
как таковой. Но по-прежнему запрещалось иметь родственников, работать в той
или иной форме на государство, участвовать в строительстве или ремонте
узилищ любого рода, служить таксистом, официантом, продавцом. Однако ваны
слишком поздно спохватились, слишком мало их осталось, чтобы как и встарь
занимать руководящие позиции в преступном мире (Их сменили урки золотой
пробы -- ржавые. И хотя они уже не имели такого безграничного и безусловного
влияния в местах заключения, но зато вели себя гибче и были гораздо
многочисленнее).
Гека подселили к ним с утра. Оба старика внимательно и спокойно
разглядывали его, но видимого любопытства не проявили. Как только закрылась
дверь он представился по всей форме и стал ждать ответа. Почти минуту в
камере висело равнодушное молчание. Наконец Варлак просипел дряблым ртом:
-- С какой ты зоны, не понял я?
-- С пятьдесят восьмой, дополнительной. Дополнительного режима, то
есть.
-- Это где же такая находится?
Гек объяснил, как умел. Он всем своим опытом, интуицией понимал, что
эти странные деды, не знающие, казалось бы, общеизвестного, тем не менее
имеют блатное право задавать ему вопросы.
-- Так это "Ветка", -- с веселым удивлением произнес Варлак,
поворачиваясь к мулату. -- Значит, теперь ее номерной кличут, утратила свое
имя, стало быть.
-- Земляки, выходит, -- откашлялся мулат, и ткнул пальцем в левое
предплечье. Там синел простая, без наворотов, наколка -- тюльпан в руке,
увитый колючками, а под нею три разделенные точками буквы, исполненные
готическим шрифтом: В, Т, -- третью, побитую широким рваным шрамом, было не
разобрать, но Гек знал ее: у них на зоне были в почете эти портачки,
означающие, что их владелец сидел на малолетке нетаком, и провел там не
менее трех лет. Правда шаблон у них, у современных, был несколько иной,
более подробный, трехцветный, с завитушками. Гек неоднократно пытался
выяснить, что обозначают эти буквы, но вразумительного ответа не получил.
Ребята расшифровывали, кто во что горазд, к единому мнению не приходя.
Однако буквы эти, как видно, идущие с седых времен, были обязательным
атрибутом на такой татуировке, в неизменном составе и порядке расположения.
-- А где твоя портачка?
Гек смутился:
-- У нас кодляк постановил, что можно наколку уже на воле сделать,
чтобы лишних примет лягавым не давать. Это не западло... (В свое время Рыбак
, из их отряда, стал вроде бы в шутку подначивать Гека за нежелание делать
татуировку на зоне, намеками обвинять в трусости, боязни получить "пять
минут" -- пять суток шизо. Дело было в туалете, в курилке. Гек тотчас же при
всех подошел к одному из унтеров-надзирателей, заскочившему туда по малой
нужде и окликнул того: " Эй, пидор, ты когда-нибудь руки моешь, ай нет?" Лен
Тайвел был отнюдь не вредный мужик для малолетних сидельцев: он, правда,
никогда не соблазнялся на подкуп и не таскал в зону запрещенку -- деньги,
чай, письма с воли, но и никогда не "требушил" пацанов без надобности или по
злобе. Его, как и любого надзирателя, не любили, но все -- актив и нетаки --
относились к нему уважительно, как обычно относятся к людям, имеющим понятие
о чувстве чести и собственного достоинства. И вот Гек, уходя от подначки,
решился на прямое и публичное оскорбление представителя зонной
администрации. Тот густо и темно побагровел, неторопливо подошел к
рукомойнику и тщательно вымыл руки с мылом.
-- Так -- нормально? -- сдержанно спросил он.
-- Да, -- смешался Гек, не ожидавший штиля там, где предполагалась
буря, и тут же кубарем покатился под ноги к своим кентам. Сознания он не
потерял, но встать смог не сразу. Унтер посмотрел на правую руку, нанесшую
удар, и вернулся к рукомойнику. На этот раз он мыл руки еще тщательнее.
-- Если куришь, затягивайся глубже, про запас, -- обронил он выходя из
умывальника, -- в этом месяце уже не доведется.
Ребята смотрели на Гека и разное читалось в их взглядах: восхищение
бесстрашной дерзостью пацана, сочувствие -- сегодня только двенадцатое,
значит паровоз прицепят, два по десять, неодобрение -- не по делу оскорбил
цепного, неправильно так... В тот раз сиделось Геку как никогда тяжело, но
уже никто не сомневался в его духарном, "принципиальном" характере.)
-- Лягавые -- это мусора, как я понимаю? -- спросил Варлак и не
дожидаясь ответа продолжил, -- такое их дело мусорское, ловить и приметы
обозначать... Кем ты по зоне ходил?
-- Сперва пацаном, потом нетаком, -- с достоинством ответил Гек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111