Потрясенная стра-данием матери, Эмилия на мгновение забыла о собствен-ном горе.
— Не бойся, он не посмеет прикоснуться к нашей земле, — пробормотала она сквозь зубы. (В эту минуту она была удивительно похожа на мать.) — Даже если.
— Если что, доченька, что? — быстро спросила Анна, подойдя к дочери.
— Никогда не позволю ему это.
— Поклянись, ~- прошептала Анна, вцепившись в руки дочери тонкими узловатыми пальцами.
— Клянусь, мама. Неужели ты думаешь, что...
— Откуда мне знать? Всю жизнь ты была как слепая, ничего не понимала. Бог тебя знает, в кого ты пошла... Видать, в отца, он-то был тряпкой и пьяницей.: Ежели бы не я, так и ты осталась бы простой мужичкой, Слышишь?
— Да, мама, знаю, знаю. Давай лучше обедать.
— Осталась бы простой мужичкой, — продолжала старуха, дрожа всем телом. — Выдали бы тебя за какого-нибудь вонючего мужика. Попробовала бы тогда хоть словечко сказать, сразу получила бы в зубы. Слышишь, Эмилия?
— Господи, мама, что с тобой? Успокойся наконец, Еще удар тебя хватит!
— Была бы простой мужичкой, — продолжала кричать старуха. — А когда состарилась, у тебя бы выпали зубы... как у меня... Никто мне их не вставил! Поклянись, что не уступишь ему.
— Клянусь, мама! — прошептала Эмилия. Ей стало страшно, и глаза наполнились слезами.
— Поклянись здоровьем и будущим Дануца, — приказала старуха и вся побелела. Мельчайшие морщинки на ее лице казались прорисованными чернилами, а лоб побагровел.
— Ты не в своем уме, мама, воскликнула Эмилия. — Сейчас же садись и ешь, и чтобы я не слышала больше ни слова Эмилия накрыла на стол, налила суп и стала постукивать ложкой о тарелку, чтобы Анна подумала, что она ест.
— Зачем ты заставляешь меня есть, когда мне не хочется? — плаксиво заговорила Анна, не прикасаясь к еде.
— Тогда делай что хочешь,— устало пожала плечами Эмилия. — С тобой тоже сладу нет.
Обе замолчали. Эмилия со злостью отбросила кошку, которая подошла потереться об ее ноги, но тут же пожалела.
— Надо помыть посуду, — вздохнула она, но с места не поднялась.
— Провались она, — проворчала старуха. — Позову какую-нибудь цыганку, дам ей кусок сухого хлеба, и она вымоет. Не. порти рук, ты барыня.
— Иди ляг, мама, отдохни, — сказала Эмилия, хотя ей и не хотелось оставаться одной. — Послушай, мама, — не удержалась она, — неужели ты веришь тому, что сказал этот дурак Кула?
Но тут же пожалела, что спросила, и вся похолодела в ожидании ответа, хотя и предполагала, каким он будет.
-— Откуда мне знать? — мягко ответила старуха. — Ежели узнает об этом Гэврилэ, подговорит Эзекиила убить его... Гэврилэ только кажется добрым, а на самом деле... Не дай бог связываться с ним. Весь род у них пошел в отца... в Теофила.
— Так, значит, ты веришь? — с ненавистью спросила Эмилия.
— А что ты его самого не спросила? — обозлилась старуха.
— О чем мне его спрашивать? Мне просто противно... Ладно, мама... Ты, видно, ни о ком, кроме себя, не думаешь. Иди лучше ложись и не мешай мне...
Старуха презрительно усмехнулась, встала из-за стола и отправилась к себе в комнату. Только теперь она почувствовала голод и пожалела, что не обедала. Она попробовала молиться, но вскоре бросила — голод не давал ей покоя, да и досадно было, что Эмилия не поинтересуется еще раз, не хочет ли она есть. Недовольно порча, старуха улеглась в постель и стала прислушиваться к бою часов, чтобы узнать, скоро ли ужин.
Оставшись одна, Эмилия никак не могла приняться за работу. Она машинально взяла со стола зеркало и рассеянно посмотрела в него. С молниеносной быстротой пронеслись воспоминания о ночах, проведенных с Дже-ордже по возвращении. «Подлец, — подумала она, но слово это никак не вязалось с образом мужа, и она снова почувствовала растерянность. — Неужели он живет с этой мужичкой? — Эмилия попыталась представить себе, что произошло между ними, но и это ей не удалось. — Я всегда была честной и поэтому не могу вообразить такой грязи... Кто знает, чем занимался в эти военные годы вдали от дома этот...» Она запнулась, хотела сказать «несчастный» и, потеряв самообладание, кинулась в комнату матери.
— Он не отнимет нашу землю. Слышишь, мама? Не бойся.
— А что толку в разводе? — сонным, чужим голосом спросила старуха. — Тебя же станут поносить, не его.
— Продам все. Уеду в город, найду там себе место. Бедняжка Дан мучается там один.
Кто-то робко постучал в дверь «Он», — подумала Эмилия и побежала в кухню. Прижавшись к стеклу, в окно смотрел Суслэнеску. В первую минуту Эмилия его не узнала: бледный, обросший, он походил на мертвеца. Костюм, волосы, руки были покрыты сплошной коркой засохшей грязи. Оторопелые, застывшие глаза, казавшиеся огромными под стеклами очков, испугали Эмилию.
— Что вам угодно? —- крикнула она.
Суслэнеску открыл дверь, споткнулся и, чтобы не упасть, прислонился к стене.
— Здравствуйте, — робко, как провинившийся ребенок, пролепетал он. — Ради бога, не беспокойтесь... Мне надо поговорить с господином Теодореску.
— Его нет дома! — грубо ответила Эмилия.
— Как нет дома? — удивился Суслэнеску. — Почему? — кривая бессмысленная улыбка расплылась по его лицу. — Я очень прошу извинить меня, — пролепетал он.
— Но что с вами? — не удержалась Эмилия. — Что с вами стряслось?
— Ничего, — с трудом процедил Суслэнеску сквозь судорожно сжатые зубы. — Ничего. Я хочу есть.
Он снял очки, сунул их в наружный карман пиджака и вдруг зарыдал, всхлипывая и хватая воздух ртом. «- Господин Суслэнеску, скажите же наконец, что с вами произошло? Заходите, садитесь, успокойтесь, я дам вам стакан воды. Присаживайтесь, сейчас я разогрею вам поесть.
Суслэнеску, качаясь, сделал несколько шагов к стоявшему у стены топчану и упал на него, зарывшись лицом в старенькое шерстяное одеяло.
Испуганная Эмилия растерянно суетилась вокруг со стаканом в руке, потом поставила его на край плиты и принялась разводить огонь, чтобы разогреть суп.
— Со мной ничего не случилось, — вдруг глухо заговорил Суслэнеску. — Я только получил по заслугам. Еще раз прошу простить меня... Я должен уехать...
Грязное, залитое слезами лицо Суслэнеску растрогало Эмилию, и у нее самой защипало в глазах. Без очков лицо его показалось Эмилии детским, и отросшая борода выглядела странной и неуместной.
— Успокойтесь, прошу вас. С вами, должно быть, случилось что-нибудь серьезное. Чем можем мы вам помочь? Садитесь за стол. У меня сегодня не бог весть что, но...
Еле передвигая ноги, Суслэнеску машинально подчинился, присел к столу и взял ложку, но после первого же глотка слезы снова брызнули у него из глаз. Стараясь сдержать слезы, он склонился над дымящимся супом, стараясь скрыть от Эмилии заплаканное лицо.
— Поссорились с Кордишем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Не бойся, он не посмеет прикоснуться к нашей земле, — пробормотала она сквозь зубы. (В эту минуту она была удивительно похожа на мать.) — Даже если.
— Если что, доченька, что? — быстро спросила Анна, подойдя к дочери.
— Никогда не позволю ему это.
— Поклянись, ~- прошептала Анна, вцепившись в руки дочери тонкими узловатыми пальцами.
— Клянусь, мама. Неужели ты думаешь, что...
— Откуда мне знать? Всю жизнь ты была как слепая, ничего не понимала. Бог тебя знает, в кого ты пошла... Видать, в отца, он-то был тряпкой и пьяницей.: Ежели бы не я, так и ты осталась бы простой мужичкой, Слышишь?
— Да, мама, знаю, знаю. Давай лучше обедать.
— Осталась бы простой мужичкой, — продолжала старуха, дрожа всем телом. — Выдали бы тебя за какого-нибудь вонючего мужика. Попробовала бы тогда хоть словечко сказать, сразу получила бы в зубы. Слышишь, Эмилия?
— Господи, мама, что с тобой? Успокойся наконец, Еще удар тебя хватит!
— Была бы простой мужичкой, — продолжала кричать старуха. — А когда состарилась, у тебя бы выпали зубы... как у меня... Никто мне их не вставил! Поклянись, что не уступишь ему.
— Клянусь, мама! — прошептала Эмилия. Ей стало страшно, и глаза наполнились слезами.
— Поклянись здоровьем и будущим Дануца, — приказала старуха и вся побелела. Мельчайшие морщинки на ее лице казались прорисованными чернилами, а лоб побагровел.
— Ты не в своем уме, мама, воскликнула Эмилия. — Сейчас же садись и ешь, и чтобы я не слышала больше ни слова Эмилия накрыла на стол, налила суп и стала постукивать ложкой о тарелку, чтобы Анна подумала, что она ест.
— Зачем ты заставляешь меня есть, когда мне не хочется? — плаксиво заговорила Анна, не прикасаясь к еде.
— Тогда делай что хочешь,— устало пожала плечами Эмилия. — С тобой тоже сладу нет.
Обе замолчали. Эмилия со злостью отбросила кошку, которая подошла потереться об ее ноги, но тут же пожалела.
— Надо помыть посуду, — вздохнула она, но с места не поднялась.
— Провались она, — проворчала старуха. — Позову какую-нибудь цыганку, дам ей кусок сухого хлеба, и она вымоет. Не. порти рук, ты барыня.
— Иди ляг, мама, отдохни, — сказала Эмилия, хотя ей и не хотелось оставаться одной. — Послушай, мама, — не удержалась она, — неужели ты веришь тому, что сказал этот дурак Кула?
Но тут же пожалела, что спросила, и вся похолодела в ожидании ответа, хотя и предполагала, каким он будет.
-— Откуда мне знать? — мягко ответила старуха. — Ежели узнает об этом Гэврилэ, подговорит Эзекиила убить его... Гэврилэ только кажется добрым, а на самом деле... Не дай бог связываться с ним. Весь род у них пошел в отца... в Теофила.
— Так, значит, ты веришь? — с ненавистью спросила Эмилия.
— А что ты его самого не спросила? — обозлилась старуха.
— О чем мне его спрашивать? Мне просто противно... Ладно, мама... Ты, видно, ни о ком, кроме себя, не думаешь. Иди лучше ложись и не мешай мне...
Старуха презрительно усмехнулась, встала из-за стола и отправилась к себе в комнату. Только теперь она почувствовала голод и пожалела, что не обедала. Она попробовала молиться, но вскоре бросила — голод не давал ей покоя, да и досадно было, что Эмилия не поинтересуется еще раз, не хочет ли она есть. Недовольно порча, старуха улеглась в постель и стала прислушиваться к бою часов, чтобы узнать, скоро ли ужин.
Оставшись одна, Эмилия никак не могла приняться за работу. Она машинально взяла со стола зеркало и рассеянно посмотрела в него. С молниеносной быстротой пронеслись воспоминания о ночах, проведенных с Дже-ордже по возвращении. «Подлец, — подумала она, но слово это никак не вязалось с образом мужа, и она снова почувствовала растерянность. — Неужели он живет с этой мужичкой? — Эмилия попыталась представить себе, что произошло между ними, но и это ей не удалось. — Я всегда была честной и поэтому не могу вообразить такой грязи... Кто знает, чем занимался в эти военные годы вдали от дома этот...» Она запнулась, хотела сказать «несчастный» и, потеряв самообладание, кинулась в комнату матери.
— Он не отнимет нашу землю. Слышишь, мама? Не бойся.
— А что толку в разводе? — сонным, чужим голосом спросила старуха. — Тебя же станут поносить, не его.
— Продам все. Уеду в город, найду там себе место. Бедняжка Дан мучается там один.
Кто-то робко постучал в дверь «Он», — подумала Эмилия и побежала в кухню. Прижавшись к стеклу, в окно смотрел Суслэнеску. В первую минуту Эмилия его не узнала: бледный, обросший, он походил на мертвеца. Костюм, волосы, руки были покрыты сплошной коркой засохшей грязи. Оторопелые, застывшие глаза, казавшиеся огромными под стеклами очков, испугали Эмилию.
— Что вам угодно? —- крикнула она.
Суслэнеску открыл дверь, споткнулся и, чтобы не упасть, прислонился к стене.
— Здравствуйте, — робко, как провинившийся ребенок, пролепетал он. — Ради бога, не беспокойтесь... Мне надо поговорить с господином Теодореску.
— Его нет дома! — грубо ответила Эмилия.
— Как нет дома? — удивился Суслэнеску. — Почему? — кривая бессмысленная улыбка расплылась по его лицу. — Я очень прошу извинить меня, — пролепетал он.
— Но что с вами? — не удержалась Эмилия. — Что с вами стряслось?
— Ничего, — с трудом процедил Суслэнеску сквозь судорожно сжатые зубы. — Ничего. Я хочу есть.
Он снял очки, сунул их в наружный карман пиджака и вдруг зарыдал, всхлипывая и хватая воздух ртом. «- Господин Суслэнеску, скажите же наконец, что с вами произошло? Заходите, садитесь, успокойтесь, я дам вам стакан воды. Присаживайтесь, сейчас я разогрею вам поесть.
Суслэнеску, качаясь, сделал несколько шагов к стоявшему у стены топчану и упал на него, зарывшись лицом в старенькое шерстяное одеяло.
Испуганная Эмилия растерянно суетилась вокруг со стаканом в руке, потом поставила его на край плиты и принялась разводить огонь, чтобы разогреть суп.
— Со мной ничего не случилось, — вдруг глухо заговорил Суслэнеску. — Я только получил по заслугам. Еще раз прошу простить меня... Я должен уехать...
Грязное, залитое слезами лицо Суслэнеску растрогало Эмилию, и у нее самой защипало в глазах. Без очков лицо его показалось Эмилии детским, и отросшая борода выглядела странной и неуместной.
— Успокойтесь, прошу вас. С вами, должно быть, случилось что-нибудь серьезное. Чем можем мы вам помочь? Садитесь за стол. У меня сегодня не бог весть что, но...
Еле передвигая ноги, Суслэнеску машинально подчинился, присел к столу и взял ложку, но после первого же глотка слезы снова брызнули у него из глаз. Стараясь сдержать слезы, он склонился над дымящимся супом, стараясь скрыть от Эмилии заплаканное лицо.
— Поссорились с Кордишем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159