Они прошли две комнаты, никого не встретив,
Битуша перекрестился.
— Ну, в добрый час ребята...
Когда они открыли первый шкаф, то застыли от изумления: там оказалось столько вещей, что они не знали, что выбрать. Митру всунул в шкаф голову, и в лицо ему пахнул застоявшийся запах лежалого полотна. Медленно и осторожно проводил он пальцами по каждому платью, обследовал швы, смотрел на свет, нет ли дыр. Наконец нашел по своему вкусу длинное черное платье с большими, тоже черными цветами. Он засунул его за пазуху и застегнулся на все пуговицы, чтобы не было заметно.
— Да ты, вижу, сразу растолстел,— засмеялся Битуша, который хватал что попало.
Митру ничего не ответил. Приятели вдруг опротивели ему, не хотелось их больше видеть. Потом он наткнулся на яркую шаль, которая, когда он развернул ее на» руке, заиграла всеми цветами радуги. Митру сунул ее в карман. Ботинок в шкафу не оказалось, одно старье.
— Пошли,— обратился он к остальным. — Больно застряли.
— Ты что, спятил,— подскочил к нему Битуша, весь, как старьевщик, обмотанный платьями, полотенцами, кофтами. — Дурак! Зачем мы сюда лезли, чтобы уйти с пустыми руками? Балда!
— Не смей называть меня балдой,— произнес одними губами Митру. — Мы коров с тобой не пасли. Мне больше ничего не нужно.
— Не будь дураком, бери,—мягко сказал Глигор.
— Не буду, слышал? — крикнул Митру. — И пошли вы к...
Битуша бессмысленно поглядывал то на одного, то на другого. Глигор кивнул головой, и отряхнувшись, сбросил все, что успел выбрать для себя.
— Тогда и мне не надо,— решил он.
— Почему? Не валяй дурака,— фыркнул Митру. Глигор упрямо качнул головой.
— Нет, не возьму. Жрать вот охота. Живот подводит.
— Вот это да. Пойдем поищем в кладовке.
— Пусть покарает вас всемогущий бог,— перекрестился Битуша дамской туфлей. — Раз так, то прихватите для меня что-нибудь, я-то не такой дурак...
—- Прихватим,— успокоил его Глигор. — Сколько твоей душе угодно.
— Жалко, что убил собаку,— мрачно сказал Митру. — Пьяный был, не подумал. Собак никогда не надо пугаться, к ним надо с лаской. Пьяный был...
Вскоре Глигор вернулся с большим караваем белого хлеба, салом, ветчиной и банкой соленых огурцов. Все уселись и, хотя им было не по себе, принялись за еду. Битуша нарезал хлеб большими ломтями. Все по очереди выпили. В разворошенной комнате сильно пахло нафталином, залежавшимися, истлевшими тканями и еще чем-то незнакомым.
Несколько минут слышалось только голодное чавканье. Ели торопливо, не глядя друг на друга.
— Поможете отнести мне это барахло? — нерешительно спросил Битуша.
— Отнесем,— согласился Митру.
— Как же ты думаешь, отдаст мне Гэврилэ Урсу Марию? — снова завел Глигор.
— Заткнись ты, чертова шарманка,— с яростью обо-рвал его Митру. — До каких пор ты будешь кланяться ним живоглотам? До каких? И ты, Битуша? И я? С какой стати, почему, я вас спрашиваю, мы ползаем перед ними на коленях? Да что они, иначе устроены — руки, НОГИ, задницы?
— Все такое же, только более вонючее — кушают ее,— расхохотался Битуша. — Но мне наплевать...
Поеду в Арад, продам все и целый год буду гостем у Лабоша.
— Не верится,— усомнился Митру.
— А ты верь...
— Глупости, ты ведь не злыдень какой или пьяница, просто такой же, как я, горемыка.
— Не одни мы шарили по домам,— пытался успокоить себя Битуша. Он чувствовал, что, сколько бы он ни пил, впереди его ждет страх.
— Может быть,-— вздохнул Глигор, одним глотком допил остаток цуйки и вытащил из кармана новую бутылку.. Он попытался запеть, тихонечко, себе под нос: «Ой да я печален, ой да я несчастен...»
— Так больше нельзя,— бормотал Митру. — Почему я, почему Флорица должны ходить в лохмотьях?
— А почему ты, Митру, не прихватишь с собой для нее побольше барахла?
— Не хочу баловать, потом труднее будет.
Насытившись, все молча встали. Глигор перекрестился. Битуша нагрузил друзей с ног до головы. Обратно они двинулись не прежним путем, а через другую комнату, где в заваленной подушками постели спала с приоткрытыми глазами желтая сморщенная старуха. Она тихо похрапывала, словно кошка мурлыкала, и ничего не слышала.
Только теперь все трое почувствовали страх и почти бегом покинули дом. На улице было пустынно. Откуда-то издалека доносился все тот же глухой гул, словно бурлила вздувшаяся от дождей река.
Минут через пятнадцать после их ухода на улицу выскочила пухлая девица в коротком зеленом платье, открывавшем толстые красные икры. Она заплакала и стала рвать на себе волосы.
— Помогите! Помогите, люди добрые! — пронзительно заверещала она. — Воры ограбили госпожу! На помощь.
Ей никто не ответил. Может быть, поблизости никого не оказалось, или люди боялись выйти на улицу. Однако крики служанки были все же услышаны, так как, пока она бегала за жандармами, соседи забрались в дом и очистили его, так и не нарушив сон богатой старухи.
9
Пять грузовиков с рабочими остановились среди площади, откуда продолжали разбегаться отдельные небольшие группы людей. Рабочие не спеша слезли с машин, построились в колонну и двинулись вперед. Ветер колыхал над ними полотнища флагов. Вначале рабочие шли молча, потом на флангах, где находилась фабричная молодежь, запели «Интернационал». Навстречу им вышли Ар-деляну, Мохай и Джсорджс в сопровождении нескольких человек. Вскоре к прибывшим присоединилась также колонна рабочих, которые вышли на демонстрацию еще утром.
Убитые были подобраны и сложены в скверике, окружавшем статую Екатерины Теодорою. Семья толстого венгра громко оплакивала погибшего, но рыдания лишь по временам прорывались сквозь общий шум.
Рабочими руководил первый секретарь уездного комитета партии Георге Журка. Он тотчас же узнал Теодореску и сообщил, что его учетная карточка уже выслана. Говорил он медленно, стараясь казаться спокойным, но то и дело невольно поглядывал туда, где растекалось по земле большое бурое пятно крови. Джеордже рассказал о проволочке, допущенной с экспроприацией поместья барона Паппа. В серых глазах Журки сверкнул огонек, он обернулся к Мохаю, стоявшему на шаг -позади, вытянув руки по швам.
— Мне очень жалко, товарищ Мохай, но вам не придется больше быть здесь секретарем... Нет, нет,— улыбнулся он,— не докладывайте мне с покорностью... Вы потеряли попусту время и не сумели понять, что нужно людям. Экспроприация поместья Паппа имеет для нас большое политическое значение.
— Я думаю, мне надо сегодня же поехать в Лунку и организовать там комиссию,— сказал Арделяну.
— Согласен.
— Позвольте доложить, что это неправильно,— робко возразил Мохай. — Почему именно крестьяне Лунки должны получить эту землю?
— Потому что поместье расположено в пределах их полости и его полагалось разделить еще после прошлой войны,— объяснил Джеордже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Битуша перекрестился.
— Ну, в добрый час ребята...
Когда они открыли первый шкаф, то застыли от изумления: там оказалось столько вещей, что они не знали, что выбрать. Митру всунул в шкаф голову, и в лицо ему пахнул застоявшийся запах лежалого полотна. Медленно и осторожно проводил он пальцами по каждому платью, обследовал швы, смотрел на свет, нет ли дыр. Наконец нашел по своему вкусу длинное черное платье с большими, тоже черными цветами. Он засунул его за пазуху и застегнулся на все пуговицы, чтобы не было заметно.
— Да ты, вижу, сразу растолстел,— засмеялся Битуша, который хватал что попало.
Митру ничего не ответил. Приятели вдруг опротивели ему, не хотелось их больше видеть. Потом он наткнулся на яркую шаль, которая, когда он развернул ее на» руке, заиграла всеми цветами радуги. Митру сунул ее в карман. Ботинок в шкафу не оказалось, одно старье.
— Пошли,— обратился он к остальным. — Больно застряли.
— Ты что, спятил,— подскочил к нему Битуша, весь, как старьевщик, обмотанный платьями, полотенцами, кофтами. — Дурак! Зачем мы сюда лезли, чтобы уйти с пустыми руками? Балда!
— Не смей называть меня балдой,— произнес одними губами Митру. — Мы коров с тобой не пасли. Мне больше ничего не нужно.
— Не будь дураком, бери,—мягко сказал Глигор.
— Не буду, слышал? — крикнул Митру. — И пошли вы к...
Битуша бессмысленно поглядывал то на одного, то на другого. Глигор кивнул головой, и отряхнувшись, сбросил все, что успел выбрать для себя.
— Тогда и мне не надо,— решил он.
— Почему? Не валяй дурака,— фыркнул Митру. Глигор упрямо качнул головой.
— Нет, не возьму. Жрать вот охота. Живот подводит.
— Вот это да. Пойдем поищем в кладовке.
— Пусть покарает вас всемогущий бог,— перекрестился Битуша дамской туфлей. — Раз так, то прихватите для меня что-нибудь, я-то не такой дурак...
—- Прихватим,— успокоил его Глигор. — Сколько твоей душе угодно.
— Жалко, что убил собаку,— мрачно сказал Митру. — Пьяный был, не подумал. Собак никогда не надо пугаться, к ним надо с лаской. Пьяный был...
Вскоре Глигор вернулся с большим караваем белого хлеба, салом, ветчиной и банкой соленых огурцов. Все уселись и, хотя им было не по себе, принялись за еду. Битуша нарезал хлеб большими ломтями. Все по очереди выпили. В разворошенной комнате сильно пахло нафталином, залежавшимися, истлевшими тканями и еще чем-то незнакомым.
Несколько минут слышалось только голодное чавканье. Ели торопливо, не глядя друг на друга.
— Поможете отнести мне это барахло? — нерешительно спросил Битуша.
— Отнесем,— согласился Митру.
— Как же ты думаешь, отдаст мне Гэврилэ Урсу Марию? — снова завел Глигор.
— Заткнись ты, чертова шарманка,— с яростью обо-рвал его Митру. — До каких пор ты будешь кланяться ним живоглотам? До каких? И ты, Битуша? И я? С какой стати, почему, я вас спрашиваю, мы ползаем перед ними на коленях? Да что они, иначе устроены — руки, НОГИ, задницы?
— Все такое же, только более вонючее — кушают ее,— расхохотался Битуша. — Но мне наплевать...
Поеду в Арад, продам все и целый год буду гостем у Лабоша.
— Не верится,— усомнился Митру.
— А ты верь...
— Глупости, ты ведь не злыдень какой или пьяница, просто такой же, как я, горемыка.
— Не одни мы шарили по домам,— пытался успокоить себя Битуша. Он чувствовал, что, сколько бы он ни пил, впереди его ждет страх.
— Может быть,-— вздохнул Глигор, одним глотком допил остаток цуйки и вытащил из кармана новую бутылку.. Он попытался запеть, тихонечко, себе под нос: «Ой да я печален, ой да я несчастен...»
— Так больше нельзя,— бормотал Митру. — Почему я, почему Флорица должны ходить в лохмотьях?
— А почему ты, Митру, не прихватишь с собой для нее побольше барахла?
— Не хочу баловать, потом труднее будет.
Насытившись, все молча встали. Глигор перекрестился. Битуша нагрузил друзей с ног до головы. Обратно они двинулись не прежним путем, а через другую комнату, где в заваленной подушками постели спала с приоткрытыми глазами желтая сморщенная старуха. Она тихо похрапывала, словно кошка мурлыкала, и ничего не слышала.
Только теперь все трое почувствовали страх и почти бегом покинули дом. На улице было пустынно. Откуда-то издалека доносился все тот же глухой гул, словно бурлила вздувшаяся от дождей река.
Минут через пятнадцать после их ухода на улицу выскочила пухлая девица в коротком зеленом платье, открывавшем толстые красные икры. Она заплакала и стала рвать на себе волосы.
— Помогите! Помогите, люди добрые! — пронзительно заверещала она. — Воры ограбили госпожу! На помощь.
Ей никто не ответил. Может быть, поблизости никого не оказалось, или люди боялись выйти на улицу. Однако крики служанки были все же услышаны, так как, пока она бегала за жандармами, соседи забрались в дом и очистили его, так и не нарушив сон богатой старухи.
9
Пять грузовиков с рабочими остановились среди площади, откуда продолжали разбегаться отдельные небольшие группы людей. Рабочие не спеша слезли с машин, построились в колонну и двинулись вперед. Ветер колыхал над ними полотнища флагов. Вначале рабочие шли молча, потом на флангах, где находилась фабричная молодежь, запели «Интернационал». Навстречу им вышли Ар-деляну, Мохай и Джсорджс в сопровождении нескольких человек. Вскоре к прибывшим присоединилась также колонна рабочих, которые вышли на демонстрацию еще утром.
Убитые были подобраны и сложены в скверике, окружавшем статую Екатерины Теодорою. Семья толстого венгра громко оплакивала погибшего, но рыдания лишь по временам прорывались сквозь общий шум.
Рабочими руководил первый секретарь уездного комитета партии Георге Журка. Он тотчас же узнал Теодореску и сообщил, что его учетная карточка уже выслана. Говорил он медленно, стараясь казаться спокойным, но то и дело невольно поглядывал туда, где растекалось по земле большое бурое пятно крови. Джеордже рассказал о проволочке, допущенной с экспроприацией поместья барона Паппа. В серых глазах Журки сверкнул огонек, он обернулся к Мохаю, стоявшему на шаг -позади, вытянув руки по швам.
— Мне очень жалко, товарищ Мохай, но вам не придется больше быть здесь секретарем... Нет, нет,— улыбнулся он,— не докладывайте мне с покорностью... Вы потеряли попусту время и не сумели понять, что нужно людям. Экспроприация поместья Паппа имеет для нас большое политическое значение.
— Я думаю, мне надо сегодня же поехать в Лунку и организовать там комиссию,— сказал Арделяну.
— Согласен.
— Позвольте доложить, что это неправильно,— робко возразил Мохай. — Почему именно крестьяне Лунки должны получить эту землю?
— Потому что поместье расположено в пределах их полости и его полагалось разделить еще после прошлой войны,— объяснил Джеордже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159