Брата она боялась, пожалуй, даже больше, чем отца, испытывая перед ним какой-то животный ужас. Когда Мария сталкивалась с Эзекиилом в доме или у колодца, тот смотрел на нее злобными, сверкающими глазами и, криво улыбаясь, что-то ворчал себе под нос.
Мария присела на краешек стула. И когда отец сказал холодно и твердо: «Это я позвал тебя сюда», — почувствовала, как все ее тело обдало жаром.
Митран начал нервничать, уж не напрасно ли эти кретины из Арада напугали его?
— Стаканчик вермута? — учтиво предложил он.
— Нет! — отказался Гэврилэ.
— Чашечку кофе?
— Нет.
— Ну, наконец, пирожное?
— Нет.
Неожиданно дверь широко распахнулась, ударившись о стену, и вошел высокий, очень худой человек с длинными светлыми волосами, засунутыми под воротник кожаного пальто. Его небритое лицо напоминало неоструганную доску.
— В чем дело?— вскочил Митран, задрожав от негодования.
— Ты, Митран? Какого дьявола ты торчишь тут? Заметив Марию, он зло усмехнулся.
— Пардон, красавица.
Митран позеленел. «Так вот как они начинают. Хотят убить меня. Хорошо еще, что здесь этот мужик... Или, может быть...»
— С кем имею честь? — пролепетал он.
— Я тот самый... понимаешь? Из усадьбы... Тот самый, красавчик...
Митран так перепугался, что Гэврилэ понял,—прибывший, должно быть, очень высокопоставленное лицо.
— Как приятно... Какая честь. Прошу вас...
— Большевики двинулись со станции. Идут, чтобы выбросить нашего дражайшего Ионашку. Что вы подготовили?
— Уважаемый господин...
— Короче.
— Уважаемый господин, я... я объясню вам... Дела неважные. У нас здесь было несколько студентов-медиков из Клужа. Вчера они уехали... Это очень печально, но мы можем рассчитывать только на...
— Эх вы, кабинетные крысы.
— Так мы пойдем, — медленно поднялся Гэврилэ.— Ежели выберете время, приезжайте к нам, поговорите с людьми, объясните, что мы хотим, чтобы не поддались на обман голодранцев...
Сквозь двойные рамы в комнату проник приглушенный гул надвигавшейся толпы.
— Что же нам теперь делать, господин? — пробормотал Митран.
— Я скажу, что делать. Если все такие же идиоты, как ты, мне лучше всего смыться в Германию или Испанию. Разве так готовятся дела? Что я скажу этой развалине?
— Простите, кому?
— Да графу... У меня восемь человек. Восемь раз по Двадцать — сколько будет?..
— Сто шестьдесят,— машинально ответила Мария.
— Правильно, дорогуша. Итак, сто шестьдесят патронов. Ну?
— Господин адвокат, пришли жандармы,— крикнула вбежавшая в комнату прислуга.
— Вот видите, и у меня охрана. Они не...
Но незнакомец, казалось, не слушал его. Он вытащил из кармана тяжелый парабеллум и проверил предохранитель.
— А с тобой я еще поговорю, цыпленок, — обратился он к адвокату. — Ты, как видно, сроду такой дурак. Имею честь, дружище,— повернулся к Гэврилэ незнакомец.— Не заходи больше к этому болвану. Не стоит он этого (Гэврилэ нехотя улыбнулся.) Боишься, чай, за свою землицу, что заберут ее у тебя товарищи, а тебя пошлют прохлаждаться во Владивосток. Не так ли? А красотку эту разложат посредине дороги и натешатся с ней все по очереди, по билетам! Не водись больше с этими болванами, послушай старого, испытанного человека. Приветствую вас, как святое солнце.
И незнакомец вышел, оставив за собой широко распахнутую дверь.
— Кто это? — спросил Гэврилэ.
— Святой,— коротко ответил Митран, со страхом прислушиваясь к надвигавшемуся с улицы гулу.
Они смущенно попрощались, словно должны были еще раз когда-нибудь встретиться, но оба знали, что этого никогда не произойдет. Митран посоветовал Гэврилэ выйти через черный ход в сад и оттуда через калитку на пустырь.
Отец с дочерью пошли рядом по вымощенной тропинке среди фруктовых деревьев. Уличный гул звучал здесь приглушенно, словно боясь нарушить покой еще оголенных деревьев. Гэврилэ, не глядя, протянул руку и положил ее на плечо Марии.
— Дочь моя, скоро я тебя выдам замуж, избавлюсь и от этой заботы... Я уж стар и... — голос старика понизился до шепота,— и глуп,— закончил он, пристально взглянув в глаза дочери.
— Люди глупы, а не ты, батюшка.
— Спасибо тебе за доброе слово.
Слова из песни румынских фашистов-железногвардейцев.
Когда Гэврилэ с дочерью вышли из калитки, то с ужасом увидели, что вся базарная площадь кишит народом. Дно котловины, словно воронка, всасывало в себя людей, которые отчаянно боролись, чтобы не исчезнуть в ней, Гэврилэ остановился. Его голубые глаза выражали болезненное удивление.
— Пойдем поищем Эзекиила,— сказал он. — Да поедем домой, пока он у нас есть...
Они направились к месту, где оставили телегу, но не смогли добраться туда — человек пятьдесят во главе с Пику преградили им путь и разлучили их. Пику размахивал обрезом и что-то кричал. Увидев Гэврилэ, он схватил бго за грудь.
— Ты чего тут делаешь? Нас убивают, а ты что делаешь?
— Ты пьян, Пику,— обеспокоенно ответил Гэврилэ, думая лишь об одном: куда исчезла Мария.
Пику на мгновение задумался, потом оттолкнул локтем Гэврилэ.
— Проваливай! За мной, братцы!
По склону котловины карабкались люди с вилами, топорами и дубинами. Другие собирали камни и комья сухой земли. Они пробегали мимо, толкали Гэврилэ в грудь, бока, чуть не сбили с ног и, наконец, притиснули к какой-то стене. Гэврилэ узнал в толпе Кордиша с новым учителем, который вышагивал, как цапля, с очками на кончике носа, старого Мавэ, Кулькушу, красного и облезлого, как всегда, двух-трех женщин. Высоко над всеми возвышалась голова Глигора Хахэу, который, неизвестно почему, улыбался, как ребенок. Все дико кричали на разные голоса.
— Нас убивают венгры!
— Стойте, братцы! Что вы делаете?
— Убивают!.. Венгры!
— Какие венгры? Постойте!
— Нас! А-а!
Куда же девалась Мария? Звать ее не имело смысла. Возможно, она находится по другую сторону людского потока. Не побежала бы за толпой. Кто-то снова сильно толкнул Гэврилэ, у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. Ему хотелось крикнуть: «Люди, братья мои, прогоните злобу из сердец ваших, бросьте ножи, иначе жизнь наша станет чернее ночи. Мир на земле, мир, мир!»
Но мимо бежали разъяренные люди с чужими, искаженными лицами. Марии нигде не было видно. Издалека доносились выстрелы. Прижатый к стене, Гэврилэ думал: «Господи, зачем ты сделал меня разумнее мне подобных?»
Пику с сообщниками клином врезался в толпу, нанося удары направо и налево. Он быстро продвигался вперед, опрокидывая на своем пути мужчин, женщин и оставляя позади странную непонятную тишину. Пику старался пробиться туда, где расположились венгерские крестьяне из Шиманда. В обрезе у него было пять патронов, но он ни разу еще не выстрелил, а только со злобой наносил удары между глаз, в затылок или низ живота всем, кто попадался ему на пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Мария присела на краешек стула. И когда отец сказал холодно и твердо: «Это я позвал тебя сюда», — почувствовала, как все ее тело обдало жаром.
Митран начал нервничать, уж не напрасно ли эти кретины из Арада напугали его?
— Стаканчик вермута? — учтиво предложил он.
— Нет! — отказался Гэврилэ.
— Чашечку кофе?
— Нет.
— Ну, наконец, пирожное?
— Нет.
Неожиданно дверь широко распахнулась, ударившись о стену, и вошел высокий, очень худой человек с длинными светлыми волосами, засунутыми под воротник кожаного пальто. Его небритое лицо напоминало неоструганную доску.
— В чем дело?— вскочил Митран, задрожав от негодования.
— Ты, Митран? Какого дьявола ты торчишь тут? Заметив Марию, он зло усмехнулся.
— Пардон, красавица.
Митран позеленел. «Так вот как они начинают. Хотят убить меня. Хорошо еще, что здесь этот мужик... Или, может быть...»
— С кем имею честь? — пролепетал он.
— Я тот самый... понимаешь? Из усадьбы... Тот самый, красавчик...
Митран так перепугался, что Гэврилэ понял,—прибывший, должно быть, очень высокопоставленное лицо.
— Как приятно... Какая честь. Прошу вас...
— Большевики двинулись со станции. Идут, чтобы выбросить нашего дражайшего Ионашку. Что вы подготовили?
— Уважаемый господин...
— Короче.
— Уважаемый господин, я... я объясню вам... Дела неважные. У нас здесь было несколько студентов-медиков из Клужа. Вчера они уехали... Это очень печально, но мы можем рассчитывать только на...
— Эх вы, кабинетные крысы.
— Так мы пойдем, — медленно поднялся Гэврилэ.— Ежели выберете время, приезжайте к нам, поговорите с людьми, объясните, что мы хотим, чтобы не поддались на обман голодранцев...
Сквозь двойные рамы в комнату проник приглушенный гул надвигавшейся толпы.
— Что же нам теперь делать, господин? — пробормотал Митран.
— Я скажу, что делать. Если все такие же идиоты, как ты, мне лучше всего смыться в Германию или Испанию. Разве так готовятся дела? Что я скажу этой развалине?
— Простите, кому?
— Да графу... У меня восемь человек. Восемь раз по Двадцать — сколько будет?..
— Сто шестьдесят,— машинально ответила Мария.
— Правильно, дорогуша. Итак, сто шестьдесят патронов. Ну?
— Господин адвокат, пришли жандармы,— крикнула вбежавшая в комнату прислуга.
— Вот видите, и у меня охрана. Они не...
Но незнакомец, казалось, не слушал его. Он вытащил из кармана тяжелый парабеллум и проверил предохранитель.
— А с тобой я еще поговорю, цыпленок, — обратился он к адвокату. — Ты, как видно, сроду такой дурак. Имею честь, дружище,— повернулся к Гэврилэ незнакомец.— Не заходи больше к этому болвану. Не стоит он этого (Гэврилэ нехотя улыбнулся.) Боишься, чай, за свою землицу, что заберут ее у тебя товарищи, а тебя пошлют прохлаждаться во Владивосток. Не так ли? А красотку эту разложат посредине дороги и натешатся с ней все по очереди, по билетам! Не водись больше с этими болванами, послушай старого, испытанного человека. Приветствую вас, как святое солнце.
И незнакомец вышел, оставив за собой широко распахнутую дверь.
— Кто это? — спросил Гэврилэ.
— Святой,— коротко ответил Митран, со страхом прислушиваясь к надвигавшемуся с улицы гулу.
Они смущенно попрощались, словно должны были еще раз когда-нибудь встретиться, но оба знали, что этого никогда не произойдет. Митран посоветовал Гэврилэ выйти через черный ход в сад и оттуда через калитку на пустырь.
Отец с дочерью пошли рядом по вымощенной тропинке среди фруктовых деревьев. Уличный гул звучал здесь приглушенно, словно боясь нарушить покой еще оголенных деревьев. Гэврилэ, не глядя, протянул руку и положил ее на плечо Марии.
— Дочь моя, скоро я тебя выдам замуж, избавлюсь и от этой заботы... Я уж стар и... — голос старика понизился до шепота,— и глуп,— закончил он, пристально взглянув в глаза дочери.
— Люди глупы, а не ты, батюшка.
— Спасибо тебе за доброе слово.
Слова из песни румынских фашистов-железногвардейцев.
Когда Гэврилэ с дочерью вышли из калитки, то с ужасом увидели, что вся базарная площадь кишит народом. Дно котловины, словно воронка, всасывало в себя людей, которые отчаянно боролись, чтобы не исчезнуть в ней, Гэврилэ остановился. Его голубые глаза выражали болезненное удивление.
— Пойдем поищем Эзекиила,— сказал он. — Да поедем домой, пока он у нас есть...
Они направились к месту, где оставили телегу, но не смогли добраться туда — человек пятьдесят во главе с Пику преградили им путь и разлучили их. Пику размахивал обрезом и что-то кричал. Увидев Гэврилэ, он схватил бго за грудь.
— Ты чего тут делаешь? Нас убивают, а ты что делаешь?
— Ты пьян, Пику,— обеспокоенно ответил Гэврилэ, думая лишь об одном: куда исчезла Мария.
Пику на мгновение задумался, потом оттолкнул локтем Гэврилэ.
— Проваливай! За мной, братцы!
По склону котловины карабкались люди с вилами, топорами и дубинами. Другие собирали камни и комья сухой земли. Они пробегали мимо, толкали Гэврилэ в грудь, бока, чуть не сбили с ног и, наконец, притиснули к какой-то стене. Гэврилэ узнал в толпе Кордиша с новым учителем, который вышагивал, как цапля, с очками на кончике носа, старого Мавэ, Кулькушу, красного и облезлого, как всегда, двух-трех женщин. Высоко над всеми возвышалась голова Глигора Хахэу, который, неизвестно почему, улыбался, как ребенок. Все дико кричали на разные голоса.
— Нас убивают венгры!
— Стойте, братцы! Что вы делаете?
— Убивают!.. Венгры!
— Какие венгры? Постойте!
— Нас! А-а!
Куда же девалась Мария? Звать ее не имело смысла. Возможно, она находится по другую сторону людского потока. Не побежала бы за толпой. Кто-то снова сильно толкнул Гэврилэ, у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. Ему хотелось крикнуть: «Люди, братья мои, прогоните злобу из сердец ваших, бросьте ножи, иначе жизнь наша станет чернее ночи. Мир на земле, мир, мир!»
Но мимо бежали разъяренные люди с чужими, искаженными лицами. Марии нигде не было видно. Издалека доносились выстрелы. Прижатый к стене, Гэврилэ думал: «Господи, зачем ты сделал меня разумнее мне подобных?»
Пику с сообщниками клином врезался в толпу, нанося удары направо и налево. Он быстро продвигался вперед, опрокидывая на своем пути мужчин, женщин и оставляя позади странную непонятную тишину. Пику старался пробиться туда, где расположились венгерские крестьяне из Шиманда. В обрезе у него было пять патронов, но он ни разу еще не выстрелил, а только со злобой наносил удары между глаз, в затылок или низ живота всем, кто попадался ему на пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159