Глупые, подлые людишки. Мне жалко той еды, которую я скормила ему... Он этого не заслуживает.
— Не думай больше о нем. Это несчастный человек...
— Какой же он несчастный? Это предатель...
— Да, — кивнул Джеордже, — но совсем не в том смысле, как думаешь ты. Дело совсем в другом, и он не виноват. Он виноват не больше, чем я в свое время.
— Что ты говоришь? — воскликнула Эмилия. — Как ты можешь сравнивать себя с...
Ее не интересовали ни его сравнение, ни странное мнение Джеордже о самом себе — вокруг было так хорошо, и звук его голоса значил для нее больше, чем все идеи, которые он излагал.
— Мы все причастны, Эмилия, хотя и не по своей вине. Суслэнеску до сих пор не понимает, что...
— Что он не понимает? Этот отвратительный барчук эаодно с врагами народа.
Эмилия так решительно произнесла эти слова, что Джеордже с удивлением взглянул на нее. Это порадовало ее. «Пусть думает, что я живу его мыслями. Пусть».
— Ты права... Но он считает, что поступает... Ты говоришь «барчук». Не забывай, что мы еще не дожили до того момента, когда люди будут стыдиться, что они принадлежат к барам или буржуазии. Стыдиться или бояться...
Эмилии хотелось смеяться, схватить Дичеордже за волосы, притянуть его голову к губам. Какую связь имело все это с их жизнью и счастьем, с тем, что они снова вместе. Мужчины бесчувственны. В этот момент Эмилия была счастлива, что она женщина.
— А если коммунисты придут к власти, как будет? — серьезно спросила она. — Думаешь, они не люди?
— Напротив. Именно люди...
— Но война испортила людей. Каждый стремится лишь к собственному благополучию и не думает о других.
Джеордже нагнулся и удивленно заглянул Эмилии в глаза.
— Эмилия, ты меня поражаешь. Ты искренне считав ешь, что грех жить только для себя?
— Конечно. Возьми, к примеру, попа Иожу. Мы трудились, обучили несколько поколений детей, а он? На что нужен священник? Чтобы распевать свои молитвы по воскресеньям — пасхальную или отходную? Нахватал земли и ничего не делает. Знаешь, пока ты воевал на фронте, он тут наживался и богател. Справедливо это?
— Спасибо тебе, — прошептал Джеордже.
— За что? — удивилась она, едва удерживаясь от смеха.
— Мне так легче...
«Этого-то я и хочу, — чуть было не крикнула Эмилия. — Только этого, и ничего больше».
— Я всегда буду с тобой...
Эмилии захотелось заплакать, когда она увидела, что на глазах у Джеордже выступили слезы. «Вот то, чего я ждала, то, на что надеялась, — думала она. — Теперь все останется позади. Словно ничего не случилось... нет больше этих лет, мы снова нашли друг друга. Мы немного состарились, изменились, но счастливы больше, чем прежде»..
— Не говори больше ничего, — шепнула она, видя, что Джеордже собирается что-то сказать. — Пошли... пойдем домой. — И Эмилия потянула мужа за собой.
Джеордже молча шел рядом, пока молчание не стало тягостным для Эмилии. «Теперь его очередь найти что-нибудь, — подумала она, и где-то в глубине души снова зашевелились беспокойство и страх, что все это лишь обман. — А если я отпущу его руку, заметит он или нет?» Эмилия украдкой следила за сухим, напряженным и таким дорогим для нее лицом с застывшей на нем улыбкой.
— Джеордже, — наконец решилась она. — Чем ты так озабочен все это время? Почему не поделишься со мной? Имей в виду, что я полностью разделяю твои демократические взгляды и согласна со всем, что ты сказал тогда, со всем.
Джеордже остановился так резко, что от неожиданности Эмилия выпустила его руку.
— Я не могу так жить дальше... Я должен был давно сказать тебе об этом, но у меня не хватало... —- Джеордже передернул плечами, и в глазах его сверкнул холодный огонек. — Мне было трудно... боялся за тебя...
— Господи боже мой, — зашептала Эмилия и побледнела.
— Это не то, что ты думаешь, — грустно и устало улыбнулся Джеордже. — Это более серьезно...
Эмилия вся дрожала, ей хотелось закрыть глаза и крикнуть: «Молчи... не надо...» Она страшно испугалась, и какую-то долю секунды ей казалось, что давно знала об этом, знала с первой ночи. Она не раз слышала о таких случаях, так бывало и после первой войны, — люди связывались на фронте с другой женщиной, возвращались домой, пытаясь наладить старую жизнь, а потом окончательно оставляли семью.
Ярость сдавила горло Эмилии. Только женщина могла так изменить его, а он лгал ей... Кто знает, может, все сто рассказы — сплошная выдумка. Как она раньше не заметила — слишком бессвязными были все эти истории.
— Говори, — тихо сказала Эмилия. — Я... готова выслушать любое. Я привыкла.
— Я больше не могу так жить, — мрачно повторил Джеордже. Что-то, казалось, мешало ему продолжать. —Эмилия, нам... нам придется... отдать долю...
В первую минуту Эмилия чуть было не рассмеялась—такими нелепыми показались ей слова мужа. Она ждала ужасных признаний, смертельного удара, а услышала какую-то чепуху.
— Почему? — спросила она, стараясь казаться серьезной и внимательной. — Зачем нам продавать землю теперь, когда деньги так падают в цене?
— Ты не поняла меня, — глухо отозвался Джеордже. — Я сказал, не продать, а отдать.
— Кому? — машинально сщюсила она.
— Людям... Крестьянам...
— Но почему я? — с недоумением повторила Эмилия. — Почему мы должны ее отдавать?
Джеордже пожал плечами.
— Ты ничего не поняла, Эмилия. Я рассказал тебе обо всех моих злоключениях, но ты не поняла главного - мне стало так стыдно самого себя, что... Полжизни про-< жил я мелочно и слепо... Мы лишь наживали, копили... и это оторвало нас от людей... от всего, ради чего стоит жить,
Эмилия смотрела широко открытыми глазами в лицо мужа и по-прежнему ничего не понимала.
— Эмилия, — почти с отчаянием произнес он, — что мы оставим... после себя?
Но Эмилия молчала, полуоткрыв рот.
— Я мог так жить и быть довольным, потому что не знал. Теперь знаю, и больше не могу. Я давно хотел сказать тебе об этом... Даже вчера вечером, но заранее знал, что ты не поймешь меня...
Джеордже протянул руку, чтобы обнять жену за плечи, но та инстинктивно отшатнулась, и он покачал головой.
— Эмилия, я не могу смириться с мыслью, что Митру, сознание которого просыпается теперь к жизни, мой слуга. Это невыносимо, просто кричать хочется.
Но Эмилия не понимала; с глубоким внутренним волнением она улавливала в тоне мужа что-то вымученное, искреннее, идущее из самой глубины души. Так он еще ни разу не говорил с ней.
— Через несколько лет ты все поймешь... Я уверен в этом... А теперь не можешь, я знаю. А пока, — голос Джеордже снизился почти до шепота, — пока ты должна полностью довериться мне... потому что я много выстрадал Неожиданно Эмилия вся вспыхнула от возмущения. Джеордже увидал, как жарким румянцем зарделись ее щеки, как засверкали гневом глаза.
— А разве я не страдала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Не думай больше о нем. Это несчастный человек...
— Какой же он несчастный? Это предатель...
— Да, — кивнул Джеордже, — но совсем не в том смысле, как думаешь ты. Дело совсем в другом, и он не виноват. Он виноват не больше, чем я в свое время.
— Что ты говоришь? — воскликнула Эмилия. — Как ты можешь сравнивать себя с...
Ее не интересовали ни его сравнение, ни странное мнение Джеордже о самом себе — вокруг было так хорошо, и звук его голоса значил для нее больше, чем все идеи, которые он излагал.
— Мы все причастны, Эмилия, хотя и не по своей вине. Суслэнеску до сих пор не понимает, что...
— Что он не понимает? Этот отвратительный барчук эаодно с врагами народа.
Эмилия так решительно произнесла эти слова, что Джеордже с удивлением взглянул на нее. Это порадовало ее. «Пусть думает, что я живу его мыслями. Пусть».
— Ты права... Но он считает, что поступает... Ты говоришь «барчук». Не забывай, что мы еще не дожили до того момента, когда люди будут стыдиться, что они принадлежат к барам или буржуазии. Стыдиться или бояться...
Эмилии хотелось смеяться, схватить Дичеордже за волосы, притянуть его голову к губам. Какую связь имело все это с их жизнью и счастьем, с тем, что они снова вместе. Мужчины бесчувственны. В этот момент Эмилия была счастлива, что она женщина.
— А если коммунисты придут к власти, как будет? — серьезно спросила она. — Думаешь, они не люди?
— Напротив. Именно люди...
— Но война испортила людей. Каждый стремится лишь к собственному благополучию и не думает о других.
Джеордже нагнулся и удивленно заглянул Эмилии в глаза.
— Эмилия, ты меня поражаешь. Ты искренне считав ешь, что грех жить только для себя?
— Конечно. Возьми, к примеру, попа Иожу. Мы трудились, обучили несколько поколений детей, а он? На что нужен священник? Чтобы распевать свои молитвы по воскресеньям — пасхальную или отходную? Нахватал земли и ничего не делает. Знаешь, пока ты воевал на фронте, он тут наживался и богател. Справедливо это?
— Спасибо тебе, — прошептал Джеордже.
— За что? — удивилась она, едва удерживаясь от смеха.
— Мне так легче...
«Этого-то я и хочу, — чуть было не крикнула Эмилия. — Только этого, и ничего больше».
— Я всегда буду с тобой...
Эмилии захотелось заплакать, когда она увидела, что на глазах у Джеордже выступили слезы. «Вот то, чего я ждала, то, на что надеялась, — думала она. — Теперь все останется позади. Словно ничего не случилось... нет больше этих лет, мы снова нашли друг друга. Мы немного состарились, изменились, но счастливы больше, чем прежде»..
— Не говори больше ничего, — шепнула она, видя, что Джеордже собирается что-то сказать. — Пошли... пойдем домой. — И Эмилия потянула мужа за собой.
Джеордже молча шел рядом, пока молчание не стало тягостным для Эмилии. «Теперь его очередь найти что-нибудь, — подумала она, и где-то в глубине души снова зашевелились беспокойство и страх, что все это лишь обман. — А если я отпущу его руку, заметит он или нет?» Эмилия украдкой следила за сухим, напряженным и таким дорогим для нее лицом с застывшей на нем улыбкой.
— Джеордже, — наконец решилась она. — Чем ты так озабочен все это время? Почему не поделишься со мной? Имей в виду, что я полностью разделяю твои демократические взгляды и согласна со всем, что ты сказал тогда, со всем.
Джеордже остановился так резко, что от неожиданности Эмилия выпустила его руку.
— Я не могу так жить дальше... Я должен был давно сказать тебе об этом, но у меня не хватало... —- Джеордже передернул плечами, и в глазах его сверкнул холодный огонек. — Мне было трудно... боялся за тебя...
— Господи боже мой, — зашептала Эмилия и побледнела.
— Это не то, что ты думаешь, — грустно и устало улыбнулся Джеордже. — Это более серьезно...
Эмилия вся дрожала, ей хотелось закрыть глаза и крикнуть: «Молчи... не надо...» Она страшно испугалась, и какую-то долю секунды ей казалось, что давно знала об этом, знала с первой ночи. Она не раз слышала о таких случаях, так бывало и после первой войны, — люди связывались на фронте с другой женщиной, возвращались домой, пытаясь наладить старую жизнь, а потом окончательно оставляли семью.
Ярость сдавила горло Эмилии. Только женщина могла так изменить его, а он лгал ей... Кто знает, может, все сто рассказы — сплошная выдумка. Как она раньше не заметила — слишком бессвязными были все эти истории.
— Говори, — тихо сказала Эмилия. — Я... готова выслушать любое. Я привыкла.
— Я больше не могу так жить, — мрачно повторил Джеордже. Что-то, казалось, мешало ему продолжать. —Эмилия, нам... нам придется... отдать долю...
В первую минуту Эмилия чуть было не рассмеялась—такими нелепыми показались ей слова мужа. Она ждала ужасных признаний, смертельного удара, а услышала какую-то чепуху.
— Почему? — спросила она, стараясь казаться серьезной и внимательной. — Зачем нам продавать землю теперь, когда деньги так падают в цене?
— Ты не поняла меня, — глухо отозвался Джеордже. — Я сказал, не продать, а отдать.
— Кому? — машинально сщюсила она.
— Людям... Крестьянам...
— Но почему я? — с недоумением повторила Эмилия. — Почему мы должны ее отдавать?
Джеордже пожал плечами.
— Ты ничего не поняла, Эмилия. Я рассказал тебе обо всех моих злоключениях, но ты не поняла главного - мне стало так стыдно самого себя, что... Полжизни про-< жил я мелочно и слепо... Мы лишь наживали, копили... и это оторвало нас от людей... от всего, ради чего стоит жить,
Эмилия смотрела широко открытыми глазами в лицо мужа и по-прежнему ничего не понимала.
— Эмилия, — почти с отчаянием произнес он, — что мы оставим... после себя?
Но Эмилия молчала, полуоткрыв рот.
— Я мог так жить и быть довольным, потому что не знал. Теперь знаю, и больше не могу. Я давно хотел сказать тебе об этом... Даже вчера вечером, но заранее знал, что ты не поймешь меня...
Джеордже протянул руку, чтобы обнять жену за плечи, но та инстинктивно отшатнулась, и он покачал головой.
— Эмилия, я не могу смириться с мыслью, что Митру, сознание которого просыпается теперь к жизни, мой слуга. Это невыносимо, просто кричать хочется.
Но Эмилия не понимала; с глубоким внутренним волнением она улавливала в тоне мужа что-то вымученное, искреннее, идущее из самой глубины души. Так он еще ни разу не говорил с ней.
— Через несколько лет ты все поймешь... Я уверен в этом... А теперь не можешь, я знаю. А пока, — голос Джеордже снизился почти до шепота, — пока ты должна полностью довериться мне... потому что я много выстрадал Неожиданно Эмилия вся вспыхнула от возмущения. Джеордже увидал, как жарким румянцем зарделись ее щеки, как засверкали гневом глаза.
— А разве я не страдала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159