Он будет сражаться не только
ради себя, но и ради нее. Дарин посмотрел на брата, заметив его быструю
улыбку, и понял, что тот думает о своей невесте. Жизнь брата была для
Дарина дороже своей; с самого начала похода он все время старался быть
ближе к Даэлю, чтобы защитить его от опасности. Несколько раз за время
долгого пути в Паранор они чуть было не расстались с жизнью. Завтра они
столкнутся с еще более страшной угрозой, и Дарину снова предстоит защищать
брата.
У него промелькнула мысль об Эвентине и могучих эльфийских войсках, и
он задумался, успеют ли они добраться до Тирсиса. Без их поддержки орды
Повелителя Колдунов раньше или позже сокрушат Граничный Легион, а за ним и
весь город. Он поднял стакан с вином и сделал большой глоток. Жидкость
согрела ему горло. Его зоркие глаза пробежались по лицам окружающих и на
миг замерли на напряженном лице Мениона Лиха.
Худощавый горец, почти сутки ничего не евший, яростно расправлялся со
своим ужином. Он намного опередил всех своих товарищей и теперь наливал
себе новый стакан вина, время от времени подбрасывая Балинору вопросы в
отношении дневного сражения. Сейчас, в тихие часы раннего утра, когда
сытость и выпитое вино вызывали легкую сонливость, ему вдруг пришло в
голову, что разгадку всего происшедшего со дня ухода из Кулхейвена и
всего, чему еще только предстоит случиться, скрывает Алланон. Он не мог
сейчас думать ни о Шеа, ни о Мече, ни даже о Ширль. Перед его мысленным
взором неотрывно стоял мрачный, зловещий образ загадочного друида. Алланон
знал ответы на любые вопросы. Одному ему была ведома тайна талисмана,
который люди называли Мечом Шаннары. Один он знал тайный смысл появления
туманного видения в долине Шейл - тени друида Бремена, мертвого уже более
пяти веков. Один он, в каждый момент, на каждом шаге их опасного пути к
Паранору, знал, чего им ожидать и как поступать. Но сам он всегда
оставался загадкой.
Теперь же его нет с ними, и только Флик, если он еще жив, может
сейчас спросить его, что им еще предстоит. Жизнь всех их зависела от
Алланона - но как поступит сейчас друид? Что осталось ему после потери
Меча Шаннары? Что осталось ему после исчезновения, а возможно, и смерти
юного наследника Джерле Шаннары? Менион в гневе закусил губу, изгоняя из
головы ненавистную мысль. Шеа обязан быть жив!
Менион проклинал все, что привело их всех к этой печальной развязке.
Они дали врагу загнать себя в угол. Теперь у них оставался единственный
выход. В пламени предстоящей битвы погибнут сотни людей, и лишь единицы из
них будут знать, за что они умирают. То, что люди вынуждены гибнуть за
неизвестное им самим дело, с древних времен являлось неотъемлемым
свойством любой войны. Но эта война выходила за рамки человеческого
понимания, война между смертными и бесплотным призрачным созданием. Как
могут люди надеяться победить зло в образе Повелителя Колдунов, если они
даже не понимают его сущности? Казалось, до конца природу своего
противника постиг только Алланон. Но где же сейчас друид, когда он больше
всего им нужен?
На столе перед ними догорала свеча, в маленькой комнате сгущался
сумрак. На деревянных стенах, украшенных гобеленами, в железных кольцах
тихо потрескивали факелы, и пять голосов становились все тише, глуше,
словно они боялись неожиданно разбудить младенца-ночь. Вокруг них спал
весь город, на равнинах под утесами спали воины Севера. В покое и
безмолвии лунной ночи казалось, что все живое мирно отдыхает, а война,
смерть и боль - это лишь смутные, полузабытые воспоминания минувших лет.
Но эти пятеро, вполголоса беседующие о лучших временах и крепкой дружбе,
ни на миг не могли полностью отрешиться от гнетущего понимания, что ужас
войны лишь дожидается рассвета и медленно, неизбежно крадется к ним с
Севера, чтобы сокрушить их хрупкие жизни. Неотвратимый, как мрак
Повелителя Колдунов.
30
Наутро третьего дня поисков Орл Фейна прошел тропический ливень,
обрушившийся на бескрайние пустоши Севера, и в небе вновь появилось
солнце, похожее на тусклый лохматый шар белого огня, сияющий сквозь
туманный сумрак, который оставляла за собой черная стена Повелителя
Колдунов. Его лучи быстро превращали покрытую грязью и камнями местность в
адское пекло. Буря совершенно изменила весь окружающий пейзаж, дождь смыл
практически все заметные возвышенности, оставив со всех сторон одинаковую
бескрайнюю равнину с редкими каменистыми пригорками и глинистыми оврагами.
Вначале появление солнца радовало путников. Тепло его лучей проникало
сквозь ненавистный сумрак, неподвижно повисший над голой поверхностью
земли, прогоняло оставшийся после промчавшейся бури холод; вокруг
становилось все теплее, и окружающая местность вновь начинала изменяться.
Час спустя жара достигла тридцати градусов и продолжала нарастать с
прежней быстротой. От ручьев, бегущих по извилистым расселинам, вымытым
дождевыми потоками, начал подниматься пар и туман, воздух насытила влага,
пропитывая все вокруг новой, еще более неприятной сыростью.
Редкая растительность, распустившаяся после опустошительной бури,
завяла и погибла в этой влажной жаре, отрезанная серым туманом от
живительных лучей солнца и задохнувшаяся в удушающем пекле. Грязная земля,
на которую обрушился утренний жар, спеклась в твердую потрескавшуюся
корку, на которой ничто не могло расти. Ручьи, озера и лужи начали быстро
пересыхать и вскоре бесследно исчезли. Открытые небу громадные валуны,
местами попадающиеся на пересохшей земле, с готовностью поглотили огненный
жар, словно железо на раскаленных углях. Медленно и неотвратимо местность
принимала тот вид, который имела перед дождем - сухая, безжизненная земля,
совершенно ровная, безмолвно и зловеще лежащая под огромным чистым небом.
В этом застывшем мире двигалось лишь вечно неспешное солнце, медленно и
равнодушно ползущее по своей неизменной дуге с востока на запад, превращая
дни в годы, а годы в столетия.
Три согнутые фигуры неуверенно выступили из-под каменного навеса,
образованного на склоне одного из бессчетных одинаковых пригорков,
медленно распрямляя свои затекшие тела, мрачно вглядываясь в плотную стену
тумана. Так они простояли в этой безжизненной мгле долгие минуты,
рассматривая умирающую землю, тянущуюся в бесконечность, угрюмое кладбище
каменистых насыпей, хранящих бренные останки тех, кто посмел забрести в
это запретное царство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
ради себя, но и ради нее. Дарин посмотрел на брата, заметив его быструю
улыбку, и понял, что тот думает о своей невесте. Жизнь брата была для
Дарина дороже своей; с самого начала похода он все время старался быть
ближе к Даэлю, чтобы защитить его от опасности. Несколько раз за время
долгого пути в Паранор они чуть было не расстались с жизнью. Завтра они
столкнутся с еще более страшной угрозой, и Дарину снова предстоит защищать
брата.
У него промелькнула мысль об Эвентине и могучих эльфийских войсках, и
он задумался, успеют ли они добраться до Тирсиса. Без их поддержки орды
Повелителя Колдунов раньше или позже сокрушат Граничный Легион, а за ним и
весь город. Он поднял стакан с вином и сделал большой глоток. Жидкость
согрела ему горло. Его зоркие глаза пробежались по лицам окружающих и на
миг замерли на напряженном лице Мениона Лиха.
Худощавый горец, почти сутки ничего не евший, яростно расправлялся со
своим ужином. Он намного опередил всех своих товарищей и теперь наливал
себе новый стакан вина, время от времени подбрасывая Балинору вопросы в
отношении дневного сражения. Сейчас, в тихие часы раннего утра, когда
сытость и выпитое вино вызывали легкую сонливость, ему вдруг пришло в
голову, что разгадку всего происшедшего со дня ухода из Кулхейвена и
всего, чему еще только предстоит случиться, скрывает Алланон. Он не мог
сейчас думать ни о Шеа, ни о Мече, ни даже о Ширль. Перед его мысленным
взором неотрывно стоял мрачный, зловещий образ загадочного друида. Алланон
знал ответы на любые вопросы. Одному ему была ведома тайна талисмана,
который люди называли Мечом Шаннары. Один он знал тайный смысл появления
туманного видения в долине Шейл - тени друида Бремена, мертвого уже более
пяти веков. Один он, в каждый момент, на каждом шаге их опасного пути к
Паранору, знал, чего им ожидать и как поступать. Но сам он всегда
оставался загадкой.
Теперь же его нет с ними, и только Флик, если он еще жив, может
сейчас спросить его, что им еще предстоит. Жизнь всех их зависела от
Алланона - но как поступит сейчас друид? Что осталось ему после потери
Меча Шаннары? Что осталось ему после исчезновения, а возможно, и смерти
юного наследника Джерле Шаннары? Менион в гневе закусил губу, изгоняя из
головы ненавистную мысль. Шеа обязан быть жив!
Менион проклинал все, что привело их всех к этой печальной развязке.
Они дали врагу загнать себя в угол. Теперь у них оставался единственный
выход. В пламени предстоящей битвы погибнут сотни людей, и лишь единицы из
них будут знать, за что они умирают. То, что люди вынуждены гибнуть за
неизвестное им самим дело, с древних времен являлось неотъемлемым
свойством любой войны. Но эта война выходила за рамки человеческого
понимания, война между смертными и бесплотным призрачным созданием. Как
могут люди надеяться победить зло в образе Повелителя Колдунов, если они
даже не понимают его сущности? Казалось, до конца природу своего
противника постиг только Алланон. Но где же сейчас друид, когда он больше
всего им нужен?
На столе перед ними догорала свеча, в маленькой комнате сгущался
сумрак. На деревянных стенах, украшенных гобеленами, в железных кольцах
тихо потрескивали факелы, и пять голосов становились все тише, глуше,
словно они боялись неожиданно разбудить младенца-ночь. Вокруг них спал
весь город, на равнинах под утесами спали воины Севера. В покое и
безмолвии лунной ночи казалось, что все живое мирно отдыхает, а война,
смерть и боль - это лишь смутные, полузабытые воспоминания минувших лет.
Но эти пятеро, вполголоса беседующие о лучших временах и крепкой дружбе,
ни на миг не могли полностью отрешиться от гнетущего понимания, что ужас
войны лишь дожидается рассвета и медленно, неизбежно крадется к ним с
Севера, чтобы сокрушить их хрупкие жизни. Неотвратимый, как мрак
Повелителя Колдунов.
30
Наутро третьего дня поисков Орл Фейна прошел тропический ливень,
обрушившийся на бескрайние пустоши Севера, и в небе вновь появилось
солнце, похожее на тусклый лохматый шар белого огня, сияющий сквозь
туманный сумрак, который оставляла за собой черная стена Повелителя
Колдунов. Его лучи быстро превращали покрытую грязью и камнями местность в
адское пекло. Буря совершенно изменила весь окружающий пейзаж, дождь смыл
практически все заметные возвышенности, оставив со всех сторон одинаковую
бескрайнюю равнину с редкими каменистыми пригорками и глинистыми оврагами.
Вначале появление солнца радовало путников. Тепло его лучей проникало
сквозь ненавистный сумрак, неподвижно повисший над голой поверхностью
земли, прогоняло оставшийся после промчавшейся бури холод; вокруг
становилось все теплее, и окружающая местность вновь начинала изменяться.
Час спустя жара достигла тридцати градусов и продолжала нарастать с
прежней быстротой. От ручьев, бегущих по извилистым расселинам, вымытым
дождевыми потоками, начал подниматься пар и туман, воздух насытила влага,
пропитывая все вокруг новой, еще более неприятной сыростью.
Редкая растительность, распустившаяся после опустошительной бури,
завяла и погибла в этой влажной жаре, отрезанная серым туманом от
живительных лучей солнца и задохнувшаяся в удушающем пекле. Грязная земля,
на которую обрушился утренний жар, спеклась в твердую потрескавшуюся
корку, на которой ничто не могло расти. Ручьи, озера и лужи начали быстро
пересыхать и вскоре бесследно исчезли. Открытые небу громадные валуны,
местами попадающиеся на пересохшей земле, с готовностью поглотили огненный
жар, словно железо на раскаленных углях. Медленно и неотвратимо местность
принимала тот вид, который имела перед дождем - сухая, безжизненная земля,
совершенно ровная, безмолвно и зловеще лежащая под огромным чистым небом.
В этом застывшем мире двигалось лишь вечно неспешное солнце, медленно и
равнодушно ползущее по своей неизменной дуге с востока на запад, превращая
дни в годы, а годы в столетия.
Три согнутые фигуры неуверенно выступили из-под каменного навеса,
образованного на склоне одного из бессчетных одинаковых пригорков,
медленно распрямляя свои затекшие тела, мрачно вглядываясь в плотную стену
тумана. Так они простояли в этой безжизненной мгле долгие минуты,
рассматривая умирающую землю, тянущуюся в бесконечность, угрюмое кладбище
каменистых насыпей, хранящих бренные останки тех, кто посмел забрести в
это запретное царство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194