— Но по какому праву он хочет разбазарить нажитое моим трудом? Разве он не видит, что мы стареем... Ведь у него уже седые виски, — добавила она изменившимся голосом. — Кому какое дело, что у нас есть земля? Скажите мне — кому до этого дело?
— Я не могу вам ответить...
— Вот видите!
Суслэнеску немного успокоился; сам того не замечая, он по-прежнему держал Эмилию за руку: ему нравилась эта красивая, здоровая, опрятная женщина.
— А если я вам скажу, что он мне изменяет с простой крестьянкой?
— Ах, госпожа Теодореску, это действительно ужасно! Суслэнеску быстро встал и поцеловал Эмилии руку
— Где я смогу найти Джеордже?
— Вероятно, торчит у этого механика Арделяну. А вам он для чего, если не секрет?
Суслэнеску вежливо поклонился.
— Я хочу вступить в коммунистическую партию, ответил он и вышел, прежде чем Эмилия успела что-ли сказать.
11
Суслэнеску застал их за обедом в маленькой комнатке с земляным полом. На столе лежали брынза, жареный цыпленок, возвышалась бутылка вина. В углу стояла высокая, как катафалк, деревянная кровать, покрытая зеленым шерстяным одеялом. Повсюду — прямо на полу, вдоль стен — были разложены книги.
— Я должен сообщить вам нечто очень важное, — заикаясь от волнения, начал Суслэнеску. — Они задумали устроить завтра большую манифестацию... решили совершить на вас нападение... Барон хочет привести из своего поместья пьяных горцев...
— Что вы говорите? —- удивился Арделяну. — Присаживайтесь к нам.
— Я умоляю поверить мне...
— Но откуда вы все это взяли? — спросил Джеордже.
Суслэнеску сел, взял сигарету из лежавшей на столе пачки и глубоко затянулся.
— Я присутствовал на совещании у барона, где они сговаривались обо всем этом, — четко ответил он.
Джеордже смерил его презрительным взглядом с головы до ног. В эту минуту Суслэнеску хотелось, как ребенку, обнять его, спрятать лицо у него на груди. Джеордже выглядел постаревшим, на висках серебрились нити седых волос, и Суслэнеску удивился, как он до сих пор не заметил их.
— А почему, собственно, вы решили сказать нам об этом? — недоверчиво спросил Арделяну.
— Потому, что понял... правда на вашей стороне, —^ С трудом произнес Суслэнеску, умоляюще глядя на Джеордже.
— И это неплохо, — кивнул головой механик, не скрывая недоверия.
Суслэнеску собрал все свои силы, чтобы как можно хладнокровнее рассказать обо всем, что произошло и усадьбе. «Мне верят», — с удовольствием подумал он наконец, глядя, как хмурится Арделяну. Закончив рассказ, Суслэнеску пододвинул к себе тарелку с цыпленком, отрезал кусок и стал есть с полным сознанием того, что он заслужил угощение и стесняться не стоит. От вина, предложенного ему Арделяну, он, однако, отказался.
Тем временем Джеордже внимательно следил за ним, и взгляд этих серых глаз, всегда казавшихся ему безразличными и холодными, смутил Суслэнеску. В нескольких словах он рассказал, как и за что был вышвырнут за во-: рота.
Джеордже промолчал, и Суслэнеску подумал, что не имеет никакого права обижаться на это молчание, в котором не было ни недоверия, ни удивления.
— Я стал теперь бездомным, — добавил Суслэнеску, пытаясь казаться непринужденным. — И от Кордиша меня выгнали. Джеордже, прошу вас, простите меня, — обратился он к Теодореску. — Вы знаете, как тяжело... возможно, я до сих пор не отдаю себе полностью отчета. В конце концов каждый из нас должен расплачиваться тем или иным способом.
Арделяну расхаживал по комнате, заложив руки за спину и покусывая поседевший ус.
— Ну, товарищ; директор, настал решающий час, —« повернулся он к Теодореску. — Мы должны немедленно принять меры... собрать партийную ячейку... превратить царанистскую манифестацию в нашу собственную.
— Джеордже, — продолжал Суслэнеску, — я не мог поступить иначе. Я хотел быть последовательным, но не знаю, почему мне это никогда не удавалось... События всегда бросали меня в противоположную сторону.
— Не обижайтесь, господин учитель, — перебил его Арделяну. — Конечно, все, что вы говорите, очень важно, но мы...
— Я хочу вступить в коммунистическую партию. Что я должен сделать?
— Написать заявление. Но я не советую вам спешить... Мы еще успеем поговорить на эту тему. Спасибо за то, что вы нам рассказали. Нас не должны застать врасплох, особенно теперь. Не спешите, прежде поду-: майте...
— Я уже подумал, — сказал Суслэнеску и, обратившись к Джеордже, добавил: — Мне... мне в некотором смысле будет легче, чем вам. Я буду...
Арделяну нетерпеливо фыркнул, но Суслэнеску не обратил на это никакого внимания.
— Джеордже, простите, что я вас так называю. Очень трудно отказаться от самого себя, хотя иногда и становишься противен себе.
Джеордже почти неуловимо кивнул головой. Вот вам бумага и чернила и, если хотите, пишите свое заявление, — почти грубо сказал Арделяну. — Устраивайтесь там... Товарищ Теодореску. Мы должны мобилизовать всех, кто получит землю, всех честных, и... как следует проучить бандитов. Арделяну снисходительно усмехнулся. —- Это важнее любых внутренних переживаний...
— Все важно, — наконец проговорил Джеордже.
Слова его разочаровали Суслэнеску. Он ожидал услышать что-то более близкое, что хоть на минуту могло отделить Теодореску от Арделяну. Придвинув к себе бумагу, Суслэнеску растерялся: он не знал, что писать,; а посоветоваться с Арделяну не осмеливался. Самое главное — начать. Здесь нужны не громкие слова, а простые и прочувствованные... «Прочувствованные». Какая глупость! Или, быть может, нужна правда? Голая правда прозвучала бы так: «Хочу быть с вами потому, что мое одиночество унижает меня и все время играет со мной злые шутки. Я хочу чувствовать, что за моей спиной стоит что-то — какая-то сила...»
Суслэнеску снова стало лихорадить. Глаза помутнели, руки затряслись. Эта внутренняя дрожь возбуждала его.. Вне всякой связи он вспомнил о Мими Велчану и минутах, когда он чувствовал, что она понимает его по-своему, по-женски, минутах, которые его пугали тогда больше, чем вся грязь и вульгарность в их отношениях.
— Мне очень плохо, — тихо и торжественно заявил он и пристально взглянул на Джеордже и Арделяну, ожидая, что они скажут.
— Да, голубчик, вы красный, как рак, — сказал Арделяну. Он подошел к Суслэнеску, пощупал ему лоб и прищелкнул языком. — Э-э, да вы горите... Что с вами? А ну-ка, ложитесь вот сюда, отдохните. Мы сами все еден лаем... Ведь мы те, кто новый мир построим,— добавил он весело. — Ложитесь, ложитесь...
Смущенный Суслэнеску улегся лицом к стене. В конце концов он не имел права ожидать большего. «Все несчастье в том, что я стараюсь понять каждое явление в отдельности и нахожу, что все по-своему правы... даже пытку этого типа стащить с меня штаны, даже дурацкий смех Кордиша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159