Спрячься дома. Они тут черт знает что наделают... Я слышал, что охотятся на людей, как на зайцев.
— Я говорю не о румынских, чешских или сербских крестьянах, которые такие же обездоленные, как и мы, а о помещиках, напуганных тем, что, по примеру рус-ских и венгров, пролетариат поднимет революцию и в их странах. Товарищи! Верьте в Красную Армию, а если ьапдиты вроде этого Ковача будут досаждать вам, говорите об этом открыто любому коммунисту. А теперь, когда вы рассказали, сколько зла причинил вам Ковач, скажите, какое наказание мы применим к нему?
Некоторое время царило молчание. Потом вперед вышел старый крестьянин. Он снял шляпу, расправил усы, сплюнул и медленно заговорил, явно довольный тем, что может высказать свое мнение стольким людям.
— Я думаю, что его надо как следует выдрать перед всем миром.
В толпе послышался смех.
— Это неплохо. Долой штаны!
— Да,— закричал кто-то,— а после этого он нас расстреляет! В тюрьму его!
— Прошу слова,— вышел вперед рабочий-железнодорожник. — Меня зовут Петер Асталош. Я коммунист, Революция вам доверяет, товарищи, так что не к лицу нам бросать на ветер слова. Из-за таких людей, как Ковач, люди боятся революции и прислушиваются к разговорам классовых врагов. Я требую немедленного расстрела!
— Ох! — выдохнула разом толпа.
— Кто за предложение товарища Асталоша, пусть поднимет руку,— крикнул кудрявый парень.
Одна за другой поднялись все руки.
— Революционный трибунал приговаривает к смерти врага революции Лайоша Ковача,— раздельно произнес кудрявый. — Приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Михай выскользнул из толпы и пошел домой. Если венгры хотят убивать друг друга, это их дело, а ему незачем вмешиваться, а то потом еще отвечать придется. Но случившееся взволновало его. Он понял, что прошли времена, когда каждый мог издеваться над людьми. Михай рассказал обо всем Анне, но она пожала плечами.
— Как только все успокоится, так и поедем... Нечего нам здесь делать...
Вскоре прошел слух о том, что приближаются румынские войска, чтобы задушить революцию, вернуть графов и помещиков. Анна слышала вокруг столько проклятий по адресу своего народа, что потеряла от страха сон.
Она посылала Иосифу письмо за письмом, но все они оставались без ответа. Однажды вечером вдали послышался глухой рокот орудий. На другой день революционные отряды отошли, а через несколько часов в село вступила румынская армия. Анна с детьми выбежала навстречу войскам и расплакалась при виде румынских солдат,— все-таки дожила до победы. Они показались ей чудесными в своей голубой форме с пиками и трехцвет^ ными флагами.
Усадьба пылала, охваченная пламенем. Румынские офицеры распорядились потушить пожар и разместились в усадьбе, а на обгоревшей башне приказали поднять румынский флаг и вы несть постол.
На следующий день лейтенант в сопровождении нескольких крестьян явился в дом к Михаю.
— Я слышал, что вы румыны,— даже не поздоровав^ шись, сказал он. — Это правда? Хорошо... Тогда скажите, кто на селе был с коммунистами. Пиши, Попеску.
— Нам это неизвестно,— ответил Михай, глядя в сторону.
— Как это неизвестно?
— Да так уж, не гневайтесь. Откуда мне знать, кто из них коммунист. Не написано это на них, не в обиду будет сказано, и рогов они не носят... Такие же люди, как и мы.,.
Офицер с удивлением посмотрел на пего.
— Такие же, как мы? Гм... Ну, а о земле кто из них говорил?
— Да все,— засмеялся Михай. — Кто не нуждается в земле?
— А сам-то ты что за птица? Как звать?
— Михай Моц...
— Моц — хоц! 1 Вижу, Моц, что и тебя не миновала красная зараза... Постой, мы избавим вас от нее. Сдерем вместе со шкурой. Собаки продажные, предатели!
И офицер вышел, хлопнув дверью.
— Почему ты не сказал ему? — крикнула Анна.
— С чего это я должен был говорить?
— С того! Вот запишут тебя и не выдадут деньги из банка. Помилуй бог, Михай, что с тобой!
После падения Будапешта стало известно, что в двух селах — Орговани и Сиофок — венгерские офицеры расстреляли тысячи сдавшихся в плен революционных солдат. Женщины, мужья и сыновья которых были в армии,
1 Хоц—вор.
бродили по селу, как безумные, и рвали на себе волосы. Католический священник отказался служить по расстрелянным панихиду.
— Получили то, что хотели. Такой конец ждет каждого, кто идет против бога и закона.
9
Собравшись наконец с духом, Михай отправился в Сол-нок, чтобы взять свои деньги из банка. Пустынные улицы города были покрыты мусором, магазины разграблены. Оборванные прохожие, изредка попадавшиеся навстречу, выглядели напуганными. Сердце Михая сжалось при виде банка: все стены были изрешечены нулями, окна выбиты и заколочены досками. Вместо представительного толстого директора с седой шелковистой бородой Михая встретил худой, сгорбленный и недовольный человек.
Взяв из рук Михая книжку, он пренебрежительно просмотрел ее и сказал, что сейчас принесет деньги.
— Прошу прощения,— угодливо улыбнулся Михай, кланяясь,— мы приезжие, хотим ехать домой.
— В чем же дело?
— Дайте мне золотом, как я вам когда-то. Человек вдруг расхохотался. Казалось, он вот-вот
лопнет от смеха. Глаза у него налились слезами и покраснели; он хлопал в*ладоши и извивался над своим столом, как червяк.
— Со времен его величества Франца-Иосифа я не слышал такой остроумной шутки. Золото! Золото! Я дам вам, господин Моц, два мешка бумаги. Будет чем раскуривать трубку до самого гроба. Пошли...
Михай пошел за ним, ничего не понимая. Он осознал, что случилось, лишь в то мгновение, когда перед ним оказалась груда бумажек, не стоивших и ломаного гроша. Он кинулся на веселого человечка, хотел схватить его за горло, потом заплакал и чуть было не встал перед ним на колени. Чиновнику даже стало жаль его.
— Что вы, дорогой, откуда вы свалились? Люди с историческими именами, господин Моц, и те остались нищими, венгерские традиции рухнули. Конверсия, добротой
— Я был в степи, мне неоткуда было знать, — стонал Михай. — В степи! Пришла война, революция, мне неоткуда было узнать. Вот уже семнадцать лет, как я здесь тружусь, гну спину.
— Я искренне сочувствую вам, но что поделаешь?
Михай опомнился на улице с ворохом бумажек в руках. Денег было несколько сот миллионов, но на них едва ли можно было купить одну тощую корову. Михай свернул в трактир, и, по мере того как он пил, мозг его затуманивался, а тело словно омертвело. Он сам не помнил, как добрался до дому. Какой-то односельчанин подобрал его на базаре и положил в телегу. Всю дорогу Михай лежал на спине, глядя в голубое весеннее небо. При виде мужа Анна испугалась, быстро подхватила его и втащила* в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Я говорю не о румынских, чешских или сербских крестьянах, которые такие же обездоленные, как и мы, а о помещиках, напуганных тем, что, по примеру рус-ских и венгров, пролетариат поднимет революцию и в их странах. Товарищи! Верьте в Красную Армию, а если ьапдиты вроде этого Ковача будут досаждать вам, говорите об этом открыто любому коммунисту. А теперь, когда вы рассказали, сколько зла причинил вам Ковач, скажите, какое наказание мы применим к нему?
Некоторое время царило молчание. Потом вперед вышел старый крестьянин. Он снял шляпу, расправил усы, сплюнул и медленно заговорил, явно довольный тем, что может высказать свое мнение стольким людям.
— Я думаю, что его надо как следует выдрать перед всем миром.
В толпе послышался смех.
— Это неплохо. Долой штаны!
— Да,— закричал кто-то,— а после этого он нас расстреляет! В тюрьму его!
— Прошу слова,— вышел вперед рабочий-железнодорожник. — Меня зовут Петер Асталош. Я коммунист, Революция вам доверяет, товарищи, так что не к лицу нам бросать на ветер слова. Из-за таких людей, как Ковач, люди боятся революции и прислушиваются к разговорам классовых врагов. Я требую немедленного расстрела!
— Ох! — выдохнула разом толпа.
— Кто за предложение товарища Асталоша, пусть поднимет руку,— крикнул кудрявый парень.
Одна за другой поднялись все руки.
— Революционный трибунал приговаривает к смерти врага революции Лайоша Ковача,— раздельно произнес кудрявый. — Приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Михай выскользнул из толпы и пошел домой. Если венгры хотят убивать друг друга, это их дело, а ему незачем вмешиваться, а то потом еще отвечать придется. Но случившееся взволновало его. Он понял, что прошли времена, когда каждый мог издеваться над людьми. Михай рассказал обо всем Анне, но она пожала плечами.
— Как только все успокоится, так и поедем... Нечего нам здесь делать...
Вскоре прошел слух о том, что приближаются румынские войска, чтобы задушить революцию, вернуть графов и помещиков. Анна слышала вокруг столько проклятий по адресу своего народа, что потеряла от страха сон.
Она посылала Иосифу письмо за письмом, но все они оставались без ответа. Однажды вечером вдали послышался глухой рокот орудий. На другой день революционные отряды отошли, а через несколько часов в село вступила румынская армия. Анна с детьми выбежала навстречу войскам и расплакалась при виде румынских солдат,— все-таки дожила до победы. Они показались ей чудесными в своей голубой форме с пиками и трехцвет^ ными флагами.
Усадьба пылала, охваченная пламенем. Румынские офицеры распорядились потушить пожар и разместились в усадьбе, а на обгоревшей башне приказали поднять румынский флаг и вы несть постол.
На следующий день лейтенант в сопровождении нескольких крестьян явился в дом к Михаю.
— Я слышал, что вы румыны,— даже не поздоровав^ шись, сказал он. — Это правда? Хорошо... Тогда скажите, кто на селе был с коммунистами. Пиши, Попеску.
— Нам это неизвестно,— ответил Михай, глядя в сторону.
— Как это неизвестно?
— Да так уж, не гневайтесь. Откуда мне знать, кто из них коммунист. Не написано это на них, не в обиду будет сказано, и рогов они не носят... Такие же люди, как и мы.,.
Офицер с удивлением посмотрел на пего.
— Такие же, как мы? Гм... Ну, а о земле кто из них говорил?
— Да все,— засмеялся Михай. — Кто не нуждается в земле?
— А сам-то ты что за птица? Как звать?
— Михай Моц...
— Моц — хоц! 1 Вижу, Моц, что и тебя не миновала красная зараза... Постой, мы избавим вас от нее. Сдерем вместе со шкурой. Собаки продажные, предатели!
И офицер вышел, хлопнув дверью.
— Почему ты не сказал ему? — крикнула Анна.
— С чего это я должен был говорить?
— С того! Вот запишут тебя и не выдадут деньги из банка. Помилуй бог, Михай, что с тобой!
После падения Будапешта стало известно, что в двух селах — Орговани и Сиофок — венгерские офицеры расстреляли тысячи сдавшихся в плен революционных солдат. Женщины, мужья и сыновья которых были в армии,
1 Хоц—вор.
бродили по селу, как безумные, и рвали на себе волосы. Католический священник отказался служить по расстрелянным панихиду.
— Получили то, что хотели. Такой конец ждет каждого, кто идет против бога и закона.
9
Собравшись наконец с духом, Михай отправился в Сол-нок, чтобы взять свои деньги из банка. Пустынные улицы города были покрыты мусором, магазины разграблены. Оборванные прохожие, изредка попадавшиеся навстречу, выглядели напуганными. Сердце Михая сжалось при виде банка: все стены были изрешечены нулями, окна выбиты и заколочены досками. Вместо представительного толстого директора с седой шелковистой бородой Михая встретил худой, сгорбленный и недовольный человек.
Взяв из рук Михая книжку, он пренебрежительно просмотрел ее и сказал, что сейчас принесет деньги.
— Прошу прощения,— угодливо улыбнулся Михай, кланяясь,— мы приезжие, хотим ехать домой.
— В чем же дело?
— Дайте мне золотом, как я вам когда-то. Человек вдруг расхохотался. Казалось, он вот-вот
лопнет от смеха. Глаза у него налились слезами и покраснели; он хлопал в*ладоши и извивался над своим столом, как червяк.
— Со времен его величества Франца-Иосифа я не слышал такой остроумной шутки. Золото! Золото! Я дам вам, господин Моц, два мешка бумаги. Будет чем раскуривать трубку до самого гроба. Пошли...
Михай пошел за ним, ничего не понимая. Он осознал, что случилось, лишь в то мгновение, когда перед ним оказалась груда бумажек, не стоивших и ломаного гроша. Он кинулся на веселого человечка, хотел схватить его за горло, потом заплакал и чуть было не встал перед ним на колени. Чиновнику даже стало жаль его.
— Что вы, дорогой, откуда вы свалились? Люди с историческими именами, господин Моц, и те остались нищими, венгерские традиции рухнули. Конверсия, добротой
— Я был в степи, мне неоткуда было знать, — стонал Михай. — В степи! Пришла война, революция, мне неоткуда было узнать. Вот уже семнадцать лет, как я здесь тружусь, гну спину.
— Я искренне сочувствую вам, но что поделаешь?
Михай опомнился на улице с ворохом бумажек в руках. Денег было несколько сот миллионов, но на них едва ли можно было купить одну тощую корову. Михай свернул в трактир, и, по мере того как он пил, мозг его затуманивался, а тело словно омертвело. Он сам не помнил, как добрался до дому. Какой-то односельчанин подобрал его на базаре и положил в телегу. Всю дорогу Михай лежал на спине, глядя в голубое весеннее небо. При виде мужа Анна испугалась, быстро подхватила его и втащила* в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159