Обратившись к повитухе, он стал поучать, как ухаживать за больным, потом вдруг снова повернулся к присутствующим, которые по-прежнему молчали.
— До каких пор? Где мы? В Румынии или Патагонии?
— Где?—удивился Битуша.
— В Патагонии,— тяжело дыша, пояснил Кордиш. Желая сбавить его пыл, кто-то протянул ему бутыль с цуйкой. Учитель хлебнул как следует, рыгнул, и глаза его окончательно помутнели.
1 Руководители крестьянского восстания в Трансильвании в 1784 году.
— Видишь ли, в чем дело,— обратился к Гэврилэ Марку Сими. — Мы позвали тебя, чтобы посоветоваться. Надумали в следующий четверг пойти всем миром в Шиманд и наломать венграм бока. Небось флаги вывесили, когда приходили хортисты.
— Я тоже пойду,— замычал Кордиш. — Священники и учителя с крестом впереди!
Он снова замахал руками, обозленный, что люди ждут совета не от него, а от продолжавшего молчать Гэврилэ.
— Поднявший меч от меча и погибнет,— мягко сказал тот наконец.
— Но ведь они уже подняли его,— возразил Кордиш, который всегда скандалил, когда напивался. — Удивляюсь я на тебя, дед Гэврилэ. Хоть ты и годишься мне в отцы, знай, что ты старая свинья.
Все застыли, ошеломленные тяжестью оскорбления. В пьяном виде Кордиш всегда молол чепуху и привязывался ко всем, но с Гэврилэ Урсу говорить так не полагалось. Однако Гэврилэ и глазом не моргнул.
— Бог простит тебя, не знаешь, что говоришь,— устало проговорил он.
— Не обращай на пего внимания,— холодно сказал Марку Сими. — Знаешь ведь, какой он... болтает, что в голову придет.
Все забыли о раненом и с угрожающим видом поглядывали на учителя.
Заметив это, он, шатаясь, направился к двери.
— Если вы не нуждаетесь во мне, до свидания. Мне здесь нечего делать.
— Будь добр, останься, господин Кордиш,— ко всеобщему удивлению, попросил учтиво Гэврилэ и, сложив руки на коленях, обратился ко всем: — Я слушал вас и нижу, что вы напуганы.
— Мы?—воскликнул Глигор Хахэу и чуть не рассмеялся от мысли, что его может что-нибудь напугать.
— Да, вы,— кивнул головой Гэврилэ, довольный на малом. — В тяжелые времена мы живем, о них говорится даже в Священном писании. «Узрел я женщину, сидела она на чудовище с семью головами и десятью рогами как пишется в Апокалипсисе... Все перевернулось вверх дном, и люди не знают, что делать. Много зависти, в сердцах, и коли мы будем прислушиваться к ней хлебнем много горя... Вот вы говорите — пойдем жечь венгров! Хорошо! А завтра придут они, чтобы жечь нас, послезавтра мы, и так далее. Теперь сами видите — прежней справедливости на свете больше нет.
— Господи, спаси и защити,— перекрестился Алексие Мавэ.
— Я одно хочу сказать: драка не поможет. Нам нужно единство. Об этом говорит и Священное писание.
Спокойный голос Гэврилэ вдруг сорвался, и он покраснел, словно боролся с подступившими к горлу рыданиями.
— Горе нам. Я смотрю на молодых. Несчастные... Они ничего не понимают. Привыкли к законам войны и не видят, что пришли иные времена. Мы, братья мои, должны объединиться, чтобы на выборах победили наши люди. Не дадим розни укорениться в нашем селе. Кто нас может защитить сегодня?
— Король,— прошептал взволнованный Битуша.
— Это, конечно, так. Но король королем. Наше место, друзья, с Юлиу Маниу, с цараиистской партией.
Молчавший до этого старый Мавэ вдруг затрещал, как испорченный будильник:
— Почему Маниу? Откуда ты вытащил Маниу? Какой Маниу? Царанистам наплевать на крестьян. На черта мы им нужны!
Старик выкрикивал бессвязные слова, стараясь вспомнить что-нибудь из довоенной пропаганды либералов.,. Так и не вспомнив ничего, он замолчал так же внезапно, как начал.
— Значит, ты советуешь нам записаться к царанистам?— спросил Марку Сими.
— А хлеба они нам дадут?— закричал Глигор Ха-хэу, вызвав всеобщее недовольство. На него прикрикнули, заявив, что он глуп, как ребенок, и ему нечего делать среди стариков, если не знает, что говорит. Глигор выслушал все это с улыбкой и пожал плечами.— Коли вы говорите, что так лучше, пусть будет по-вашему, мне-то что, мне — все одно!
— А если коммунисты на нас нападут, как они делали в других селах, где избивали румын,— снова заговорил Гэврилэ,— то об этом напишут в «Дрептатя» и узнают по всей стране и даже в Америке.
Хотя все, желая угодить Гэврилэ, кивали с готовностью головой, он чувствовал, что это им безразлично.
— А кого назначим председателем?—спросил кто-то.
— Господина директора!—крикнул Битуша.
— Да! Правильно! Очень хорошо!—закричали все радостно.
Только Гэврилэ, не глядя ни на кого, кашлянул и отрицательно покачал головой.
— Я думаю вот что — директор не захочет. Он, бедняга, теперь калека и...
— Давайте спросим его, может, и согласится.
— Нет. (Вчера Гэврилэ побывал у директора — там был еще какой-то чужой в очках — и Теодореску выска-^ зал довольно странные взгляды о новой жизни и о тех, кто до сих пор не имел никаких прав, а теперь должен приниматься в расчет. Кроме того, он хвалил русских. Может, ему приказали так говорить, иначе не отпустили бы из плена. Гэврилэ не спешил обвинять директора, но так или иначе — директор был уже не тот, что до войны., Вся трудность состояла в том, чтобы переубедить этих людей, которые так любили Теодореску, но не высказать при этсм открыто своих опасений.)
— Нам нужен кто-нибудь поближе... ну, из наших земляков, но грамотный.
Опасаясь, как бы не подумали, что он сам метит в председатели, Гэврилэ быстро закончил:
— Я считаю подходящим господина Кордиша.
Все переглянулись, почти напуганные предложением Гэврилэ.
Кордиш совсем потерял голову. Он насупился, чуть не заплакал, бросился к Гэврилэ, схватил его руку и, кланяясь, долго пожимал ее.
— Дед Гэврилэ... не подумай, что я... Это только потому, что я настоящий румын...
— Пошли вон, убирайтесь!—заорал вдруг Пику, взбешенный, что никто не обращает на него внимания. — Расходитесь по домам, мне худо, и нет времени выслушивать ваши глупости. Прочь!
Все по очереди прошли мимо кровати и, пожелав Пику скорейшего выздоровления, вышли на улицу.
5
Как только они вошли в заброшенный, заросший сорняком двор, Фэникэ перепрыгнул через колючую изгородь в глубине его и принялся искать на берегу Теуза червей, чтобы сразу же отправиться на рыбную ловлю.
Митру с Флорицей остались торчать среди двора, как два пугала. Им даже некуда было положить жалкий скарб, принесенный от Лэдоя. Они долго молчали, не осмеливаясь посмотреть друг на друга или взглянуть на обгорелые стены, которые торчали из земли, как обугленные кости.
Наконец Флорица осторожно тронула Митру за плечо, словно боясь, как бы удары, которыми Митру не успел наградить Лэдоя, не достались ей.
— Слышь, Митру?.. Мы будем спать в хлеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— До каких пор? Где мы? В Румынии или Патагонии?
— Где?—удивился Битуша.
— В Патагонии,— тяжело дыша, пояснил Кордиш. Желая сбавить его пыл, кто-то протянул ему бутыль с цуйкой. Учитель хлебнул как следует, рыгнул, и глаза его окончательно помутнели.
1 Руководители крестьянского восстания в Трансильвании в 1784 году.
— Видишь ли, в чем дело,— обратился к Гэврилэ Марку Сими. — Мы позвали тебя, чтобы посоветоваться. Надумали в следующий четверг пойти всем миром в Шиманд и наломать венграм бока. Небось флаги вывесили, когда приходили хортисты.
— Я тоже пойду,— замычал Кордиш. — Священники и учителя с крестом впереди!
Он снова замахал руками, обозленный, что люди ждут совета не от него, а от продолжавшего молчать Гэврилэ.
— Поднявший меч от меча и погибнет,— мягко сказал тот наконец.
— Но ведь они уже подняли его,— возразил Кордиш, который всегда скандалил, когда напивался. — Удивляюсь я на тебя, дед Гэврилэ. Хоть ты и годишься мне в отцы, знай, что ты старая свинья.
Все застыли, ошеломленные тяжестью оскорбления. В пьяном виде Кордиш всегда молол чепуху и привязывался ко всем, но с Гэврилэ Урсу говорить так не полагалось. Однако Гэврилэ и глазом не моргнул.
— Бог простит тебя, не знаешь, что говоришь,— устало проговорил он.
— Не обращай на пего внимания,— холодно сказал Марку Сими. — Знаешь ведь, какой он... болтает, что в голову придет.
Все забыли о раненом и с угрожающим видом поглядывали на учителя.
Заметив это, он, шатаясь, направился к двери.
— Если вы не нуждаетесь во мне, до свидания. Мне здесь нечего делать.
— Будь добр, останься, господин Кордиш,— ко всеобщему удивлению, попросил учтиво Гэврилэ и, сложив руки на коленях, обратился ко всем: — Я слушал вас и нижу, что вы напуганы.
— Мы?—воскликнул Глигор Хахэу и чуть не рассмеялся от мысли, что его может что-нибудь напугать.
— Да, вы,— кивнул головой Гэврилэ, довольный на малом. — В тяжелые времена мы живем, о них говорится даже в Священном писании. «Узрел я женщину, сидела она на чудовище с семью головами и десятью рогами как пишется в Апокалипсисе... Все перевернулось вверх дном, и люди не знают, что делать. Много зависти, в сердцах, и коли мы будем прислушиваться к ней хлебнем много горя... Вот вы говорите — пойдем жечь венгров! Хорошо! А завтра придут они, чтобы жечь нас, послезавтра мы, и так далее. Теперь сами видите — прежней справедливости на свете больше нет.
— Господи, спаси и защити,— перекрестился Алексие Мавэ.
— Я одно хочу сказать: драка не поможет. Нам нужно единство. Об этом говорит и Священное писание.
Спокойный голос Гэврилэ вдруг сорвался, и он покраснел, словно боролся с подступившими к горлу рыданиями.
— Горе нам. Я смотрю на молодых. Несчастные... Они ничего не понимают. Привыкли к законам войны и не видят, что пришли иные времена. Мы, братья мои, должны объединиться, чтобы на выборах победили наши люди. Не дадим розни укорениться в нашем селе. Кто нас может защитить сегодня?
— Король,— прошептал взволнованный Битуша.
— Это, конечно, так. Но король королем. Наше место, друзья, с Юлиу Маниу, с цараиистской партией.
Молчавший до этого старый Мавэ вдруг затрещал, как испорченный будильник:
— Почему Маниу? Откуда ты вытащил Маниу? Какой Маниу? Царанистам наплевать на крестьян. На черта мы им нужны!
Старик выкрикивал бессвязные слова, стараясь вспомнить что-нибудь из довоенной пропаганды либералов.,. Так и не вспомнив ничего, он замолчал так же внезапно, как начал.
— Значит, ты советуешь нам записаться к царанистам?— спросил Марку Сими.
— А хлеба они нам дадут?— закричал Глигор Ха-хэу, вызвав всеобщее недовольство. На него прикрикнули, заявив, что он глуп, как ребенок, и ему нечего делать среди стариков, если не знает, что говорит. Глигор выслушал все это с улыбкой и пожал плечами.— Коли вы говорите, что так лучше, пусть будет по-вашему, мне-то что, мне — все одно!
— А если коммунисты на нас нападут, как они делали в других селах, где избивали румын,— снова заговорил Гэврилэ,— то об этом напишут в «Дрептатя» и узнают по всей стране и даже в Америке.
Хотя все, желая угодить Гэврилэ, кивали с готовностью головой, он чувствовал, что это им безразлично.
— А кого назначим председателем?—спросил кто-то.
— Господина директора!—крикнул Битуша.
— Да! Правильно! Очень хорошо!—закричали все радостно.
Только Гэврилэ, не глядя ни на кого, кашлянул и отрицательно покачал головой.
— Я думаю вот что — директор не захочет. Он, бедняга, теперь калека и...
— Давайте спросим его, может, и согласится.
— Нет. (Вчера Гэврилэ побывал у директора — там был еще какой-то чужой в очках — и Теодореску выска-^ зал довольно странные взгляды о новой жизни и о тех, кто до сих пор не имел никаких прав, а теперь должен приниматься в расчет. Кроме того, он хвалил русских. Может, ему приказали так говорить, иначе не отпустили бы из плена. Гэврилэ не спешил обвинять директора, но так или иначе — директор был уже не тот, что до войны., Вся трудность состояла в том, чтобы переубедить этих людей, которые так любили Теодореску, но не высказать при этсм открыто своих опасений.)
— Нам нужен кто-нибудь поближе... ну, из наших земляков, но грамотный.
Опасаясь, как бы не подумали, что он сам метит в председатели, Гэврилэ быстро закончил:
— Я считаю подходящим господина Кордиша.
Все переглянулись, почти напуганные предложением Гэврилэ.
Кордиш совсем потерял голову. Он насупился, чуть не заплакал, бросился к Гэврилэ, схватил его руку и, кланяясь, долго пожимал ее.
— Дед Гэврилэ... не подумай, что я... Это только потому, что я настоящий румын...
— Пошли вон, убирайтесь!—заорал вдруг Пику, взбешенный, что никто не обращает на него внимания. — Расходитесь по домам, мне худо, и нет времени выслушивать ваши глупости. Прочь!
Все по очереди прошли мимо кровати и, пожелав Пику скорейшего выздоровления, вышли на улицу.
5
Как только они вошли в заброшенный, заросший сорняком двор, Фэникэ перепрыгнул через колючую изгородь в глубине его и принялся искать на берегу Теуза червей, чтобы сразу же отправиться на рыбную ловлю.
Митру с Флорицей остались торчать среди двора, как два пугала. Им даже некуда было положить жалкий скарб, принесенный от Лэдоя. Они долго молчали, не осмеливаясь посмотреть друг на друга или взглянуть на обгорелые стены, которые торчали из земли, как обугленные кости.
Наконец Флорица осторожно тронула Митру за плечо, словно боясь, как бы удары, которыми Митру не успел наградить Лэдоя, не достались ей.
— Слышь, Митру?.. Мы будем спать в хлеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159