Из чувства признательности Джеордже пытался вступить с ним в разговор, но полковник отвечал односложно, даже враждебно, и Джеордже оставил его в покое. Да и вообще он старался поменьше думать — физическая работа шла ему на пользу и с некоторых пор начала даже развлекать. По ночам он часто видел во сне Эмилию и просыпался взволнованный и возбужденный. Состояние это усиливалось с наступлением весны.
Неожиданно холодный ветер потеплел, и вся степь приобрела бурый, грязноватый цвет. По ночам те, кто не мог спать среди храпа и сонного бормотания остальных, прислушивались к бесконечному жужжанию, которое поднималось откуда-то из глубин, проникало сквозь степы, передавалось воздуху и даже беспокойному огоньку в печи. Замерзший за зиму и звеневший, как стекло, лес вдруг зашептал мягко, почти по-человечьи. Земля размякла и хлюпала под ногами.
Джеордже потерял сон и целыми ночами беспокойно мотался на нарах, чувствуя, что не сможет долго Среди пленных ходили самые нелепые слухи о том, ЧТО якобы немцы поблизости и лагерь в мешке, который
шут летом, когда войска Роммеля соединятся с частями в России. Потом прошел слух об Курском, где будто бы была немецкая армия.
Вопреки своей воле Джеордже слушал все это и переходил от надежды к отчаянию. Он стал раздражительным, готов был броситься с топором на товарища из-за пустяка. Джеордже успел забыть обо всех ужасах войны и мечтал оказаться даже па передовой линии, только бы вырваться отсюда. С передовой он мог бы дезертировать. Он воображал, что прячется дома среди своих, и заранее мысленно подготовил себе сотни убежищ: сторожка в лесу или скрытый закуток на чердаке, где держали запас зерна. Он даже мог бы вырыть для себя подземное убежище и скрываться там сколько угодно.
Потом пошли бесконечные дожди, все вокруг затянулось серой, липкой пеленой.
Однажды ночью, прислушиваясь к бесконечному, назойливому шуму дождя, Джеордже почувствовал, как кто-то неслышно подкрался к нарам. Чья-то рука легла ему на грудь, и, прежде чем он успел произнести хоть слово, широкая жесткая ладонь закрыла рот.
— Молчи,— услышал он прерывающийся шепот полковника.— Молчи и слушай.
Джеордже различал приглушенные и редкие удары собственного сердца.
— Ты умеешь говорить по-русски?
— Умею.
— Хорошо?
— Вполне.
— Прекрасно. Бежим.
Дрожь прошла по всему телу Джеордже. Полковник едва слышно засмеялся и похлопал его по плечу.
— Все подготовлено и продумано с самого начала. В первый же раз, когда выйдем на заготовку дров, мы отобьемся от остальных. Это легко. Я выберу для нас делянку с краю. Понял?
— Нет.
— Не важно. Теперь выслушай и запомни: если ты хоть словом обмолвишься об этом, я убью тебя... И если не захочешь бежать, тоже...
— Хочу,—- выдохнул Джеордже.
— Если что, я прикончу тебя. Ни я, ни младший лейтенант не знаем русского языка. Поэтому... На днях начнется наступление...
— Это меня не интересует...
— Ты спятил. Молчи. Бежим завтра или послезавтра, при первой возможности.
На другой день шел дождь, и они не вышли на работу. Мрачные пленные бесцельно бродили по бараку. Кто-то предложил Джеордже партию в шахматы, но он отказался, сославшись на нездоровье, и вытянулся на нарах, положив под голову руки. Проснулся он с чувством мучительного беспокойства. Ему хотелось обменяться с Ду-митреску хоть взглядом, но тот словно окаменел. «Ну, а если поймают?— спросил себя Джеордже. — Расстреляют, и все»,—решил он, и на душе сразу стало спокойно. В действительности ему не хотелось ни бежать, ни оставаться, план казался неосуществимым. Но какое это имело значение? Теперь на все было наплевать.
Их повели в лес только через неделю, когда дожди прекратились. От волнения и страха Джеордже не видел, куда ступает, и шатался, натыкаясь на других. Думитреску, как всегда, распределял участки и выбрал крайний для себя, Джеордже и младшего лейтенанта.
— В обед,— коротко бросил полковник.— Пока работайте.
Джеордже начал рубить ствол с холодной яростью.
— Ты что, помешался? — остановил его полковник. — Прибереги силы. Впереди немалый путь...
Лицо полковника было мертвенно-бледным, и он непрерывно шевелил губами, словно молился.
В ожидании, когда Думитреску подаст сигнал к побегу, Джеордже следил за каждым его движением и тщетно спрашивал себя, почему боится полковника, как и все остальные.
Джеордже все отдал бы теперь за часы. Он попытался считать, но сбился. Шелест леса, сухие удары топоров казались ему невыносимыми. Наконец часовой, совершая обход, прошел мимо них и удалился.
— Готово. Сначала идите вы вдвоем, а я за вами... Ни звука... Да поможет нам бог. Марш.
Младший лейтенант спрятал топор под шинель, надвинул на глаза фуражку и бросился вперед короткими перебежками. Джеордже бежал следом и видел его узкую спину, вздрагивающие плечи, слышал прерывистое. Вскоре, однако, они вынуждены были остановиться — грязь, смешанная с прошлогодней листвой, так облепила ботинки, что они стали огромными и страшно тяжелыми. Обернувшись, Джеордже увидел среди, деревьев согнутую фигуру бегущего полковника. Лицо у него было красное и злое. Он пробежал мимо них и, рванув младшего лейтенанта за плечо, прошипел:
— Беги быстрей, паскуда. К северу... смотри на мох на стволах... там... за лесом... разрушенное село... на ночь.
Ноги все труднее отрывались от липкой грязи. Младший лейтенант падал несколько раз, но продолжал бежать, подбадриваемый Думитреску. Стук топоров слышался все слабее, и наконец они оказались среди угрожающей тишины, холода и предвечернего мрака.
Полковник остановился, вытащил из-под шинели буханку хлеба, разломил ее на три части и протянул им. Джеордже жадно откусил кусок, но есть не смог — ему стало дурно. Кровь ударяла в голову, глаза закрывались, перед ними вертелись красные, пылающие круги.
— Ну вот, дорогие мои,— радостно сказал полковник.— Вырвались. Когда я был в комендатуре, то видел там карту области. Да какая это область? Дрянь! Даже гор нет. Так вот! К северу есть покинутая деревня. Вот только не знаю, сколько нам до нее идти... В деревне отдохнем... Днем будем спать... ночью двигаться. Через несколько дней встретимся с нашими. Ты что, Теодореску? Не рад?
Джеордже пожал плечами. Ему хотелось, как ребенку, не думать ни о чем и полностью положиться на Думитреску.
— В селе может кто-нибудь оказаться... Не теряйте топоры, они могут понадобиться. А теперь в путь.
Так начался их побег.
Из леса им удалось выйти только на третий вечер. Они едва тащились, полумертвые от голода и усталости, промокшие до костей и грязные с ног до головы. Лес неожиданно оборвался, и перед ними открылась темная, молчаливая степь. Вокруг не было видно ни одного огонька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Неожиданно холодный ветер потеплел, и вся степь приобрела бурый, грязноватый цвет. По ночам те, кто не мог спать среди храпа и сонного бормотания остальных, прислушивались к бесконечному жужжанию, которое поднималось откуда-то из глубин, проникало сквозь степы, передавалось воздуху и даже беспокойному огоньку в печи. Замерзший за зиму и звеневший, как стекло, лес вдруг зашептал мягко, почти по-человечьи. Земля размякла и хлюпала под ногами.
Джеордже потерял сон и целыми ночами беспокойно мотался на нарах, чувствуя, что не сможет долго Среди пленных ходили самые нелепые слухи о том, ЧТО якобы немцы поблизости и лагерь в мешке, который
шут летом, когда войска Роммеля соединятся с частями в России. Потом прошел слух об Курском, где будто бы была немецкая армия.
Вопреки своей воле Джеордже слушал все это и переходил от надежды к отчаянию. Он стал раздражительным, готов был броситься с топором на товарища из-за пустяка. Джеордже успел забыть обо всех ужасах войны и мечтал оказаться даже па передовой линии, только бы вырваться отсюда. С передовой он мог бы дезертировать. Он воображал, что прячется дома среди своих, и заранее мысленно подготовил себе сотни убежищ: сторожка в лесу или скрытый закуток на чердаке, где держали запас зерна. Он даже мог бы вырыть для себя подземное убежище и скрываться там сколько угодно.
Потом пошли бесконечные дожди, все вокруг затянулось серой, липкой пеленой.
Однажды ночью, прислушиваясь к бесконечному, назойливому шуму дождя, Джеордже почувствовал, как кто-то неслышно подкрался к нарам. Чья-то рука легла ему на грудь, и, прежде чем он успел произнести хоть слово, широкая жесткая ладонь закрыла рот.
— Молчи,— услышал он прерывающийся шепот полковника.— Молчи и слушай.
Джеордже различал приглушенные и редкие удары собственного сердца.
— Ты умеешь говорить по-русски?
— Умею.
— Хорошо?
— Вполне.
— Прекрасно. Бежим.
Дрожь прошла по всему телу Джеордже. Полковник едва слышно засмеялся и похлопал его по плечу.
— Все подготовлено и продумано с самого начала. В первый же раз, когда выйдем на заготовку дров, мы отобьемся от остальных. Это легко. Я выберу для нас делянку с краю. Понял?
— Нет.
— Не важно. Теперь выслушай и запомни: если ты хоть словом обмолвишься об этом, я убью тебя... И если не захочешь бежать, тоже...
— Хочу,—- выдохнул Джеордже.
— Если что, я прикончу тебя. Ни я, ни младший лейтенант не знаем русского языка. Поэтому... На днях начнется наступление...
— Это меня не интересует...
— Ты спятил. Молчи. Бежим завтра или послезавтра, при первой возможности.
На другой день шел дождь, и они не вышли на работу. Мрачные пленные бесцельно бродили по бараку. Кто-то предложил Джеордже партию в шахматы, но он отказался, сославшись на нездоровье, и вытянулся на нарах, положив под голову руки. Проснулся он с чувством мучительного беспокойства. Ему хотелось обменяться с Ду-митреску хоть взглядом, но тот словно окаменел. «Ну, а если поймают?— спросил себя Джеордже. — Расстреляют, и все»,—решил он, и на душе сразу стало спокойно. В действительности ему не хотелось ни бежать, ни оставаться, план казался неосуществимым. Но какое это имело значение? Теперь на все было наплевать.
Их повели в лес только через неделю, когда дожди прекратились. От волнения и страха Джеордже не видел, куда ступает, и шатался, натыкаясь на других. Думитреску, как всегда, распределял участки и выбрал крайний для себя, Джеордже и младшего лейтенанта.
— В обед,— коротко бросил полковник.— Пока работайте.
Джеордже начал рубить ствол с холодной яростью.
— Ты что, помешался? — остановил его полковник. — Прибереги силы. Впереди немалый путь...
Лицо полковника было мертвенно-бледным, и он непрерывно шевелил губами, словно молился.
В ожидании, когда Думитреску подаст сигнал к побегу, Джеордже следил за каждым его движением и тщетно спрашивал себя, почему боится полковника, как и все остальные.
Джеордже все отдал бы теперь за часы. Он попытался считать, но сбился. Шелест леса, сухие удары топоров казались ему невыносимыми. Наконец часовой, совершая обход, прошел мимо них и удалился.
— Готово. Сначала идите вы вдвоем, а я за вами... Ни звука... Да поможет нам бог. Марш.
Младший лейтенант спрятал топор под шинель, надвинул на глаза фуражку и бросился вперед короткими перебежками. Джеордже бежал следом и видел его узкую спину, вздрагивающие плечи, слышал прерывистое. Вскоре, однако, они вынуждены были остановиться — грязь, смешанная с прошлогодней листвой, так облепила ботинки, что они стали огромными и страшно тяжелыми. Обернувшись, Джеордже увидел среди, деревьев согнутую фигуру бегущего полковника. Лицо у него было красное и злое. Он пробежал мимо них и, рванув младшего лейтенанта за плечо, прошипел:
— Беги быстрей, паскуда. К северу... смотри на мох на стволах... там... за лесом... разрушенное село... на ночь.
Ноги все труднее отрывались от липкой грязи. Младший лейтенант падал несколько раз, но продолжал бежать, подбадриваемый Думитреску. Стук топоров слышался все слабее, и наконец они оказались среди угрожающей тишины, холода и предвечернего мрака.
Полковник остановился, вытащил из-под шинели буханку хлеба, разломил ее на три части и протянул им. Джеордже жадно откусил кусок, но есть не смог — ему стало дурно. Кровь ударяла в голову, глаза закрывались, перед ними вертелись красные, пылающие круги.
— Ну вот, дорогие мои,— радостно сказал полковник.— Вырвались. Когда я был в комендатуре, то видел там карту области. Да какая это область? Дрянь! Даже гор нет. Так вот! К северу есть покинутая деревня. Вот только не знаю, сколько нам до нее идти... В деревне отдохнем... Днем будем спать... ночью двигаться. Через несколько дней встретимся с нашими. Ты что, Теодореску? Не рад?
Джеордже пожал плечами. Ему хотелось, как ребенку, не думать ни о чем и полностью положиться на Думитреску.
— В селе может кто-нибудь оказаться... Не теряйте топоры, они могут понадобиться. А теперь в путь.
Так начался их побег.
Из леса им удалось выйти только на третий вечер. Они едва тащились, полумертвые от голода и усталости, промокшие до костей и грязные с ног до головы. Лес неожиданно оборвался, и перед ними открылась темная, молчаливая степь. Вокруг не было видно ни одного огонька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159