в тот миг, когда конюх схватил под уздцы переднюю лошадь, мне бросились в глаза двое мужчин, стоявшие в нескольких ярдах от кареты у двери столовой, и один из них, к моему ужасу, был Квигг.
Он был поглощен разговором с незнакомцем (одетым в гетры, вельветовые бриджи, фетровую шляпу и грубый сюртук возчика) и едва скользнул взглядом по проехавшей мимо карете. Он не ожидал, что я прибегну к такому способу передвижения, поскольку ничего не знал об имевшемся у меня полусоверене.
Кондуктор спрыгнул с козел и обратился к конюху, я же оказался бы на виду у Квигга, если бы не объемистая фигура кучера, все еще отгораживавшая меня от моего врага.
Пришлось примерзнуть к месту и слушать находившегося в двух шагах Квигга.
– Я гонюсь за малолетним воришкой, – объяснял тот. – Он дал деру прошлой ночью, утром я с моими ребятами шел по следам до большой дороги, а там его, видать, кто-то подвез: собаки потеряли след. Старшего сына я отослал с собаками домой, а сам с младшим отправился верхом. Сын дал крюк через Хоумби, а я поехал через Спентбридж, мы ведь не знали, какой он выберет путь. Здесь у меня назначена встреча с сыном, и, если он не поймал шельмеца, мы, скорее всего, поищем его здесь, а после полудня двинем в Селби. – Названный им город был ближайшим крупным населенным пунктом на большой дороге к югу. – Он, верно, побежал на юг, а стало быть, Селби не минует.
Возчик что-то ответил, но на таком отчаянном диалекте, что я не разобрал ни слова.
Квигг в ответ описал мою внешность и добавил:
– Вы уж не упустите мошенника; предупредите еще и других парней, и сторожа при воротах, ладно? А если отловите, то не выпускайте и пошлите мне весточку.
Возчик как будто согласился и задал еще какой-то вопрос.
– Ну да, накидка, – ответил Квигг. – Но мало того, он и сам-то по себе беглый подмастерье. Облапошил своих друзей, что заплатили за его обучение, а хуже всего – меня, я ведь не месяц и не два учил его ремеслу.
Я оценил хитрый ход Квигга – выставить меня беглым подмастерьем; я лишался защиты со стороны закона, и Квигг мог обратиться за помощью к властям.
Тут Квигг окликнул кондуктора моей кареты, и я с испугом понял, что еще несколько секунд, и я буду обнаружен. Тем временем кучер закончил собирать пожитки и встал. За его плотной фигурой я, как мог несуетливо, сошел с козел по ту сторону от Квигга и, справившись с искушением оглянуться или припустить бегом, покинул двор через арочный проезд.
На улице я ускорил шаги, перешел на бег, нырнул в один переулок, другой, третий. Судя по тому, что я подслушал, стало понятно: до наступления тьмы нужно оставаться в городе, путешествовать придется ночью, на дорожных заставах показываться нельзя. Слоняться по улицам тоже было небезопасно. Но живот у меня подвело от голода, и я купил все же небольшую буханку хлеба (от денег Стивена после этой покупки осталось два шиллинга и девять пенсов), а затем повернул к реке, к беднейшим городским кварталам.
Наконец мне бросилось в глаза то, что я искал: заброшенный извозчичий двор с рядом пустых строений, выходивший в тихий проулок. На дверях висели замки, однако одна дверь, ветхая и изъеденная жучком, подалась, я отодвинул ее в сторону, а войдя, вернул на место. В полутьме я разглядел конюшню на три стойла, с чердаком, куда вела достаточно прочная на вид лестница. Я уселся на старые ясли и съел половину буханки, наслаждаясь тем, что нахожусь в сухом, довольно теплом и (впервые) достаточно безопасном месте. Сама атмосфера конюшни, где пахло пенькой от разбросанных вокруг мешков, солодом и гнилым деревом, странным образом успокаивала, поскольку свидетельствовала о том, что помещение давно заброшено. Я осторожно вскарабкался по лестнице – ни один взрослый, конечно, на это бы не решился, – забрался в дальний темный угол, в прелую солому, укрылся ею и заснул.
Проснулся я, когда почти уже стемнело. Я спустился, поел еще хлеба, подождал, пока наступит ночь, и после этого осмелился выбраться в неосвещенные переулки. Избегая больших улиц, я покинул город и направился к северу, на тот случай, если на южных дорогах меня стерегут. Я прошел милю или две, свернул с большой дороги и, держась подальше от городских огней, обогнул город по большой дуге; на южный тракт можно было выйти только за дорожной заставой, чтобы не попасться на глаза смотрителю. Этот маневр отнял у меня несколько часов, но, по крайней мере, отдых пошел на пользу моей ноге и я смог передвигаться быстрым шагом. В этот раз я не стал прятаться от случайных путников, исключая только всадников, ехавших навстречу (это могли быть Квигг или Роджер, уже возвращавшиеся из Селби).
Окрестностей Селби я достиг перед рассветом, нашел заброшенный сарай и там провел день, не имея другой еды, кроме остатков хлеба.
С наступлением темноты я обогнул город и пустился к югу. Над горизонтом плыла полная луна, в ее лучах поблескивали темные зарешеченные окна деревенских домиков. Перед рассветом я купил хлеба у перемазанного в муке пекаря, который вытаращил глаза при виде столь раннего клиента. Найдя отдельно стоявший амбар, я проспал там несколько часов, а затем, поскольку опасность миновала и можно было спокойно путешествовать днем и спать ночью, тем же ясным утром отправился дальше.
Вот так я путешествовал на юг. Часть пути я проделал бесплатно на попутных повозках, но в основном шагал пешком, ночуя в сенных сараях. Часто, лежа под соломой в затхлом коровнике или в тряской повозке, я вздрагивал и пробуждался, оттого что мне чудился голос матушки; в нем не слышалось ни страха, ни тревоги, а только странное спокойствие. Когда кончились деньги, я приучился попрошайничать (не забывая прятаться от констеблей); если выпросить ничего не удавалось, я воровал с полей сырую брюкву, не брезговал гороховой шелухой, обрывал остатки щавеля, ягод, дикой сливы и кислых яблок, росших по обочинам.
У меня не хватит времени описать все многочисленные приключения и странные встречи на большой дороге: разносчиков и нищих бродяг с сумами через плечо, честных работяг, которым не сидится на месте, отставных солдат и увечных моряков, лоточников, спешивших с одной ярмарки на Другую, и поводыря с медведем-плясуном (с ними я пропутешествовал половину дня). Жестянщики выкрикивали: «А кому бритвы и ножницы точить? Лудить-паять? Кастрюли-чайники починять?» По дорожкам для скота и лужайкам пастухи из Шотландии гнали коров на пастбища в Норфолк; видел я издалека и черноглазых молчаливых цыган в разноцветных кибитках. Кто-то меня обижал, но еще больше народу помогало. И все же, когда вышли деньги, с едой стало трудно. Как-то я за сутки съел только один кусок хлеба, и именно тогда, на шестой день после бегства с фермы, случилось происшествие, запомнившееся мне на всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Он был поглощен разговором с незнакомцем (одетым в гетры, вельветовые бриджи, фетровую шляпу и грубый сюртук возчика) и едва скользнул взглядом по проехавшей мимо карете. Он не ожидал, что я прибегну к такому способу передвижения, поскольку ничего не знал об имевшемся у меня полусоверене.
Кондуктор спрыгнул с козел и обратился к конюху, я же оказался бы на виду у Квигга, если бы не объемистая фигура кучера, все еще отгораживавшая меня от моего врага.
Пришлось примерзнуть к месту и слушать находившегося в двух шагах Квигга.
– Я гонюсь за малолетним воришкой, – объяснял тот. – Он дал деру прошлой ночью, утром я с моими ребятами шел по следам до большой дороги, а там его, видать, кто-то подвез: собаки потеряли след. Старшего сына я отослал с собаками домой, а сам с младшим отправился верхом. Сын дал крюк через Хоумби, а я поехал через Спентбридж, мы ведь не знали, какой он выберет путь. Здесь у меня назначена встреча с сыном, и, если он не поймал шельмеца, мы, скорее всего, поищем его здесь, а после полудня двинем в Селби. – Названный им город был ближайшим крупным населенным пунктом на большой дороге к югу. – Он, верно, побежал на юг, а стало быть, Селби не минует.
Возчик что-то ответил, но на таком отчаянном диалекте, что я не разобрал ни слова.
Квигг в ответ описал мою внешность и добавил:
– Вы уж не упустите мошенника; предупредите еще и других парней, и сторожа при воротах, ладно? А если отловите, то не выпускайте и пошлите мне весточку.
Возчик как будто согласился и задал еще какой-то вопрос.
– Ну да, накидка, – ответил Квигг. – Но мало того, он и сам-то по себе беглый подмастерье. Облапошил своих друзей, что заплатили за его обучение, а хуже всего – меня, я ведь не месяц и не два учил его ремеслу.
Я оценил хитрый ход Квигга – выставить меня беглым подмастерьем; я лишался защиты со стороны закона, и Квигг мог обратиться за помощью к властям.
Тут Квигг окликнул кондуктора моей кареты, и я с испугом понял, что еще несколько секунд, и я буду обнаружен. Тем временем кучер закончил собирать пожитки и встал. За его плотной фигурой я, как мог несуетливо, сошел с козел по ту сторону от Квигга и, справившись с искушением оглянуться или припустить бегом, покинул двор через арочный проезд.
На улице я ускорил шаги, перешел на бег, нырнул в один переулок, другой, третий. Судя по тому, что я подслушал, стало понятно: до наступления тьмы нужно оставаться в городе, путешествовать придется ночью, на дорожных заставах показываться нельзя. Слоняться по улицам тоже было небезопасно. Но живот у меня подвело от голода, и я купил все же небольшую буханку хлеба (от денег Стивена после этой покупки осталось два шиллинга и девять пенсов), а затем повернул к реке, к беднейшим городским кварталам.
Наконец мне бросилось в глаза то, что я искал: заброшенный извозчичий двор с рядом пустых строений, выходивший в тихий проулок. На дверях висели замки, однако одна дверь, ветхая и изъеденная жучком, подалась, я отодвинул ее в сторону, а войдя, вернул на место. В полутьме я разглядел конюшню на три стойла, с чердаком, куда вела достаточно прочная на вид лестница. Я уселся на старые ясли и съел половину буханки, наслаждаясь тем, что нахожусь в сухом, довольно теплом и (впервые) достаточно безопасном месте. Сама атмосфера конюшни, где пахло пенькой от разбросанных вокруг мешков, солодом и гнилым деревом, странным образом успокаивала, поскольку свидетельствовала о том, что помещение давно заброшено. Я осторожно вскарабкался по лестнице – ни один взрослый, конечно, на это бы не решился, – забрался в дальний темный угол, в прелую солому, укрылся ею и заснул.
Проснулся я, когда почти уже стемнело. Я спустился, поел еще хлеба, подождал, пока наступит ночь, и после этого осмелился выбраться в неосвещенные переулки. Избегая больших улиц, я покинул город и направился к северу, на тот случай, если на южных дорогах меня стерегут. Я прошел милю или две, свернул с большой дороги и, держась подальше от городских огней, обогнул город по большой дуге; на южный тракт можно было выйти только за дорожной заставой, чтобы не попасться на глаза смотрителю. Этот маневр отнял у меня несколько часов, но, по крайней мере, отдых пошел на пользу моей ноге и я смог передвигаться быстрым шагом. В этот раз я не стал прятаться от случайных путников, исключая только всадников, ехавших навстречу (это могли быть Квигг или Роджер, уже возвращавшиеся из Селби).
Окрестностей Селби я достиг перед рассветом, нашел заброшенный сарай и там провел день, не имея другой еды, кроме остатков хлеба.
С наступлением темноты я обогнул город и пустился к югу. Над горизонтом плыла полная луна, в ее лучах поблескивали темные зарешеченные окна деревенских домиков. Перед рассветом я купил хлеба у перемазанного в муке пекаря, который вытаращил глаза при виде столь раннего клиента. Найдя отдельно стоявший амбар, я проспал там несколько часов, а затем, поскольку опасность миновала и можно было спокойно путешествовать днем и спать ночью, тем же ясным утром отправился дальше.
Вот так я путешествовал на юг. Часть пути я проделал бесплатно на попутных повозках, но в основном шагал пешком, ночуя в сенных сараях. Часто, лежа под соломой в затхлом коровнике или в тряской повозке, я вздрагивал и пробуждался, оттого что мне чудился голос матушки; в нем не слышалось ни страха, ни тревоги, а только странное спокойствие. Когда кончились деньги, я приучился попрошайничать (не забывая прятаться от констеблей); если выпросить ничего не удавалось, я воровал с полей сырую брюкву, не брезговал гороховой шелухой, обрывал остатки щавеля, ягод, дикой сливы и кислых яблок, росших по обочинам.
У меня не хватит времени описать все многочисленные приключения и странные встречи на большой дороге: разносчиков и нищих бродяг с сумами через плечо, честных работяг, которым не сидится на месте, отставных солдат и увечных моряков, лоточников, спешивших с одной ярмарки на Другую, и поводыря с медведем-плясуном (с ними я пропутешествовал половину дня). Жестянщики выкрикивали: «А кому бритвы и ножницы точить? Лудить-паять? Кастрюли-чайники починять?» По дорожкам для скота и лужайкам пастухи из Шотландии гнали коров на пастбища в Норфолк; видел я издалека и черноглазых молчаливых цыган в разноцветных кибитках. Кто-то меня обижал, но еще больше народу помогало. И все же, когда вышли деньги, с едой стало трудно. Как-то я за сутки съел только один кусок хлеба, и именно тогда, на шестой день после бегства с фермы, случилось происшествие, запомнившееся мне на всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172