.. Эмилию словно подменили. Откуда в ней эта изворотливость, этот отвратительный эгоизм...
Митру же хотелось смеяться от радости, но он сдерживался, стараясь сохранить приличие. Все остальное представлялось ему теперь пустяками. «Если Гэврилэ не даст телегу и плуг, ногтями взрыхлю землю, но не выпущу ее из рук», — думал он.
— Знаешь, о чем я тебя попрошу, — вывел его из задумчивости Джеордже. — Когда поедешь за кукурузой, прихвати и меня. Я люблю поле и не был там уж не помню с каких пор.
— Ваша правда, — кивнул Митру. — В поле легче думается. Есть где мыслям развернуться.
До Гриндури, где находились лучшие земли села, было рукой подать, с четверть часа ходьбы пешком. И уже на следующее утро Митру с женой собрали всю кукурузу и сложили початки в кучи. После полудня Митру попросил у Траяна телегу и, как было договорено, заехал за директором. Ему поднесли стакан цуйки. С голодухи крепкий напиток тут же ударил ему в голову.
Они уселись в телегу и отправились в путь. Днем стояла жара, но теперь ветерок шевелил ветви шелковиц и ласково приглаживал степные просторы. Джеордже, сгорбившись, сидел на козлах и не отрывал глаз от костлявых крупов лошадей, с которых Митру то и дело сгонял кнутом целые тучи злых зеленых мух. В прозрачном воздухе слышалось лишь едва уловимое перешептывание густых зеленых трав. Вдали на горизонте, как змея с дымящейся головой, полз поезд. Полоски земли казались странным смешением весны и осени: недавно вспаханные борозды, черневшие, как груды блестящего угля, перемежались с желтыми наделами неубранной кукурузы, сухо шелестевшей листьями; дальше простиралось серое колючее жнивье.
— Это надел Пику, а дальше югэр Катицы Цурику. За поворотом начнутся земли господина священника, — рассказывал Митру, словно Джеордже сам не знал этих мест.
— Я знаю, — улыбнулся тот.
— Ну, конечно. И чего это мне взбрело? Хорошая здесь земля. Ну вот, мы и приехали.
По краям поля тянулись груды початков. Наполовину выклеванные воронами, они напоминали желтые лошадиные челюсти.
Митру подъехал к одинокому дубу и стреножил лошадей. Теперь он молчал, чтобы директор не подумал, что он любит больше болтать, чем работать. Засучив рукава серой пеньковой рубахи, Митру взял большую плетеную корзину и стал быстро наполнять ее початками. Потом побежал с корзиной к телеге, опрокинул туда кукурузу и снова вернулся к краю поля. Скоро лоб его заблестел от пота. Глядя, как трудится Митру, Джеордже почувствовал себя неловко. Он попытался ему помочь, но с непривычки спотыкался и терял равновесие.
— Оставьте, сейчас все будет готово, — повернул к нему Митру красное, вспотевшее лицо. — Большое добро вы сделали нам... Только бы помог бог рассчитаться...
— Ты это оставь,— прикрикнул на него Джеордже. - Иди сюда, покурим.
Митру укоризненно взглянул на него, но не решился сказать, что скоро уже стемнеет и он не может долго. задерживать чужую телегу. Он подошел к Джеордже тяжело дыша и, вытерев ладони, закурил. Его маленькие острые глаза утратили свой холодный блеск и бесцельно бродили по прозрачному небу, задерживаясь то на парящей птице, то на одиноком краснеющем облачке. Из-за холма доносилось журчание Теуза и запах гниющего у берега ила. Побежденный усталостью, Митру сделал последнюю, самую сладкую затяжку и поднялся.
— Подожди, куда торопишься? — взял его за руку Джеордже.
— Некогда мне рассиживаться тут, господин директор, — холодно возразил Митру. — Дома у меня нет, жрать нечего. — Но в ту же минуту у него мелькнула мысль, что директор может раздумать, хотя они и уда- рили по рукам. Он вздрогнул и посмотрел в другую сторону.
— Послушай, а сколько у тебя земли? — спросил Джеордже.
— У меня? Два югэра, те, что мне дал Лэдой. Да только я слышал, он собирается отобрать их. Отдать-то я отдам, только вместе с жизнью, но чем черт не шутит.
Джеордже не знал, как начать нужный ему разговор. Ему не хотелось упускать этого случая, когда они были вдвоем, но он чувствовал, что ему легче сблизиться с целой толпой, чем с одним человеком.
— Ты знаешь, что после первой мировой войны была земельная реформа?
— Как не знать! Поговаривали, и теперь дадут. Я слышал, что в других местах новое правительство поделило между крестьянами помещичьи земли. А у нас что делить? Имение Франца Кранца раздали еще в тысяча девятьсот двадцатом году, а потом земля снова скопилась у Лэдоя и у Гэврилэ Урсу — святого. Даже если отнять у них всех, не хватит. Я думал...
— А имение Паппа в Зеринде? — неожиданно спросил Джеордже.
Митру вытаращил глаза и уставился на него, потом улыбнулся, намекая, что он тоже не лыком шит и понимает, что директор шутит. Но Джеордже внимательно смотрел на собеседника и продолжал:
— Вон там лежат земли Франца-Фердинанда... Земля хорошая, но запущенная, около пятисот югэров, да выгон, — продолжал он, так и не дождавшись ответа Митру.
— Хорошая-то хорошая. — Митру закашлялся. — Дайте еще цигарку, а то курить страсть как захотелось. И земля-то эта в нашей волости.
— Ты действительно не понимаешь или притворяешься? — вспылил Джеордже. — Все поместья площадью больше пятидесяти гектаров экспроприируются. Поместье Паппа уцелело лишь потому, что все местные чиновники — царанисты. Если будем тянуть, Папп разделит поместье между своими людьми. Уж он-то сумеет вывернуться...
— Господин Папп — отец и защитник румын, — укоризненно проговорил Митру. — Все село знает его еще со времен венгерского владычества. Боже упаси сказать что-либо подобное, на вас накинутся и Лэдой, и Пику, и Гэврилэ. Я слышал, они организуют царанистскую партию у нас в Лунке во главе с Кордишем.
— Ты с ума сошел! — крикнул Джеордже. Ему казалось, что Митру смеется над ним. — Неужели ты не понимаешь, что теперь право на стороне тех, кто работает! А Папп разве работает? — продолжал он с раздражением, чувствуя, что не может найти общий язык со своим собеседником.
— Может, и работает, занимается какими-нибудь своими делами...
— Но ведь землю-то он не обрабатывает! На ней трудятся эти несчастные поселенцы...
— Ну, об этих говорить нечего — голодранцы, никудышные люди, нищие...
— А ты сам кто такой?.. — воскликнул Джеордже.
— Я из Лунки, не пришелец, не чужой... — возразил Митру, не поднимая головы и рассматривая свои колени.
— Подумай только, если мы не пошевелимся, земля снова попадет в чужие руки, как после первой войны..
Митру зло усмехнулся.
— Бросьте, господин директор. Нет правды на земле и не может быть.
— Как это не может быть? Если вы, угнетенные, будете за нее драться...
— Дрались мы и с русскими и с немцами. И потом я так скажу —нельзя прислушиваться к голосу сатаны,.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Митру же хотелось смеяться от радости, но он сдерживался, стараясь сохранить приличие. Все остальное представлялось ему теперь пустяками. «Если Гэврилэ не даст телегу и плуг, ногтями взрыхлю землю, но не выпущу ее из рук», — думал он.
— Знаешь, о чем я тебя попрошу, — вывел его из задумчивости Джеордже. — Когда поедешь за кукурузой, прихвати и меня. Я люблю поле и не был там уж не помню с каких пор.
— Ваша правда, — кивнул Митру. — В поле легче думается. Есть где мыслям развернуться.
До Гриндури, где находились лучшие земли села, было рукой подать, с четверть часа ходьбы пешком. И уже на следующее утро Митру с женой собрали всю кукурузу и сложили початки в кучи. После полудня Митру попросил у Траяна телегу и, как было договорено, заехал за директором. Ему поднесли стакан цуйки. С голодухи крепкий напиток тут же ударил ему в голову.
Они уселись в телегу и отправились в путь. Днем стояла жара, но теперь ветерок шевелил ветви шелковиц и ласково приглаживал степные просторы. Джеордже, сгорбившись, сидел на козлах и не отрывал глаз от костлявых крупов лошадей, с которых Митру то и дело сгонял кнутом целые тучи злых зеленых мух. В прозрачном воздухе слышалось лишь едва уловимое перешептывание густых зеленых трав. Вдали на горизонте, как змея с дымящейся головой, полз поезд. Полоски земли казались странным смешением весны и осени: недавно вспаханные борозды, черневшие, как груды блестящего угля, перемежались с желтыми наделами неубранной кукурузы, сухо шелестевшей листьями; дальше простиралось серое колючее жнивье.
— Это надел Пику, а дальше югэр Катицы Цурику. За поворотом начнутся земли господина священника, — рассказывал Митру, словно Джеордже сам не знал этих мест.
— Я знаю, — улыбнулся тот.
— Ну, конечно. И чего это мне взбрело? Хорошая здесь земля. Ну вот, мы и приехали.
По краям поля тянулись груды початков. Наполовину выклеванные воронами, они напоминали желтые лошадиные челюсти.
Митру подъехал к одинокому дубу и стреножил лошадей. Теперь он молчал, чтобы директор не подумал, что он любит больше болтать, чем работать. Засучив рукава серой пеньковой рубахи, Митру взял большую плетеную корзину и стал быстро наполнять ее початками. Потом побежал с корзиной к телеге, опрокинул туда кукурузу и снова вернулся к краю поля. Скоро лоб его заблестел от пота. Глядя, как трудится Митру, Джеордже почувствовал себя неловко. Он попытался ему помочь, но с непривычки спотыкался и терял равновесие.
— Оставьте, сейчас все будет готово, — повернул к нему Митру красное, вспотевшее лицо. — Большое добро вы сделали нам... Только бы помог бог рассчитаться...
— Ты это оставь,— прикрикнул на него Джеордже. - Иди сюда, покурим.
Митру укоризненно взглянул на него, но не решился сказать, что скоро уже стемнеет и он не может долго. задерживать чужую телегу. Он подошел к Джеордже тяжело дыша и, вытерев ладони, закурил. Его маленькие острые глаза утратили свой холодный блеск и бесцельно бродили по прозрачному небу, задерживаясь то на парящей птице, то на одиноком краснеющем облачке. Из-за холма доносилось журчание Теуза и запах гниющего у берега ила. Побежденный усталостью, Митру сделал последнюю, самую сладкую затяжку и поднялся.
— Подожди, куда торопишься? — взял его за руку Джеордже.
— Некогда мне рассиживаться тут, господин директор, — холодно возразил Митру. — Дома у меня нет, жрать нечего. — Но в ту же минуту у него мелькнула мысль, что директор может раздумать, хотя они и уда- рили по рукам. Он вздрогнул и посмотрел в другую сторону.
— Послушай, а сколько у тебя земли? — спросил Джеордже.
— У меня? Два югэра, те, что мне дал Лэдой. Да только я слышал, он собирается отобрать их. Отдать-то я отдам, только вместе с жизнью, но чем черт не шутит.
Джеордже не знал, как начать нужный ему разговор. Ему не хотелось упускать этого случая, когда они были вдвоем, но он чувствовал, что ему легче сблизиться с целой толпой, чем с одним человеком.
— Ты знаешь, что после первой мировой войны была земельная реформа?
— Как не знать! Поговаривали, и теперь дадут. Я слышал, что в других местах новое правительство поделило между крестьянами помещичьи земли. А у нас что делить? Имение Франца Кранца раздали еще в тысяча девятьсот двадцатом году, а потом земля снова скопилась у Лэдоя и у Гэврилэ Урсу — святого. Даже если отнять у них всех, не хватит. Я думал...
— А имение Паппа в Зеринде? — неожиданно спросил Джеордже.
Митру вытаращил глаза и уставился на него, потом улыбнулся, намекая, что он тоже не лыком шит и понимает, что директор шутит. Но Джеордже внимательно смотрел на собеседника и продолжал:
— Вон там лежат земли Франца-Фердинанда... Земля хорошая, но запущенная, около пятисот югэров, да выгон, — продолжал он, так и не дождавшись ответа Митру.
— Хорошая-то хорошая. — Митру закашлялся. — Дайте еще цигарку, а то курить страсть как захотелось. И земля-то эта в нашей волости.
— Ты действительно не понимаешь или притворяешься? — вспылил Джеордже. — Все поместья площадью больше пятидесяти гектаров экспроприируются. Поместье Паппа уцелело лишь потому, что все местные чиновники — царанисты. Если будем тянуть, Папп разделит поместье между своими людьми. Уж он-то сумеет вывернуться...
— Господин Папп — отец и защитник румын, — укоризненно проговорил Митру. — Все село знает его еще со времен венгерского владычества. Боже упаси сказать что-либо подобное, на вас накинутся и Лэдой, и Пику, и Гэврилэ. Я слышал, они организуют царанистскую партию у нас в Лунке во главе с Кордишем.
— Ты с ума сошел! — крикнул Джеордже. Ему казалось, что Митру смеется над ним. — Неужели ты не понимаешь, что теперь право на стороне тех, кто работает! А Папп разве работает? — продолжал он с раздражением, чувствуя, что не может найти общий язык со своим собеседником.
— Может, и работает, занимается какими-нибудь своими делами...
— Но ведь землю-то он не обрабатывает! На ней трудятся эти несчастные поселенцы...
— Ну, об этих говорить нечего — голодранцы, никудышные люди, нищие...
— А ты сам кто такой?.. — воскликнул Джеордже.
— Я из Лунки, не пришелец, не чужой... — возразил Митру, не поднимая головы и рассматривая свои колени.
— Подумай только, если мы не пошевелимся, земля снова попадет в чужие руки, как после первой войны..
Митру зло усмехнулся.
— Бросьте, господин директор. Нет правды на земле и не может быть.
— Как это не может быть? Если вы, угнетенные, будете за нее драться...
— Дрались мы и с русскими и с немцами. И потом я так скажу —нельзя прислушиваться к голосу сатаны,.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159