За короткий срок он купил двух дойных коров, всякую одежду, домашнюю утварь и обстановку. Анна снова похорошела, только глаза ее навсегда утратили блеск, стали суровыми и жесткими, словно стальные. В 1901 году в семье Моц родилась девочка, которую назвали в честь матери Анной, потом мальчик, Траян, умерший пяти- лет, потом на свет снова появилась девочка, Эмилия, и еще трое детей, которым не суждено было жить. За Тодором никто не смотрел. Целыми днями пропадал он в степи со своими сверстниками и почти совсем разучился говорить по-румынски. Это был странный, замкнутый и молчаливый ребенок.
6
Через три года после приезда Анна и Михай успели забыть о прежней жестокой нужде. Управляющие, приказчики, надсмотрщики и прочая челядь воровали сколько могли. Только мужикам жилось плохо. Но это не тревожило Анну. Она стремилась скопить как можно больше денег, вернуться домой и купить землю. Они сделали второе#;дно в большом дубовом сундуке и держали там пачки денег, золотые монеты и большой пистолет. Сверху лежала одежда и разные вещи. По вечерам, когда Михай возвращался домой, они запирались вдвоем в комнатке в глубине дома и считали...
— На это мы сможем купить девять с половиной югэ-ров хорошей земли, — мрачно говорила Анна»
— Да, Анна.., Михай был доволен. Все ценили его за хорошее обращение с людьми. Одевался он прилично — носил черную куртку с широким кожаным поясом, украшенным серебряными пуговицами, высокие мягкие сапоги и белоснежную рубаху. Только от арапника отказался. Когда выезжал к стадам, брал арапник младшего надсмотрщика.
К ним часто заглядывали главный управляющий — толстый, почти круглый человек, у которого вместо усов торчали, как у кота, несколько волосков, и протестантский пастор. Раз в три месяца Михай отчитывался в усадьбе. Капитану нравился его твердый характер, и он часто говорил ему колкости, чтобы послушать, как тот отвечает. («В нем есть, дорогая моя, какое-то изящество, что-то тонкое,— говорил он сестре, старой деве, которая жила воспоминаниями о женихе, умершем пятнадцать лет назад после падения с лошади на императорских маневрах. — Хорошая раса — валах...»)
— Зачем вам возвращаться домой? — удивился священник.— Разве вам здесь плохо? Пристроились ведь?
— Мы — румыны! — сурово отвечал Михай.
— Ах да... Кровь не вода, дает себя знать,— смущенно соглашался пастор.
Иногда по вечерам Анна вдруг начинала смеяться, ей не верилось, что они уже больше не бедняки.
— Видишь, — говорила она мужу. — А что, если бы мы не поехали?
— Нам повезло с Иосифом, — откликался Михай, недовольный ее откровенной радостью, которая могла навлечь на них беду. — Думаешь, всем везет, как нам? Сам Борнемиза и тот по уши в долгах у торговца, у которого служит Иосиф. Потому-то он нас и взял, чтобы угодить торговцу.
— Глупости,— раздраженно отмахивалась Анна.— Работящие люди везде устроятся. Только лодырь пропадает...
Михай в ответ бормотал что-то неопределенное и умолкал. Он не любил спорить с женой — все равно не переспоришь. Анна так изменилась, что он часто не узнавал ее. Она, правда, поправилась, но очень постарела. Зато Михай выглядел прекрасно. Прямой, высокий, зеленоглазый, широкоплечий, с коротко, по-городскому подстриженными усами. Каждый раз, когда сестра хозяина видела его верхом, она, не считаясь с тем, что совершает святотатство, находила, что Михай сидит в седле точно также, как ее жених Гиджи Лехел, которому было суждено умереть смертью героя.
Анна тоже замечала, что женщины — жена пастора и старшая дочь главного управляющего — строят глазки Михаю, но не обращала на это внимания. В сундуке скапливалось все больше денег.
— Послушай, Михай,— сказала однажды Анна. — Надо нам положить деньги в банк. Узнай-ка ты, какой банк лучше...
Нелегко было Анне расстаться с деньгами. Документ, полученный из банка Аллами, показался ей простой бумажкой. Но она наслышалась о стольких грабежах и убийствах в степи, что страх потерять плоды многих лет труда оказался сильнее.
Девочки успели подрасти. Анна ходила в четвертый класс, Эмилия в первый. Обе помогали по хозяйству. Анна переложила на них все домашние дела, а сама стала откармливать гусей, индюков и завела четыре коровы. Молоко они отсылали на продажу в город вместе с продуктами поместья. Экономя во всем, Анна носила одежду из очень прочной ткани, считала и пересчитывала каждую копейку. Только эа столом они позволяли себе «побарст-вовать»: ели помногу и она и Михай. Дети во время обеда получали ложкой по губам за каждое лишнее слово.
В начале каждого года Анна и Михай собирались вернуться в родное село, но никак не могли отказаться от легкого заработка, хотя мечтали лишь об одном — стать наконец полноправными хозяевами своего добра. В семье всем управляла Анна. Михай полностью подчинялся жене, однако время от времени на него нападала непреодолимая тоска по родному краю. В такие дни он являлся домой мертвецки пьяный и лез в драку. Анна ему не перечила, старалась молчать. Потом Михай добирался до берега Тиссы, садился на пригорок и, глядя на сонное течение реки, напевал сквозь слезы:
Лист зеленый, лист вишневый, Рад я в путь пуститься новый. Любо слушать стук копыт. Слушать, как мой воз скрипит.
В такие дни Михай спал в сенях и вставал на следующий день ворчливый, с головной болью.
— Да пойми ты, глупая баба. Давно пора нам воротиться домой. Не собираешься же ты похоронить нас здесь навсегда?..
Дети росли. Однажды Анна застала Тодора в хлеву с одной из помещичьих служанок и отхлестала кнутом. Старшая дочь Аннуца не отличалась красотой и говори ливостью, но зато была работящей. Эмилия же приобрела замашки господской барышни и даже топала ножкой, особенно на отца, который не знал, как ей угодить.
— Замолчи, дочка, замолчи, мама услышит. На следующей неделе я привезу тебе из Пешта все, что поже-^ лаешь.
— Не из Пешта, а Будапешта, — поправляла капризница. — Когда наконец вы перестанете быть таким мужланом?
В тысяча девятьсот двенадцатом году Анна снова забеременела. Впервые в жизни она по-настоящему почувствовала себя матерью. Пристыженный Михай считал неприличным заводить детей в таком возрасте, и ему хотелось провалиться сквозь землю, когда капитан Борне-миза поздравил его...
Михай заметил, что и остальным детям это было не совсем по душе. Однажды Тодор вернулся домой с синяком под глазом и выбитым зубом.
— Что с тобой? — спросила мать.
Парнишка не хотел говорить, но когда увидел, что ему может влететь, с ревом рассказал, как Йошка, сорокалетний батрак из конюшни, крикнул ему вслед: «Ну и здорово же размножаетесь. Видать, хорошо вам живется здесь у нас».
Тодор бросился на него, но, конечно, был избит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
6
Через три года после приезда Анна и Михай успели забыть о прежней жестокой нужде. Управляющие, приказчики, надсмотрщики и прочая челядь воровали сколько могли. Только мужикам жилось плохо. Но это не тревожило Анну. Она стремилась скопить как можно больше денег, вернуться домой и купить землю. Они сделали второе#;дно в большом дубовом сундуке и держали там пачки денег, золотые монеты и большой пистолет. Сверху лежала одежда и разные вещи. По вечерам, когда Михай возвращался домой, они запирались вдвоем в комнатке в глубине дома и считали...
— На это мы сможем купить девять с половиной югэ-ров хорошей земли, — мрачно говорила Анна»
— Да, Анна.., Михай был доволен. Все ценили его за хорошее обращение с людьми. Одевался он прилично — носил черную куртку с широким кожаным поясом, украшенным серебряными пуговицами, высокие мягкие сапоги и белоснежную рубаху. Только от арапника отказался. Когда выезжал к стадам, брал арапник младшего надсмотрщика.
К ним часто заглядывали главный управляющий — толстый, почти круглый человек, у которого вместо усов торчали, как у кота, несколько волосков, и протестантский пастор. Раз в три месяца Михай отчитывался в усадьбе. Капитану нравился его твердый характер, и он часто говорил ему колкости, чтобы послушать, как тот отвечает. («В нем есть, дорогая моя, какое-то изящество, что-то тонкое,— говорил он сестре, старой деве, которая жила воспоминаниями о женихе, умершем пятнадцать лет назад после падения с лошади на императорских маневрах. — Хорошая раса — валах...»)
— Зачем вам возвращаться домой? — удивился священник.— Разве вам здесь плохо? Пристроились ведь?
— Мы — румыны! — сурово отвечал Михай.
— Ах да... Кровь не вода, дает себя знать,— смущенно соглашался пастор.
Иногда по вечерам Анна вдруг начинала смеяться, ей не верилось, что они уже больше не бедняки.
— Видишь, — говорила она мужу. — А что, если бы мы не поехали?
— Нам повезло с Иосифом, — откликался Михай, недовольный ее откровенной радостью, которая могла навлечь на них беду. — Думаешь, всем везет, как нам? Сам Борнемиза и тот по уши в долгах у торговца, у которого служит Иосиф. Потому-то он нас и взял, чтобы угодить торговцу.
— Глупости,— раздраженно отмахивалась Анна.— Работящие люди везде устроятся. Только лодырь пропадает...
Михай в ответ бормотал что-то неопределенное и умолкал. Он не любил спорить с женой — все равно не переспоришь. Анна так изменилась, что он часто не узнавал ее. Она, правда, поправилась, но очень постарела. Зато Михай выглядел прекрасно. Прямой, высокий, зеленоглазый, широкоплечий, с коротко, по-городскому подстриженными усами. Каждый раз, когда сестра хозяина видела его верхом, она, не считаясь с тем, что совершает святотатство, находила, что Михай сидит в седле точно также, как ее жених Гиджи Лехел, которому было суждено умереть смертью героя.
Анна тоже замечала, что женщины — жена пастора и старшая дочь главного управляющего — строят глазки Михаю, но не обращала на это внимания. В сундуке скапливалось все больше денег.
— Послушай, Михай,— сказала однажды Анна. — Надо нам положить деньги в банк. Узнай-ка ты, какой банк лучше...
Нелегко было Анне расстаться с деньгами. Документ, полученный из банка Аллами, показался ей простой бумажкой. Но она наслышалась о стольких грабежах и убийствах в степи, что страх потерять плоды многих лет труда оказался сильнее.
Девочки успели подрасти. Анна ходила в четвертый класс, Эмилия в первый. Обе помогали по хозяйству. Анна переложила на них все домашние дела, а сама стала откармливать гусей, индюков и завела четыре коровы. Молоко они отсылали на продажу в город вместе с продуктами поместья. Экономя во всем, Анна носила одежду из очень прочной ткани, считала и пересчитывала каждую копейку. Только эа столом они позволяли себе «побарст-вовать»: ели помногу и она и Михай. Дети во время обеда получали ложкой по губам за каждое лишнее слово.
В начале каждого года Анна и Михай собирались вернуться в родное село, но никак не могли отказаться от легкого заработка, хотя мечтали лишь об одном — стать наконец полноправными хозяевами своего добра. В семье всем управляла Анна. Михай полностью подчинялся жене, однако время от времени на него нападала непреодолимая тоска по родному краю. В такие дни он являлся домой мертвецки пьяный и лез в драку. Анна ему не перечила, старалась молчать. Потом Михай добирался до берега Тиссы, садился на пригорок и, глядя на сонное течение реки, напевал сквозь слезы:
Лист зеленый, лист вишневый, Рад я в путь пуститься новый. Любо слушать стук копыт. Слушать, как мой воз скрипит.
В такие дни Михай спал в сенях и вставал на следующий день ворчливый, с головной болью.
— Да пойми ты, глупая баба. Давно пора нам воротиться домой. Не собираешься же ты похоронить нас здесь навсегда?..
Дети росли. Однажды Анна застала Тодора в хлеву с одной из помещичьих служанок и отхлестала кнутом. Старшая дочь Аннуца не отличалась красотой и говори ливостью, но зато была работящей. Эмилия же приобрела замашки господской барышни и даже топала ножкой, особенно на отца, который не знал, как ей угодить.
— Замолчи, дочка, замолчи, мама услышит. На следующей неделе я привезу тебе из Пешта все, что поже-^ лаешь.
— Не из Пешта, а Будапешта, — поправляла капризница. — Когда наконец вы перестанете быть таким мужланом?
В тысяча девятьсот двенадцатом году Анна снова забеременела. Впервые в жизни она по-настоящему почувствовала себя матерью. Пристыженный Михай считал неприличным заводить детей в таком возрасте, и ему хотелось провалиться сквозь землю, когда капитан Борне-миза поздравил его...
Михай заметил, что и остальным детям это было не совсем по душе. Однажды Тодор вернулся домой с синяком под глазом и выбитым зубом.
— Что с тобой? — спросила мать.
Парнишка не хотел говорить, но когда увидел, что ему может влететь, с ревом рассказал, как Йошка, сорокалетний батрак из конюшни, крикнул ему вслед: «Ну и здорово же размножаетесь. Видать, хорошо вам живется здесь у нас».
Тодор бросился на него, но, конечно, был избит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159