Шеа
почувствовал, как начинает пробуждаться нечто, нечто, принадлежащее ему,
но все же чуждое всему, что он знал раньше. Эта сила затягивала его,
мягко, но неотвратимо, увлекая все глубже в себя.
В нескольких шагах от него Кельцет и Панамон Крил с растущей тревогой
смотрели, как юноша постепенно погружается в транс, веки его тяжело
опускаются, дыхание становится медленнее, как он застывает статуей в
тусклом факельном освещении камеры. Меч Шаннары он обеими руками держал
перед собой, подняв и нацелив клинок вверх; гладкая серебряная рукоять
ярко сверкала. Мгновение Панамон обдумывал, не стоит ли взять парня за
плечи и хорошенько тряхнуть, но что-то удержало его. Орл Фейн выбрался из
тени и пополз по гладким камням к своему бесценному мечу. Мгновение
Панамон помедлил, затем грубым пинком отшвырнул его обратно.
Шеа чувствовал, как его затягивает все глубже, словно кусок дерева в
водовороте. Все вокруг него начало тускнеть. Первыми пропали стены, пол и
потолок каменной комнатки, за ними - хнычущий и скулящий Орл Фейн; наконец
растаяли даже гранитные фигуры Панамона и Кельцета. Странное течение
захлестнуло его, и он обнаружил, что не в силах бороться с ним. Его
медленно затягивало в самые глубокие бездны своего существа, пока вокруг
не остался только мрак.
...В глубине пещеры у вершины одинокой мертвой головы, по неподвижной
воде чаши пробежала мгновенная рябь, и из укрытий в каменных стенах
поползли напуганные, искалеченные создания, служащие Хозяину. Повелитель
Колдунов начинал пробуждаться от своего неспокойного сна...
В глубине водоворота чувств и понятий, составляющих его самое
глубинное "я", носитель Меча Шаннары лицом к лицу встретился с самим
собой. На миг его охватил хаос размытых впечатлений; затем течение словно
повернуло вспять и понесло его в совершенно ином направлении. Перед ним
громоздились образы и впечатления. Внезапно брошенные ему в глаза, весь
мир, где он родился и жил, все прошлое и будущее разом открылись ему, не
искаженные бережно взращенными иллюзиями, и он увидел истину существования
человека во всей ее прямоте. Любимые мечты более не украшали открывшуюся
ему жизнь, красивые фантазии не скрывали жестокости ее ничем не
обусловленных трагедий, ложные надежды не смягчали суровости суждений. И
среди этих безграничных пространств мира он увидел себя, жалкую, еле
заметную искорку скоротечной жизни, которая была им.
Мысли Шеа словно взорвались в его голове, увиденное парализовало его.
Он безуспешно пытался вернуть прежнее видение своего "я", всю жизнь
поддерживавшее его, ограждавшее разум от гибели; старался избегнуть
ужасной картины непредставимого ничтожества и слабости того создания, в
котором был вынужден узнать себя.
Затем сила течения слегка уменьшилась. Шеа заставил себя приоткрыть
глаза, на миг оторвавшись от внутреннего видения. Перед ним поднимался
клинок Меча, пылающий слепящим белым огнем, стекающим по острию и рукояти.
За ним он разглядел Панамона и Кельцета, неподвижных и не сводящих с него
глаз. Затем взгляд громадного тролля чуть сдвинулся и упал на Меч. В его
глазах вспыхнуло странное понимание; Шеа вновь взглянул на Меч Шаннары и
увидел, что его пламя лихорадочно подрагивает. Торопливыми волнами оно
текло с клинка в его тело, но что-то преграждало ему путь.
Еще мгновение юноша пытался сопротивляться, но затем глаза его вновь
закрылись и внутреннее видение вернулось. Первое потрясение от увиденного
уже прошло, и он начал прилагать усилия, стараясь осмыслить происходящее.
Он сосредоточился на стоящих перед ним образах Шеа Омсфорда, полностью
погрузившись в те мысли, чувства, суждения и порывы, из которых состоял
его характер, такой знакомый и одновременно чужой.
Картина прояснилась, стала пугающе четкой, и внезапно он увидел и
вторую свою сторону, ту, которую никогда раньше не мог рассмотреть - или,
возможно, просто отказывался признать ее существование. Она открылась ему
в бесконечной цепочке событий, всех уродливых картин его памяти. Здесь
велся счет всем обидам, какие он когда-либо причинил людям, каждому уколу
зависти, всем его закоренелым предубеждениям, намеренным полуправдам,
слезливой жалости к себе, страхам - всему темному и глубоко скрытому.
Здесь жил Шеа Омсфорд, бежавший из Дола не ради семьи и друзей, но боясь
за свою жизнь, пытаясь найти оправдание для своей паники - Шеа Омсфорд,
легко впустивший Флика в свой личный кошмар и позволивший взять на себя
часть своей боли. Здесь жил юноша, ехидно высмеивающий моральные устои
Панамона Крила, в то время, как вор рисковал своей жизнью, спасая его.
Здесь...
Образы тянулись бесконечно. Шеа в ужасе отшатнулся от увиденного. Он
не мог примириться с этим. Он никогда не сможет с этим примириться!
Но все же, черпая силы из тайного колодца мудрости, его разум
открылся навстречу этим образам, готовый принять их, убеждая его в
справедливости увиденного, заставляя признать это. Здравый смысл не
позволял ему отрицать существование этой темной стороны своего характера;
как и ограниченный образ человека, который он всю жизнь считал собой, это
была лишь часть истинного Шеа Омсфорда - но то была неотъемлемая его
часть, как бы ни было трудно с этим согласиться.
Но он был вынужден согласиться. Это была правда.
...Охваченный кипящей неистовой яростью, Повелитель Колдунов наконец
проснулся...
Правда? Шеа вновь открыл глаза и взглянул на Меч Шаннары, сияющий
белым светом от острия до рукояти. По его телу быстро растекалось
пульсирующее тепло, приносящее с собой не новое видение себя, но глубокое
внутреннее самосознание.
Вдруг он понял, что постиг тайну Меча. Меч Шаннары обладал силой
открывать Правду - заставляя своего владельца узнать правду о самом себе;
возможно, даже открывая правду обо всех, кто касался его. Мгновение он
колебался, пытаясь побороть недоверие. Он приостановил ход своих мыслей,
отчаянно пытаясь следовать за этим неожиданным озарением - отыскать
что-нибудь еще, потому что откровение просто не могло так внезапно
обрываться. Но больше открывать было нечего. В этом была вся магия Меча.
Помимо этого своего свойства, он был только тем, чем казался - прекрасно
выкованным оружием минувшей эпохи.
Значимость этой мысли ошеломила его и оставила почти оглушенным.
Неудивительно, что Алланон так и не раскрыл им тайну Меча. Но разве такое
оружие могло противостоять невообразимой мощи Повелителя Колдунов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
почувствовал, как начинает пробуждаться нечто, нечто, принадлежащее ему,
но все же чуждое всему, что он знал раньше. Эта сила затягивала его,
мягко, но неотвратимо, увлекая все глубже в себя.
В нескольких шагах от него Кельцет и Панамон Крил с растущей тревогой
смотрели, как юноша постепенно погружается в транс, веки его тяжело
опускаются, дыхание становится медленнее, как он застывает статуей в
тусклом факельном освещении камеры. Меч Шаннары он обеими руками держал
перед собой, подняв и нацелив клинок вверх; гладкая серебряная рукоять
ярко сверкала. Мгновение Панамон обдумывал, не стоит ли взять парня за
плечи и хорошенько тряхнуть, но что-то удержало его. Орл Фейн выбрался из
тени и пополз по гладким камням к своему бесценному мечу. Мгновение
Панамон помедлил, затем грубым пинком отшвырнул его обратно.
Шеа чувствовал, как его затягивает все глубже, словно кусок дерева в
водовороте. Все вокруг него начало тускнеть. Первыми пропали стены, пол и
потолок каменной комнатки, за ними - хнычущий и скулящий Орл Фейн; наконец
растаяли даже гранитные фигуры Панамона и Кельцета. Странное течение
захлестнуло его, и он обнаружил, что не в силах бороться с ним. Его
медленно затягивало в самые глубокие бездны своего существа, пока вокруг
не остался только мрак.
...В глубине пещеры у вершины одинокой мертвой головы, по неподвижной
воде чаши пробежала мгновенная рябь, и из укрытий в каменных стенах
поползли напуганные, искалеченные создания, служащие Хозяину. Повелитель
Колдунов начинал пробуждаться от своего неспокойного сна...
В глубине водоворота чувств и понятий, составляющих его самое
глубинное "я", носитель Меча Шаннары лицом к лицу встретился с самим
собой. На миг его охватил хаос размытых впечатлений; затем течение словно
повернуло вспять и понесло его в совершенно ином направлении. Перед ним
громоздились образы и впечатления. Внезапно брошенные ему в глаза, весь
мир, где он родился и жил, все прошлое и будущее разом открылись ему, не
искаженные бережно взращенными иллюзиями, и он увидел истину существования
человека во всей ее прямоте. Любимые мечты более не украшали открывшуюся
ему жизнь, красивые фантазии не скрывали жестокости ее ничем не
обусловленных трагедий, ложные надежды не смягчали суровости суждений. И
среди этих безграничных пространств мира он увидел себя, жалкую, еле
заметную искорку скоротечной жизни, которая была им.
Мысли Шеа словно взорвались в его голове, увиденное парализовало его.
Он безуспешно пытался вернуть прежнее видение своего "я", всю жизнь
поддерживавшее его, ограждавшее разум от гибели; старался избегнуть
ужасной картины непредставимого ничтожества и слабости того создания, в
котором был вынужден узнать себя.
Затем сила течения слегка уменьшилась. Шеа заставил себя приоткрыть
глаза, на миг оторвавшись от внутреннего видения. Перед ним поднимался
клинок Меча, пылающий слепящим белым огнем, стекающим по острию и рукояти.
За ним он разглядел Панамона и Кельцета, неподвижных и не сводящих с него
глаз. Затем взгляд громадного тролля чуть сдвинулся и упал на Меч. В его
глазах вспыхнуло странное понимание; Шеа вновь взглянул на Меч Шаннары и
увидел, что его пламя лихорадочно подрагивает. Торопливыми волнами оно
текло с клинка в его тело, но что-то преграждало ему путь.
Еще мгновение юноша пытался сопротивляться, но затем глаза его вновь
закрылись и внутреннее видение вернулось. Первое потрясение от увиденного
уже прошло, и он начал прилагать усилия, стараясь осмыслить происходящее.
Он сосредоточился на стоящих перед ним образах Шеа Омсфорда, полностью
погрузившись в те мысли, чувства, суждения и порывы, из которых состоял
его характер, такой знакомый и одновременно чужой.
Картина прояснилась, стала пугающе четкой, и внезапно он увидел и
вторую свою сторону, ту, которую никогда раньше не мог рассмотреть - или,
возможно, просто отказывался признать ее существование. Она открылась ему
в бесконечной цепочке событий, всех уродливых картин его памяти. Здесь
велся счет всем обидам, какие он когда-либо причинил людям, каждому уколу
зависти, всем его закоренелым предубеждениям, намеренным полуправдам,
слезливой жалости к себе, страхам - всему темному и глубоко скрытому.
Здесь жил Шеа Омсфорд, бежавший из Дола не ради семьи и друзей, но боясь
за свою жизнь, пытаясь найти оправдание для своей паники - Шеа Омсфорд,
легко впустивший Флика в свой личный кошмар и позволивший взять на себя
часть своей боли. Здесь жил юноша, ехидно высмеивающий моральные устои
Панамона Крила, в то время, как вор рисковал своей жизнью, спасая его.
Здесь...
Образы тянулись бесконечно. Шеа в ужасе отшатнулся от увиденного. Он
не мог примириться с этим. Он никогда не сможет с этим примириться!
Но все же, черпая силы из тайного колодца мудрости, его разум
открылся навстречу этим образам, готовый принять их, убеждая его в
справедливости увиденного, заставляя признать это. Здравый смысл не
позволял ему отрицать существование этой темной стороны своего характера;
как и ограниченный образ человека, который он всю жизнь считал собой, это
была лишь часть истинного Шеа Омсфорда - но то была неотъемлемая его
часть, как бы ни было трудно с этим согласиться.
Но он был вынужден согласиться. Это была правда.
...Охваченный кипящей неистовой яростью, Повелитель Колдунов наконец
проснулся...
Правда? Шеа вновь открыл глаза и взглянул на Меч Шаннары, сияющий
белым светом от острия до рукояти. По его телу быстро растекалось
пульсирующее тепло, приносящее с собой не новое видение себя, но глубокое
внутреннее самосознание.
Вдруг он понял, что постиг тайну Меча. Меч Шаннары обладал силой
открывать Правду - заставляя своего владельца узнать правду о самом себе;
возможно, даже открывая правду обо всех, кто касался его. Мгновение он
колебался, пытаясь побороть недоверие. Он приостановил ход своих мыслей,
отчаянно пытаясь следовать за этим неожиданным озарением - отыскать
что-нибудь еще, потому что откровение просто не могло так внезапно
обрываться. Но больше открывать было нечего. В этом была вся магия Меча.
Помимо этого своего свойства, он был только тем, чем казался - прекрасно
выкованным оружием минувшей эпохи.
Значимость этой мысли ошеломила его и оставила почти оглушенным.
Неудивительно, что Алланон так и не раскрыл им тайну Меча. Но разве такое
оружие могло противостоять невообразимой мощи Повелителя Колдунов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194