«В конце концов все мужчины курят».
О Тодоре она вспоминала лишь изредка и заказывала тогда отцу Пинтерию акафисты об упокоении его души там, в далеком краю. Иногда она старалась вспомнить его, но перед глазами возникал лишь образ толстенького ребенка, потом замкнутого, молчаливого парня, который не успел даже пожить по-настоящему. Анна жалела, что могила его далеко, а не на кладбище у околицы села, где покоятся ее родители.
Эмилия была на последнем курсе училища, когда однажды ночью, во время пасхальных каникул, Анна услышала хрип лежавшего рядом Михая. Она приподнялась, убрала под косынку седые волосы.
— Анна,— простонал он,— я не знаю, что со мной...
— Ты слишком много думаешь,— прошептала Анна. — Оставь эти думы... Живем ведь...
— Для чего? — пробормотал Михай. Лицо его вдруг покрылось холодным потом. Он попытался встать, но силы оставили его.
— Анна,— смущенно проговорил он. — Мне нужно выйти во двор, и не могу...
— Подожди минутку,— ответила Анна, быстро встала и зажгла лампу, не забыв прикрутить фитиль, чтобы не разбудить спавших в соседней комнате Павла и дочерей. Аппуца как раз в тот день вернулась из отпуска.
— Ну, пошли. Обопрись на меня,— предложила Анна.
— Ты у меня крепкая, как мужик...
Они, шатаясь, вышли во двор. Михай огляделся вокруг, поднял лицо к небу, где среди обрывков облаков плыла круглая луна.
— Пойдем в дом, мне холодно,— поежился Михай.
— Да, прохладно... Пошли,— согласилась Анна.
— Покурить что-то захотелось.
Спотыкаясь под тяжестью, Анна повела мужа обратно. Он был тяжелый, как камень. Уложив Михая в постель, Анна подала ему жестяную коробочку и бумагу. Но пальцы у Михая так дрожали, что он не в состоянии был свернуть цигарку.
— Давай сверну,— предложила Анна.— Нечего рассыпать дорогой табак...
Она протянула мужу готовую цигарку, но Михай не отвечал. Он тяжело дышал, стараясь что-то сказать. Потом из груди его вырвалось несколько странных, непонятных слов:
— Зачем, Анна... зачем мы... столько... трудились... В глазах Михая помутилось, он почувствовал, как чья-то ледяная рука сжала сердце, и умер.
Анна закрыла мужу глаза, зажгла свечу и всунула в начавшие коченеть пальцы. Потом натянула сапоги, сбегала за Думитру, и в ту же ночь они вместе вымыли, побрили и одели покойного. Когда все было готово и у изголовья умершего горели две большие, обернутые голубой лентой свечи, оставшиеся от крестин Павла, Липа пошла будить дочерей.
— Вставайте, Аннуца и Эмилия, ваш отец скончался. Комья земли со стуком падали на крышку гроба. Анна прикрыла заскорузлой ладонью сухие глаза, обняла плачущего навзрыд Павла и тяжело вздохнула.
«Теперь только бы дождаться, пока ты станешь барином, дорогой мой. Тогда и я смогу лечь в эту землю»,— подумала она.
Анне казалось, что этот день вечного успокоения уже не за горами. Только бы Павлу удалось стать человеком и доставить ей перед смертью эту единственную радость.
Рядом послышались голоса:
— Да, прости его бог, работящий был человек и хороший.
Анна поклонилась.
— Пожалуйте, добрые люди, на поминки...
После того как гости выпили в память умершего и помянули его, они заговорили о своих делах и вскоре разошлись. В эту ночь Анна долго ходила по двору, погруженная в свои мысли. Теперь она одна, без хозяина в доме, а впереди еще столько забот о будущем дочерей, о Павле. По правде сказать, от Михая, да простит его бог, было мало помощи с тех пор, как они вернулись в родное село, и ей приходилось самой заботиться обо всем, но, как бы то ни было, в доме был мужчина, а теперь она стала главой семьи.
В скором времени у Анны состоялся разговор с Ду-митру. С ним ей всегда удавалось столковаться. Нерешительный и робкий, он и на этот раз с готовностью принял ее предложение. Решили обрабатывать землю сообща, и за это Анна обещала, что Эмилия позаботится о Митруце, сыне Думитру, и если только тот захочет, его пошлют учиться на учителя или священника. Мальчик был смышленый, живой и с шести лет уже помогал по хозяйству — пас гусей, коров.
Когда Эмилия окончила Педагогическое училище, в доме произошел крупный скандал: девушка хотела продолжать учебу, чтобы стать преподавательницей гимназии и остаться в городе. Анна воспротивилась этому, возмущенная, что дочь осмеливается высказать собственное мнение.
— Мало тебе, что ты станешь учительницей в Лунке? Хватит с тебя и этого!
— И не подумаю хоронить себя в этой грязи! Пойми наконец, мама, что прошло время командовать мной! Продай мою долю земли и отдай мне деньги!
— Какую долю?—всплеснула Анна руками.
— Как это какую? Да ту самую, которую ты обязана отдать мне, когда я выйду замуж!
Анна рассмеялась:
— Пока я жива, у тебя не будет никакой доли. Слышишь, никакой!
Эмилия расплакалась, и Липа попыталась ее успокоить:
— Не будь дурой, Милли. Для дочери свинопаса и этого достаточно — будешь сельской учительницей.
— Папа был управляющим,— взвизгнула выведенная из себя Эмилия. — Почему ты так любишь унижать его?
— Нет, дорогая,— спокойно покачала головой Анна,— я и твой покойный отец были только слугами. И хватит попусту болтать. Будешь учительницей здесь, на селе, и позаботишься о Павле.
Эмилии пришлось покориться, но она никогда не могла простить этого матери, даже после того как вышла замуж и дела ее пошли хорошо. Позже, когда Анна видела дочь счастлшиш, она время от времени спрашивала ее с робкой старческой улыбкой:
— Ну, скажи, неужто тебе лучше было бы в городе? Посмотри, всего у тебя вдоволь!
— Помолчи, мама!—резко обрывала ее Эмилия и сразу мрачнела, вспоминая о всех радостях, которые сулил ей город, хотя и сама не представляла, что это за радости.
Старшая дочь Аннуца вышла замуж за железнодорожного служащего. Она обвенчалась не по своей воле, а, скорее, по настоянию матери, имевшей на этот счет свои соображения.
— Послушай, доченька,— сказала она ей после свадьбы. — Вам, горожанам, земля ни к чему. Земля требует ухода, а иначе от нее убыток. Твою часть я продам и пришлю тебе за нее деньги, сделать это я сумею получше, чем ты.
Анна продала два с половиной югэра, и, хотя выручила довольно большие деньги, ей все же казалось, будто она отрезала себе руку. Старшей дочери она послала линь три четверти денег, а остальные отдала Эмилииг чтобы смягчить ее,— очень уж та была злопамятной и упрямой.
— Горожане сорят деньгами... А мы должны купить еще земли, чтобы вернуть то, что потеряли из-за Аннуцы.
Из заработной платы начинающей учительницы Эмилия каждый месяц покупала себе платья и туфли, и Анна радовалась, любуясь красивой дочерью.
В Лунку назначили нового директора школы Дже-ордже Теодореску. Это был высокий ладный парень лет девятнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
О Тодоре она вспоминала лишь изредка и заказывала тогда отцу Пинтерию акафисты об упокоении его души там, в далеком краю. Иногда она старалась вспомнить его, но перед глазами возникал лишь образ толстенького ребенка, потом замкнутого, молчаливого парня, который не успел даже пожить по-настоящему. Анна жалела, что могила его далеко, а не на кладбище у околицы села, где покоятся ее родители.
Эмилия была на последнем курсе училища, когда однажды ночью, во время пасхальных каникул, Анна услышала хрип лежавшего рядом Михая. Она приподнялась, убрала под косынку седые волосы.
— Анна,— простонал он,— я не знаю, что со мной...
— Ты слишком много думаешь,— прошептала Анна. — Оставь эти думы... Живем ведь...
— Для чего? — пробормотал Михай. Лицо его вдруг покрылось холодным потом. Он попытался встать, но силы оставили его.
— Анна,— смущенно проговорил он. — Мне нужно выйти во двор, и не могу...
— Подожди минутку,— ответила Анна, быстро встала и зажгла лампу, не забыв прикрутить фитиль, чтобы не разбудить спавших в соседней комнате Павла и дочерей. Аппуца как раз в тот день вернулась из отпуска.
— Ну, пошли. Обопрись на меня,— предложила Анна.
— Ты у меня крепкая, как мужик...
Они, шатаясь, вышли во двор. Михай огляделся вокруг, поднял лицо к небу, где среди обрывков облаков плыла круглая луна.
— Пойдем в дом, мне холодно,— поежился Михай.
— Да, прохладно... Пошли,— согласилась Анна.
— Покурить что-то захотелось.
Спотыкаясь под тяжестью, Анна повела мужа обратно. Он был тяжелый, как камень. Уложив Михая в постель, Анна подала ему жестяную коробочку и бумагу. Но пальцы у Михая так дрожали, что он не в состоянии был свернуть цигарку.
— Давай сверну,— предложила Анна.— Нечего рассыпать дорогой табак...
Она протянула мужу готовую цигарку, но Михай не отвечал. Он тяжело дышал, стараясь что-то сказать. Потом из груди его вырвалось несколько странных, непонятных слов:
— Зачем, Анна... зачем мы... столько... трудились... В глазах Михая помутилось, он почувствовал, как чья-то ледяная рука сжала сердце, и умер.
Анна закрыла мужу глаза, зажгла свечу и всунула в начавшие коченеть пальцы. Потом натянула сапоги, сбегала за Думитру, и в ту же ночь они вместе вымыли, побрили и одели покойного. Когда все было готово и у изголовья умершего горели две большие, обернутые голубой лентой свечи, оставшиеся от крестин Павла, Липа пошла будить дочерей.
— Вставайте, Аннуца и Эмилия, ваш отец скончался. Комья земли со стуком падали на крышку гроба. Анна прикрыла заскорузлой ладонью сухие глаза, обняла плачущего навзрыд Павла и тяжело вздохнула.
«Теперь только бы дождаться, пока ты станешь барином, дорогой мой. Тогда и я смогу лечь в эту землю»,— подумала она.
Анне казалось, что этот день вечного успокоения уже не за горами. Только бы Павлу удалось стать человеком и доставить ей перед смертью эту единственную радость.
Рядом послышались голоса:
— Да, прости его бог, работящий был человек и хороший.
Анна поклонилась.
— Пожалуйте, добрые люди, на поминки...
После того как гости выпили в память умершего и помянули его, они заговорили о своих делах и вскоре разошлись. В эту ночь Анна долго ходила по двору, погруженная в свои мысли. Теперь она одна, без хозяина в доме, а впереди еще столько забот о будущем дочерей, о Павле. По правде сказать, от Михая, да простит его бог, было мало помощи с тех пор, как они вернулись в родное село, и ей приходилось самой заботиться обо всем, но, как бы то ни было, в доме был мужчина, а теперь она стала главой семьи.
В скором времени у Анны состоялся разговор с Ду-митру. С ним ей всегда удавалось столковаться. Нерешительный и робкий, он и на этот раз с готовностью принял ее предложение. Решили обрабатывать землю сообща, и за это Анна обещала, что Эмилия позаботится о Митруце, сыне Думитру, и если только тот захочет, его пошлют учиться на учителя или священника. Мальчик был смышленый, живой и с шести лет уже помогал по хозяйству — пас гусей, коров.
Когда Эмилия окончила Педагогическое училище, в доме произошел крупный скандал: девушка хотела продолжать учебу, чтобы стать преподавательницей гимназии и остаться в городе. Анна воспротивилась этому, возмущенная, что дочь осмеливается высказать собственное мнение.
— Мало тебе, что ты станешь учительницей в Лунке? Хватит с тебя и этого!
— И не подумаю хоронить себя в этой грязи! Пойми наконец, мама, что прошло время командовать мной! Продай мою долю земли и отдай мне деньги!
— Какую долю?—всплеснула Анна руками.
— Как это какую? Да ту самую, которую ты обязана отдать мне, когда я выйду замуж!
Анна рассмеялась:
— Пока я жива, у тебя не будет никакой доли. Слышишь, никакой!
Эмилия расплакалась, и Липа попыталась ее успокоить:
— Не будь дурой, Милли. Для дочери свинопаса и этого достаточно — будешь сельской учительницей.
— Папа был управляющим,— взвизгнула выведенная из себя Эмилия. — Почему ты так любишь унижать его?
— Нет, дорогая,— спокойно покачала головой Анна,— я и твой покойный отец были только слугами. И хватит попусту болтать. Будешь учительницей здесь, на селе, и позаботишься о Павле.
Эмилии пришлось покориться, но она никогда не могла простить этого матери, даже после того как вышла замуж и дела ее пошли хорошо. Позже, когда Анна видела дочь счастлшиш, она время от времени спрашивала ее с робкой старческой улыбкой:
— Ну, скажи, неужто тебе лучше было бы в городе? Посмотри, всего у тебя вдоволь!
— Помолчи, мама!—резко обрывала ее Эмилия и сразу мрачнела, вспоминая о всех радостях, которые сулил ей город, хотя и сама не представляла, что это за радости.
Старшая дочь Аннуца вышла замуж за железнодорожного служащего. Она обвенчалась не по своей воле, а, скорее, по настоянию матери, имевшей на этот счет свои соображения.
— Послушай, доченька,— сказала она ей после свадьбы. — Вам, горожанам, земля ни к чему. Земля требует ухода, а иначе от нее убыток. Твою часть я продам и пришлю тебе за нее деньги, сделать это я сумею получше, чем ты.
Анна продала два с половиной югэра, и, хотя выручила довольно большие деньги, ей все же казалось, будто она отрезала себе руку. Старшей дочери она послала линь три четверти денег, а остальные отдала Эмилииг чтобы смягчить ее,— очень уж та была злопамятной и упрямой.
— Горожане сорят деньгами... А мы должны купить еще земли, чтобы вернуть то, что потеряли из-за Аннуцы.
Из заработной платы начинающей учительницы Эмилия каждый месяц покупала себе платья и туфли, и Анна радовалась, любуясь красивой дочерью.
В Лунку назначили нового директора школы Дже-ордже Теодореску. Это был высокий ладный парень лет девятнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159