Прежде Суслэнеску не раздражал беспорядок, в студенческие годы ему приходилось жить и в худших условиях, но за время, проведенное у Велчяну и Теодореску, он успел привыкнуть к чистоте. По собственному опыту Суслэнеску, однако, знал, что опуститься для него ничего не стоит, и не хотел этого.
«Будут они меня сегодня кормить? Что за черт!»— одеваясь, с раздражением подумал он.
Суслэнеску вышел на размокший от дождя, заросший бурьяном двор и стал бесцельно бродить, пока не услышал хриплый голос Кордиша, доносившийся из деревянного сарайчика, где помещалась летняя кухня. Он тотчас же направился туда, но не вошел, так как оказалось, что речь шла о нем.
— Ну скажи, не бойся, ведь он тебе нравится, да?— бубнил Кордиш. — Знаю я вас, баб, стоит только вам увидеть барина, так и загоритесь... Эх! Сильвия, Сильвия, куда ты годишься, если успела забыть, кем была и кем я тебя сделал...
— Зачем ты притащил его к нам. Ведь не я его привела? А? Места лишнего, что ли, много, чтобы чужих принимать? Да еще кто его знает, может, жулик какой? Приволок на мою голову. А я должна кормить его даром, из сил выбиваться, кушанья изысканные готовить, барин ведь, тонкая кишка...
Ошеломленный, Суслэнеску подошел поближе и прислонился к штабелю дров. Отсюда он мог разглядеть обоих. Кордиш с завязанной мокрым полотенцем головой сидел на трехногой табуретке. Сильвия сбивала в тарелке яичницу. Руки у нее были багровые, как ошпаренные.
— Не притворяйся, постыдилась бы хоть,— перебил ее Кордиш нудным, злым голосом. — Готовы наконец эти яйца? Не видишь, что у меня и голова и живот болит. Знаю я вас. Видел, какими ты на него глазами смотрела вчера вечером, наверное, в матушку свою пошла. Страшно подумать, в какую семейку я угодил.
— Подай мне вон ту ложку!
— На!.. Может быть, уже спелись? Я со двора, а вы в кровать... Барина захотелось... Что он, умнее меня, что ли? Скажи, умнее?
— Сию минутку будет готов завтрак.
— А? Зубы заговариваешь, — визгливо захохотал Кордиш. — Не нравится, что я читаю твои мысли? Стыдно стало. Так вот, имей в виду, барина этого я привел специально, чтобы испытать тебя. Думаешь, не знаю, что у тебя были и другие молодчики? Хочешь перечислю?
— Перечисли,— спокойно согласилась Сильвия.
— А я вот возьму и не стану перечислять.
— Когда наконец кончится эта запись и ты перестанешь торчать дома, а то совсем голову задурил,— вздохнула Сильвия, расстилая грязное полотенце на угол стола. — Вот ешь. А Суслэнеску этого чтобы я здесь больше не видела, слышишь? Скажи ему — пусть убирается...
— Ага, теперь, выходит, можно и сказать, после того как вы снюхались, где встречаться,— пробормотал Кордиш с полным ртом. — А яичница хороша! У господа По га губа не дура, каких только вкусных вещей не придумал— и яйца, и куры, и многое другое.
— Ешь не торопясь, а то опять живот разболится. Как ты думаешь, Кордиш, если победят на выборах царанисты, назначат они тебя директором?
— Не Суслэнеску же назначат. Можешь быть спокойна...
Изумленный Суслэнеску не знал, как уйти незамеченным. Ему хотелось и плакать и смеяться, от голода Кружилась голова, Он осторожно отошел от сарайчика, не в силах придумать, что предпринять. От Теодореску он ушел, повинуясь минутному глупому возбуждению, и теперь совсем растерялся. Ведь во время ночной попойки Кордиш все время лез целоваться, называл его братом, и вот...
— Доброе утро и дай вам бог здоровья,— услышал он за спиной приятный и доброжелательный голос Гэврилэ Урсу. Обрадованный приходом старика, Суслэнеску обернулся, пожал ему руку и хотел было заговорить о чем угодно, только бы забыть о своем глупом положении, но Гэврилэ опередил его.
— Где господин Кордиш?
— Там,— показал Суслэнеску на летнюю кухню.
— Прошу вас, зайдемте вместе. Нам надо поговорить о серьезных вещах.
Когда они вошли, Кордиш что-то хмуро пробормотал, не переставая жевать, но Сильвия пригласила их к столу.
— Окажите честь, позавтракайте с нами.
— Спасибо,— поспешно ответил Суслэнеску и уселся рядом с Кордишем, но хозяйка ничего ему не подала. Как видно, позвала лишь из вежливости.
— Что слышно, дядюшка Гэврилэ? Почему это вы вырядились, как на праздник, в этакую погоду? — удивился Кордиш.
— Я уезжал из села, только что вернулся. Привез важные новости.
— У вас всегда что-нибудь важное. Жена, дай-ка лучку. Ну, как спалось, Суслэнеску? Хорошо? Лучше, чем у этого, провались он...
— О да, чудесно,— ответил Суслэнеску, проглатывая слюну.
— Очень рад за тебя. Дай мне еще чего-нибудь, Сильвия, никак не наемся, словно в прорву какую все проваливается. Рассказывайте, дядюшка Гэврилэ...
— Я из усадьбы, от господина барона,— спокойно продолжал Гэврилэ. — Мы долго разговаривали с ним.
— Да ну? — удивился Кордиш. — Эй, Сильвия, подай воды, пить захотелось.
— Господин барон зовет нас к себе сегодня поело обеда. Хочет поговорить. Завтра или послезавтра, как мы надумаем, устроим большую манифестацию... Барон слыхал и о вас... — продолжал Гэврилэ, обращаясь к Суслэнеску. — Он очень доволен, что вы в Лунке. Сказал, что пришлет за вами автомобиль, к вечеру, часов в пять.
— Только за ним? — сразу насупился Кордиш.
— Нет, и за вами. Пику, я и Марку поедем на телеге.
— Ну, это другой коленкор,— засмеялся довольный Кордиш. — Сильвия, погладь мне черный костюм.
Гэврилэ был бледен, под глазами темнели круги. Суслэнеску снова почувствовал симпатию к старику и улыбнулся. Ему хотелось заговорить с Гэврилэ, и он чуть было не попросил у него сигарету, хотя в кармане лежала непочатая пачка и он знал, что Гэврилэ не курит. Кордиш встал и вытер сальные губы.
— Пойду прилягу на две минутки, иначе ни на что не буду годен. Пойдемте, дядюшка Гэврилэ, я кое-что с глазу на глаз хочу сказать вам.
Кордиш взял старика под руку и вывел из кухни. Сильвия принялась мыть посуду, не обращая никакого внимания на Суслэнеску, который смущенно барабанил пальцами по грязному столу и смотрел в потолок, чтобы не видеть больших красных рук Сильвии.
— Уважаемая госпожа,— решился он наконец. — Я хотел бы внести ясность... ведь всегда лучше...
Сильвия на мгновение обернулась и бросила на Суслэнеску лишенный всякого выражения взгляд, потом снова занялась делом.
— Я признателен господину Кордишу за то, что он пригласил меня поселиться у вас. Ведь не мог же я оставаться в доме человека с чуждыми мне политическими убеждениями, против которого буду вести вместе с Кор-дишем политическую борьбу...
Суслэнеску с таким трудом подбирал слова, что лицо его покрылось испариной. Он испуганно вздрогнул, когда Сильвия неожиданно ткнула ему под нос тарелку с молоком и мелко накрошенным хлебом.
— Вот ешьте скорей, пока он не увидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
«Будут они меня сегодня кормить? Что за черт!»— одеваясь, с раздражением подумал он.
Суслэнеску вышел на размокший от дождя, заросший бурьяном двор и стал бесцельно бродить, пока не услышал хриплый голос Кордиша, доносившийся из деревянного сарайчика, где помещалась летняя кухня. Он тотчас же направился туда, но не вошел, так как оказалось, что речь шла о нем.
— Ну скажи, не бойся, ведь он тебе нравится, да?— бубнил Кордиш. — Знаю я вас, баб, стоит только вам увидеть барина, так и загоритесь... Эх! Сильвия, Сильвия, куда ты годишься, если успела забыть, кем была и кем я тебя сделал...
— Зачем ты притащил его к нам. Ведь не я его привела? А? Места лишнего, что ли, много, чтобы чужих принимать? Да еще кто его знает, может, жулик какой? Приволок на мою голову. А я должна кормить его даром, из сил выбиваться, кушанья изысканные готовить, барин ведь, тонкая кишка...
Ошеломленный, Суслэнеску подошел поближе и прислонился к штабелю дров. Отсюда он мог разглядеть обоих. Кордиш с завязанной мокрым полотенцем головой сидел на трехногой табуретке. Сильвия сбивала в тарелке яичницу. Руки у нее были багровые, как ошпаренные.
— Не притворяйся, постыдилась бы хоть,— перебил ее Кордиш нудным, злым голосом. — Готовы наконец эти яйца? Не видишь, что у меня и голова и живот болит. Знаю я вас. Видел, какими ты на него глазами смотрела вчера вечером, наверное, в матушку свою пошла. Страшно подумать, в какую семейку я угодил.
— Подай мне вон ту ложку!
— На!.. Может быть, уже спелись? Я со двора, а вы в кровать... Барина захотелось... Что он, умнее меня, что ли? Скажи, умнее?
— Сию минутку будет готов завтрак.
— А? Зубы заговариваешь, — визгливо захохотал Кордиш. — Не нравится, что я читаю твои мысли? Стыдно стало. Так вот, имей в виду, барина этого я привел специально, чтобы испытать тебя. Думаешь, не знаю, что у тебя были и другие молодчики? Хочешь перечислю?
— Перечисли,— спокойно согласилась Сильвия.
— А я вот возьму и не стану перечислять.
— Когда наконец кончится эта запись и ты перестанешь торчать дома, а то совсем голову задурил,— вздохнула Сильвия, расстилая грязное полотенце на угол стола. — Вот ешь. А Суслэнеску этого чтобы я здесь больше не видела, слышишь? Скажи ему — пусть убирается...
— Ага, теперь, выходит, можно и сказать, после того как вы снюхались, где встречаться,— пробормотал Кордиш с полным ртом. — А яичница хороша! У господа По га губа не дура, каких только вкусных вещей не придумал— и яйца, и куры, и многое другое.
— Ешь не торопясь, а то опять живот разболится. Как ты думаешь, Кордиш, если победят на выборах царанисты, назначат они тебя директором?
— Не Суслэнеску же назначат. Можешь быть спокойна...
Изумленный Суслэнеску не знал, как уйти незамеченным. Ему хотелось и плакать и смеяться, от голода Кружилась голова, Он осторожно отошел от сарайчика, не в силах придумать, что предпринять. От Теодореску он ушел, повинуясь минутному глупому возбуждению, и теперь совсем растерялся. Ведь во время ночной попойки Кордиш все время лез целоваться, называл его братом, и вот...
— Доброе утро и дай вам бог здоровья,— услышал он за спиной приятный и доброжелательный голос Гэврилэ Урсу. Обрадованный приходом старика, Суслэнеску обернулся, пожал ему руку и хотел было заговорить о чем угодно, только бы забыть о своем глупом положении, но Гэврилэ опередил его.
— Где господин Кордиш?
— Там,— показал Суслэнеску на летнюю кухню.
— Прошу вас, зайдемте вместе. Нам надо поговорить о серьезных вещах.
Когда они вошли, Кордиш что-то хмуро пробормотал, не переставая жевать, но Сильвия пригласила их к столу.
— Окажите честь, позавтракайте с нами.
— Спасибо,— поспешно ответил Суслэнеску и уселся рядом с Кордишем, но хозяйка ничего ему не подала. Как видно, позвала лишь из вежливости.
— Что слышно, дядюшка Гэврилэ? Почему это вы вырядились, как на праздник, в этакую погоду? — удивился Кордиш.
— Я уезжал из села, только что вернулся. Привез важные новости.
— У вас всегда что-нибудь важное. Жена, дай-ка лучку. Ну, как спалось, Суслэнеску? Хорошо? Лучше, чем у этого, провались он...
— О да, чудесно,— ответил Суслэнеску, проглатывая слюну.
— Очень рад за тебя. Дай мне еще чего-нибудь, Сильвия, никак не наемся, словно в прорву какую все проваливается. Рассказывайте, дядюшка Гэврилэ...
— Я из усадьбы, от господина барона,— спокойно продолжал Гэврилэ. — Мы долго разговаривали с ним.
— Да ну? — удивился Кордиш. — Эй, Сильвия, подай воды, пить захотелось.
— Господин барон зовет нас к себе сегодня поело обеда. Хочет поговорить. Завтра или послезавтра, как мы надумаем, устроим большую манифестацию... Барон слыхал и о вас... — продолжал Гэврилэ, обращаясь к Суслэнеску. — Он очень доволен, что вы в Лунке. Сказал, что пришлет за вами автомобиль, к вечеру, часов в пять.
— Только за ним? — сразу насупился Кордиш.
— Нет, и за вами. Пику, я и Марку поедем на телеге.
— Ну, это другой коленкор,— засмеялся довольный Кордиш. — Сильвия, погладь мне черный костюм.
Гэврилэ был бледен, под глазами темнели круги. Суслэнеску снова почувствовал симпатию к старику и улыбнулся. Ему хотелось заговорить с Гэврилэ, и он чуть было не попросил у него сигарету, хотя в кармане лежала непочатая пачка и он знал, что Гэврилэ не курит. Кордиш встал и вытер сальные губы.
— Пойду прилягу на две минутки, иначе ни на что не буду годен. Пойдемте, дядюшка Гэврилэ, я кое-что с глазу на глаз хочу сказать вам.
Кордиш взял старика под руку и вывел из кухни. Сильвия принялась мыть посуду, не обращая никакого внимания на Суслэнеску, который смущенно барабанил пальцами по грязному столу и смотрел в потолок, чтобы не видеть больших красных рук Сильвии.
— Уважаемая госпожа,— решился он наконец. — Я хотел бы внести ясность... ведь всегда лучше...
Сильвия на мгновение обернулась и бросила на Суслэнеску лишенный всякого выражения взгляд, потом снова занялась делом.
— Я признателен господину Кордишу за то, что он пригласил меня поселиться у вас. Ведь не мог же я оставаться в доме человека с чуждыми мне политическими убеждениями, против которого буду вести вместе с Кор-дишем политическую борьбу...
Суслэнеску с таким трудом подбирал слова, что лицо его покрылось испариной. Он испуганно вздрогнул, когда Сильвия неожиданно ткнула ему под нос тарелку с молоком и мелко накрошенным хлебом.
— Вот ешьте скорей, пока он не увидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159