Суслэнеску рылся грязными дрожащими пальцами в карманах, вытащил какое-то удостоверение и протянул его начала пику, который растерянно топтался у окна. Туркулец сонными глазами посмотрел документ, тяжело встряхнулся всем телом и, открыв дверь, жестом предложил Суслэнеску войти.
— А что случилось, господин учитель? — спросил он, возвращая удостоверение. — Я не узнал вас.
— Все это ужасно... происходят страшные вещи...
— Да? Мне очень жаль, что вы до сих пор не оказали нам честь и не зашли запросто в гости, как принято между интеллигентными людьми. Прежде я чаще бывал в Лунке, приходил к моему другу, отцу Иоже. Но теперь не до этого... Боже, на что вы похожи, господин учитель!
—- Мне непременно, непременно надо уехать. — Что-нибудь серьезное в семье? - Да,—кивнул головой Суслэнеску. Тепло печи пронизало его насквозь, в глазах выступили слезы радости.
— Знаете что? Побудьте здесь до утра, а там посмотрим... С поездами у нас такое творится, не сядешь. Вчера только задавило двоих — упали с крыши. Раздевайтесь и сушите одежду... Господи, ну и видик у вас! Так недолго и заболеть... Я дам вам шинель... Раздевайтесь, что тянете, сами должны понимать — ведь ученый.
Суслэнеску стянул с себя одежду и развесил мокрые вещи на спинке стула. Теперь он остался голым и весь дрожал от холода, а зубы стучали так сильно, что Туркулец, пожалев его, протянул грубую железнодорожную шинель, от которой несло плохим табаком и гарью. Однако, стараясь подчеркнуть, что он еще не простил Суслэнеску за проявленное к нему пренебрежение, Туркулец добавил:
— Знаете, очень жалко, что вы не побывали у нас. Мы с женой, конечно, люди простые, но у нас дочь гимназистка. Я держу Ливиуцу дома, пока все не уляжется,— еще попортят в этой неразберихе.
— Избави бог,— поддержал его Суслэнеску.
Глаза и все тело у него горели, временами ему казалось, что он проваливается в теплую воду.
— Давайте вздремнем еще немного,— предложил начальник станции, укладываясь на столе.— А позвольте узнать, по какому делу вы пожаловали к нам?
— По очень важному,— усмехнулся Суслэнеску и мгновенно уснул, сидя на стуле.
7
Глигор Хахэу побаивался Митру, хотя, при желании, мог справиться с ним одной рукой. За последние несколько дней Митру так изменился, что многие из влиятельных на селе людей стали относиться к нему совсем по-иному, и это окончательно сбило с толку Глигора. Теперь он целыми днями торчал у Митру: рубил дрова, хотя нужды в них особой не было,— Флориде почти нечего было готовить,— помогал настилать крышу, но чаще всего просто глазел на Митру удивленными, непонимающими глазами. Он соглашался со всем, что Митру говорил, чувствуя, что это доставляет тому большое удовольствие, или молчал, безуспешно стараясь разобраться в своих мыслях. Если бы старик Урсу согласился отдать теперь за него Марию, то он мог обойтись и без их земли. Слава богу, сам получит три-четыре югэра и сумеет умножить их. Придя к такому выводу, Глигор задумчиво разглядывал свои огромные мозолистые руки, расправлял плечи и напрягал мышцы, пока ему не казалось, что накопившаяся в нем сила вот-вот вырвется наружу, потом с шумом выдыхал из себя воздух. Ему бы хоть четверть смелости Митру, и он давно объяснился бы с Марией, но при встрече с ней мысли парня мешались, слова застревали в горле, и ему едва удавалось выдавить из себя всегда одну и ту же фразу: «Ну, что нового?» Потом он срывал с головы старую засаленную шляпу и проходил мимо, горя желанием обернуться, чтобы еще раз взглянуть на девушку. После этого он уже ни на что не годился весь день томился и тяжело вздыхал во дворе у Митру. Флориде, знавшей обо всем, становилось жалко его.
— Слышь, Глигор, не выставляй себя на посмешище всего села,— журила она парня. — Ведь богатеи они, не для тебя эта девушка...
Глигора это страшно сердило, но он отвечал мягко и огорченно.
— Почему? Что же я, не человек?
Всю ночь лил холодный проливной дождь, но к утру небо прояснилось и потеплело. Листва и травы засверкали в ярких лучах весеннего солнца.
Глигор шел к Митру из дома на околице села, где он жил, и неподалеку от колодца столкнулся с Марией. Ему вдруг страшно захотелось встать перед ней на колени, но.
застыдившись своей слабости, он так растерялся, что, весь красный, прошел мимо девушки, даже не поздоровавшись.
— Что людей не замечаешь, растяпа? — крикнула ему вдогонку Мария, а он так и остался стоять среди дороги с открытым от неожиданности ртом. Хорошо еще, что никто этого не видел.
Митру уже встал и, чертыхаясь, пилил ржавой, тупой пилой сырые доски. Пытаясь помочь, Глигор стал соваться ему под руки и мешать.
— Отойди, пока пальцы не отпилил,— не вытерпел наконец Митру. — Что ты сегодня с утра сам не свой?
— Дурень я, вот что! — мрачно ответил Глигор.
— Это правда, что греха таить,— кивнул головой Митру. — Как ты только сам додумался?
Митру хотелось пошутить, но Глигор оставался совершенно серьезным.
— Приметил за собой такое,— хмуро подтвердил он, подбрасывая на ладони щепку.
Митру отложил пилу, вытер руки о штаны и пристально посмотрел в глаза приятелю.
— Да что с тобой стряслось, дружище?
— Что с ним может случиться,— послышался из сарая голос Флориды. — Видать, опять встретился с этой девчонкой, а потом сразу к нам, ведь от него спасу нет, как от детишек-озорников.
— Скажи, чтобы она оставила меня в покое,— взмолился Глигор.
— Придержи язык, Флорица, не то смотри — попадет, Будешь есть крапивные щи, Глигор? — спросила из сарая Флорица.
Буду, коли дашь. — Глигор повернулся к Митру и умоляющим голосом, словно речь шла бог знает о какой большой услуге, попросил:
—- Митру, дружище, давай выкурим по цигарке... На, угощайся.
— Да ты и впрямь, кажись, не в своем уме, господи, прости меня,— улыбнулся Митру и принялся заворачивать в обрывок старой газеты щепотку черного табака. — Правду она говорит? — шепотом продолжал он, кивнув головой в сторону сарая.
— Нет, другое.
— А что именно? Стряслось что-нибудь?, — Да что я, не человек? —с яростью воскликнул Глигор. — Флорина, почему ты смеешься надо мной?
— Смеюсь потому, что ты большой, да глупый, не по себе дерево рубишь. Поищи невесту под стать, мало ли честных девушек в селе?
— Замолчи, жена, не лезь не в свое дело,— остановил ее Митру. — Лучше скажи, готова ли наконец эта бурда, не люблю курить натощак.
— Можете идти, давно все готово.
Митру с Глигором вошли в Сарай и уселись на дощатую скамейку за стол, сделанный из двери, положенной на четыре кола. Глигор долго мешал деревянной ложкой зеленое варево, пока Флорида не прикрикнула на него:
— Тебя зачем за стол усадили, играть или есть?
— Ладно, ладно,— быстро ответил Глигор и принялся шумно хлебать щи, но через несколько секунд снова остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— А что случилось, господин учитель? — спросил он, возвращая удостоверение. — Я не узнал вас.
— Все это ужасно... происходят страшные вещи...
— Да? Мне очень жаль, что вы до сих пор не оказали нам честь и не зашли запросто в гости, как принято между интеллигентными людьми. Прежде я чаще бывал в Лунке, приходил к моему другу, отцу Иоже. Но теперь не до этого... Боже, на что вы похожи, господин учитель!
—- Мне непременно, непременно надо уехать. — Что-нибудь серьезное в семье? - Да,—кивнул головой Суслэнеску. Тепло печи пронизало его насквозь, в глазах выступили слезы радости.
— Знаете что? Побудьте здесь до утра, а там посмотрим... С поездами у нас такое творится, не сядешь. Вчера только задавило двоих — упали с крыши. Раздевайтесь и сушите одежду... Господи, ну и видик у вас! Так недолго и заболеть... Я дам вам шинель... Раздевайтесь, что тянете, сами должны понимать — ведь ученый.
Суслэнеску стянул с себя одежду и развесил мокрые вещи на спинке стула. Теперь он остался голым и весь дрожал от холода, а зубы стучали так сильно, что Туркулец, пожалев его, протянул грубую железнодорожную шинель, от которой несло плохим табаком и гарью. Однако, стараясь подчеркнуть, что он еще не простил Суслэнеску за проявленное к нему пренебрежение, Туркулец добавил:
— Знаете, очень жалко, что вы не побывали у нас. Мы с женой, конечно, люди простые, но у нас дочь гимназистка. Я держу Ливиуцу дома, пока все не уляжется,— еще попортят в этой неразберихе.
— Избави бог,— поддержал его Суслэнеску.
Глаза и все тело у него горели, временами ему казалось, что он проваливается в теплую воду.
— Давайте вздремнем еще немного,— предложил начальник станции, укладываясь на столе.— А позвольте узнать, по какому делу вы пожаловали к нам?
— По очень важному,— усмехнулся Суслэнеску и мгновенно уснул, сидя на стуле.
7
Глигор Хахэу побаивался Митру, хотя, при желании, мог справиться с ним одной рукой. За последние несколько дней Митру так изменился, что многие из влиятельных на селе людей стали относиться к нему совсем по-иному, и это окончательно сбило с толку Глигора. Теперь он целыми днями торчал у Митру: рубил дрова, хотя нужды в них особой не было,— Флориде почти нечего было готовить,— помогал настилать крышу, но чаще всего просто глазел на Митру удивленными, непонимающими глазами. Он соглашался со всем, что Митру говорил, чувствуя, что это доставляет тому большое удовольствие, или молчал, безуспешно стараясь разобраться в своих мыслях. Если бы старик Урсу согласился отдать теперь за него Марию, то он мог обойтись и без их земли. Слава богу, сам получит три-четыре югэра и сумеет умножить их. Придя к такому выводу, Глигор задумчиво разглядывал свои огромные мозолистые руки, расправлял плечи и напрягал мышцы, пока ему не казалось, что накопившаяся в нем сила вот-вот вырвется наружу, потом с шумом выдыхал из себя воздух. Ему бы хоть четверть смелости Митру, и он давно объяснился бы с Марией, но при встрече с ней мысли парня мешались, слова застревали в горле, и ему едва удавалось выдавить из себя всегда одну и ту же фразу: «Ну, что нового?» Потом он срывал с головы старую засаленную шляпу и проходил мимо, горя желанием обернуться, чтобы еще раз взглянуть на девушку. После этого он уже ни на что не годился весь день томился и тяжело вздыхал во дворе у Митру. Флориде, знавшей обо всем, становилось жалко его.
— Слышь, Глигор, не выставляй себя на посмешище всего села,— журила она парня. — Ведь богатеи они, не для тебя эта девушка...
Глигора это страшно сердило, но он отвечал мягко и огорченно.
— Почему? Что же я, не человек?
Всю ночь лил холодный проливной дождь, но к утру небо прояснилось и потеплело. Листва и травы засверкали в ярких лучах весеннего солнца.
Глигор шел к Митру из дома на околице села, где он жил, и неподалеку от колодца столкнулся с Марией. Ему вдруг страшно захотелось встать перед ней на колени, но.
застыдившись своей слабости, он так растерялся, что, весь красный, прошел мимо девушки, даже не поздоровавшись.
— Что людей не замечаешь, растяпа? — крикнула ему вдогонку Мария, а он так и остался стоять среди дороги с открытым от неожиданности ртом. Хорошо еще, что никто этого не видел.
Митру уже встал и, чертыхаясь, пилил ржавой, тупой пилой сырые доски. Пытаясь помочь, Глигор стал соваться ему под руки и мешать.
— Отойди, пока пальцы не отпилил,— не вытерпел наконец Митру. — Что ты сегодня с утра сам не свой?
— Дурень я, вот что! — мрачно ответил Глигор.
— Это правда, что греха таить,— кивнул головой Митру. — Как ты только сам додумался?
Митру хотелось пошутить, но Глигор оставался совершенно серьезным.
— Приметил за собой такое,— хмуро подтвердил он, подбрасывая на ладони щепку.
Митру отложил пилу, вытер руки о штаны и пристально посмотрел в глаза приятелю.
— Да что с тобой стряслось, дружище?
— Что с ним может случиться,— послышался из сарая голос Флориды. — Видать, опять встретился с этой девчонкой, а потом сразу к нам, ведь от него спасу нет, как от детишек-озорников.
— Скажи, чтобы она оставила меня в покое,— взмолился Глигор.
— Придержи язык, Флорица, не то смотри — попадет, Будешь есть крапивные щи, Глигор? — спросила из сарая Флорица.
Буду, коли дашь. — Глигор повернулся к Митру и умоляющим голосом, словно речь шла бог знает о какой большой услуге, попросил:
—- Митру, дружище, давай выкурим по цигарке... На, угощайся.
— Да ты и впрямь, кажись, не в своем уме, господи, прости меня,— улыбнулся Митру и принялся заворачивать в обрывок старой газеты щепотку черного табака. — Правду она говорит? — шепотом продолжал он, кивнув головой в сторону сарая.
— Нет, другое.
— А что именно? Стряслось что-нибудь?, — Да что я, не человек? —с яростью воскликнул Глигор. — Флорина, почему ты смеешься надо мной?
— Смеюсь потому, что ты большой, да глупый, не по себе дерево рубишь. Поищи невесту под стать, мало ли честных девушек в селе?
— Замолчи, жена, не лезь не в свое дело,— остановил ее Митру. — Лучше скажи, готова ли наконец эта бурда, не люблю курить натощак.
— Можете идти, давно все готово.
Митру с Глигором вошли в Сарай и уселись на дощатую скамейку за стол, сделанный из двери, положенной на четыре кола. Глигор долго мешал деревянной ложкой зеленое варево, пока Флорида не прикрикнула на него:
— Тебя зачем за стол усадили, играть или есть?
— Ладно, ладно,— быстро ответил Глигор и принялся шумно хлебать щи, но через несколько секунд снова остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159