Тем не менее это стоило бы не меньше пяти фунтов, и мы решили не рисковать.
В последующие недели не поступало никаких вестей, и под Рождество матушка простилась с надеждой найти работу без рекомендации. За несколько дней до праздников она заговорила о том, что неплохо было бы засвидетельствовать свое почтение миссис Фортисквинс и выяснить, как она воспримет наши нынешние обстоятельства и не сочтет ли нужным предложить нам помощь.
Я не мог отрицать, что в этой идее есть смысл, но выставил условие:
– Ни в коем случае не говори ей, где мы живем. Матушка согласилась и добавила, что надо бы ей что-нибудь подарить.
– Что? – спросил я.
Она взяла злополучную вышивку и грустно промолвила:
– Уверена, она это оценит. Всегда любила хорошие вещи.
В этот день мы питались экономно: матушка, с позволения миссис Филлибер, сварила у нее на кухне небольшого цыпленка и купила в кондитерской пирожков с изюмом. После полудня мы пустились в путь по тихим улицам.
На наш звонок в дверь вышла с приветливой улыбкой молоденькая служанка:
– О, миссис Мелламфи, рада снова вас видеть. Госпожи нет дома, но я знаю, она будет досадовать, что разминулась с вами; она часто повторяет, что только и ждет, когда вывернетесь.
Матушка послала мне торжествующую улыбку.
– Так нам можно подождать?
– О, мэм, боюсь, она уехала за город. До послезавтрева не вернется. Но, пожалуйста, оставьте свой адрес, она очень хочет вас найти.
– Уехала в самое Рождество? Надеюсь, не случилось ничего неприятного?
– О нет. – И служанка добавила, словно бы это все объясняло: – Она просто уехала в Кентербери.
Матушка отдала подарок и попросила служанку передать госпоже наши поздравления.
– Очень хорошо, миссис Мелламфи. Но, пожалуйста, не назовете ли ваш адрес?
Я предостерегающе дернул матушку за рукав.
– Мы вскоре переезжаем, – отозвалась матушка, вспомнив заранее заготовленный предлог. – Я сообщу миссис Фортисквинс наш адрес, когда сама буду его знать.
– Но, пожалуйста, мэм, скажите, где вы живете сейчас. Госпожа мне строго-настрого велела: если придет миссис Мелламфи, а меня не будет дома, узнай, где ее искать. Если вы не скажете, мне от нее попадет.
Матушка покраснела и испуганно взглянула на меня.
– Через день-другой мы отправим ей известие, – проговорил я важно, словно по нашим поручениям бегала добрая дюжина слуг. Затем, взяв матушку под руку, я повел ее прочь.
– Хорошо сказано, Джонни, – шепнула она мне.
– Интересно, зачем миссис Фортисквинс так понадобился наш адрес.
– Вероятно, она хочет нам помочь.
В ее голосе не чувствовалось убежденности; по-видимому, происшедшее она расценила как свидетельство того, что миссис Фортисквинс нельзя доверять.
Миновали месяцы, деньги наши снова подошли к концу, близилась новая катастрофа, выхода из которой я не видел, пока матушка упорно отказывалась продать либо футляр, либо кольцо.
Часто я думал о кодицилле, за который сэр Персевал, а потом мистер Барбеллион предлагали такие деньги. Тысяча семьсот фунтов положили бы конец всем нашим бедам, и было утешительно знать, что на крайний случай у нас остается это средство спасения. Но в то же время я стал смутно чувствовать, что, не зная, зачем Момпессонам так понадобился этот документ, расстаться с ним было бы ошибкой. Быть может, матушка не так уж не права, отказываясь его продать. Мне вспомнился день, когда она показала мне медальон и говорила, что обдумывает некое решение. Речь шла о том, что мы могли бы разбогатеть, но, несомненно, подвергнемся опасности, если она решится не предпринимать какие-то действия. Мне показалось, что теперь я понимаю: испуганная взломом, она думала о том, чтобы уничтожить кодицилл. Тогда, конечно, я был прав, подозревая, что документ мог бы принести нам большое богатство!
Матушка теперь подолгу сидела на кухне с миссис Филлибер; все чаще она поднималась в нашу комнату поздно ночью и будила меня длительными приготовлениями ко сну. После этого она все утро пролеживала в постели, жалуясь на головную боль.
К концу февраля от денег, вырученных за платье, ничего не осталось, и однажды утром к нам поднялась хозяйка, чтобы, как обычно, немного потолковать. Нехотя матушка согласилась продать футляр и отдала его миссис Филлибер, а документ бережно спрятала в кармашек под нижней юбкой, где носила записную книжку.
Я подумывал, не продать ли колечко, подаренное Генриеттой, и показал его миссис Филлибер.
Она взглянула на колечко пренебрежительно.
– Это всего лишь оловянный сплав и стекляшка, – фыркнула она. – И пенни не стоит.
Ее слова меня задели, я вспыхнул, но все же испытал облегчение, оттого что могу оставить у себя эту памятку; мир детской невинности, когда мы обменялись любовными клятвами, отодвинулся далеко-далеко, но черноглазую сентиментальную девочку я по-прежнему вспоминал с нежным чувством.
Продажа футляра принесла нам два фунта, благодаря которым мы продержались на плаву еще около месяца, но однажды утром, в середине марта, наше положение разом изменилось к худшему. Я вышел купить на завтрак булочек, а на обратном пути заметил человека, стоявшего на той стороне дороги. Мне вспомнилось, что несколько дней назад я видел его на том же месте, и я подумал о том, как это странно. Но, поднявшись наверх, я тут же об этом забыл, так как застал там неприятную сцену. В дверях нашей каморки стояла миссис Филлибер и громко требовала заплатить долг.
– Говорю вам, у меня нет денег, – восклицала матушка.
– Тогда продайте этот треклятый медальон. – Лицо хозяйки налилось кровью, а это, как мне уже было известно, не предвещало ничего хорошего.
– Не могу! Не хочу! – протестовала матушка.
– Ладно, тогда заложите его, и когда придут эти чертовы деньги – если они когда-нибудь в самом деле придут, – сможете его выкупить.
– Мне страшно. Я могу не получить его назад.
– Хорошо, милочка, вам придется найти какой-нибудь выход, а иначе выметайтесь. Вместе с этим паршивым мальчишкой.
Последней фразой она, вероятно, почтила меня: в тот самый миг я добрался до верхней лестничной площадки. Я вошел матушка прятала лицо в ладонях.
– Тогда, по крайней мере, не продадите ли кольцо? – Миссис Филлибер по-прежнему стояла в дверях.
– Мое обручальное кольцо? – Матушка удивленно подняла голову.
– Да-да. – И хозяйка добавила саркастически: – Или с ним связаны нежные воспоминания?
– Да, связаны, – тихо проговорила матушка. – Но лучше уж кольцо, чем медальон. Сколько оно стоит?
Миссис Филлибер вдвинулась в комнату, взяла слабенькую белую ручку моей матери в свою красную лапищу и стала рассматривать кольцо.
– Фунта два.
– Но оно стоит больше, я уверена. Взгляните, какая работа!
– Скупщики золотых вещей, милочка, смотрят только на вес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
В последующие недели не поступало никаких вестей, и под Рождество матушка простилась с надеждой найти работу без рекомендации. За несколько дней до праздников она заговорила о том, что неплохо было бы засвидетельствовать свое почтение миссис Фортисквинс и выяснить, как она воспримет наши нынешние обстоятельства и не сочтет ли нужным предложить нам помощь.
Я не мог отрицать, что в этой идее есть смысл, но выставил условие:
– Ни в коем случае не говори ей, где мы живем. Матушка согласилась и добавила, что надо бы ей что-нибудь подарить.
– Что? – спросил я.
Она взяла злополучную вышивку и грустно промолвила:
– Уверена, она это оценит. Всегда любила хорошие вещи.
В этот день мы питались экономно: матушка, с позволения миссис Филлибер, сварила у нее на кухне небольшого цыпленка и купила в кондитерской пирожков с изюмом. После полудня мы пустились в путь по тихим улицам.
На наш звонок в дверь вышла с приветливой улыбкой молоденькая служанка:
– О, миссис Мелламфи, рада снова вас видеть. Госпожи нет дома, но я знаю, она будет досадовать, что разминулась с вами; она часто повторяет, что только и ждет, когда вывернетесь.
Матушка послала мне торжествующую улыбку.
– Так нам можно подождать?
– О, мэм, боюсь, она уехала за город. До послезавтрева не вернется. Но, пожалуйста, оставьте свой адрес, она очень хочет вас найти.
– Уехала в самое Рождество? Надеюсь, не случилось ничего неприятного?
– О нет. – И служанка добавила, словно бы это все объясняло: – Она просто уехала в Кентербери.
Матушка отдала подарок и попросила служанку передать госпоже наши поздравления.
– Очень хорошо, миссис Мелламфи. Но, пожалуйста, не назовете ли ваш адрес?
Я предостерегающе дернул матушку за рукав.
– Мы вскоре переезжаем, – отозвалась матушка, вспомнив заранее заготовленный предлог. – Я сообщу миссис Фортисквинс наш адрес, когда сама буду его знать.
– Но, пожалуйста, мэм, скажите, где вы живете сейчас. Госпожа мне строго-настрого велела: если придет миссис Мелламфи, а меня не будет дома, узнай, где ее искать. Если вы не скажете, мне от нее попадет.
Матушка покраснела и испуганно взглянула на меня.
– Через день-другой мы отправим ей известие, – проговорил я важно, словно по нашим поручениям бегала добрая дюжина слуг. Затем, взяв матушку под руку, я повел ее прочь.
– Хорошо сказано, Джонни, – шепнула она мне.
– Интересно, зачем миссис Фортисквинс так понадобился наш адрес.
– Вероятно, она хочет нам помочь.
В ее голосе не чувствовалось убежденности; по-видимому, происшедшее она расценила как свидетельство того, что миссис Фортисквинс нельзя доверять.
Миновали месяцы, деньги наши снова подошли к концу, близилась новая катастрофа, выхода из которой я не видел, пока матушка упорно отказывалась продать либо футляр, либо кольцо.
Часто я думал о кодицилле, за который сэр Персевал, а потом мистер Барбеллион предлагали такие деньги. Тысяча семьсот фунтов положили бы конец всем нашим бедам, и было утешительно знать, что на крайний случай у нас остается это средство спасения. Но в то же время я стал смутно чувствовать, что, не зная, зачем Момпессонам так понадобился этот документ, расстаться с ним было бы ошибкой. Быть может, матушка не так уж не права, отказываясь его продать. Мне вспомнился день, когда она показала мне медальон и говорила, что обдумывает некое решение. Речь шла о том, что мы могли бы разбогатеть, но, несомненно, подвергнемся опасности, если она решится не предпринимать какие-то действия. Мне показалось, что теперь я понимаю: испуганная взломом, она думала о том, чтобы уничтожить кодицилл. Тогда, конечно, я был прав, подозревая, что документ мог бы принести нам большое богатство!
Матушка теперь подолгу сидела на кухне с миссис Филлибер; все чаще она поднималась в нашу комнату поздно ночью и будила меня длительными приготовлениями ко сну. После этого она все утро пролеживала в постели, жалуясь на головную боль.
К концу февраля от денег, вырученных за платье, ничего не осталось, и однажды утром к нам поднялась хозяйка, чтобы, как обычно, немного потолковать. Нехотя матушка согласилась продать футляр и отдала его миссис Филлибер, а документ бережно спрятала в кармашек под нижней юбкой, где носила записную книжку.
Я подумывал, не продать ли колечко, подаренное Генриеттой, и показал его миссис Филлибер.
Она взглянула на колечко пренебрежительно.
– Это всего лишь оловянный сплав и стекляшка, – фыркнула она. – И пенни не стоит.
Ее слова меня задели, я вспыхнул, но все же испытал облегчение, оттого что могу оставить у себя эту памятку; мир детской невинности, когда мы обменялись любовными клятвами, отодвинулся далеко-далеко, но черноглазую сентиментальную девочку я по-прежнему вспоминал с нежным чувством.
Продажа футляра принесла нам два фунта, благодаря которым мы продержались на плаву еще около месяца, но однажды утром, в середине марта, наше положение разом изменилось к худшему. Я вышел купить на завтрак булочек, а на обратном пути заметил человека, стоявшего на той стороне дороги. Мне вспомнилось, что несколько дней назад я видел его на том же месте, и я подумал о том, как это странно. Но, поднявшись наверх, я тут же об этом забыл, так как застал там неприятную сцену. В дверях нашей каморки стояла миссис Филлибер и громко требовала заплатить долг.
– Говорю вам, у меня нет денег, – восклицала матушка.
– Тогда продайте этот треклятый медальон. – Лицо хозяйки налилось кровью, а это, как мне уже было известно, не предвещало ничего хорошего.
– Не могу! Не хочу! – протестовала матушка.
– Ладно, тогда заложите его, и когда придут эти чертовы деньги – если они когда-нибудь в самом деле придут, – сможете его выкупить.
– Мне страшно. Я могу не получить его назад.
– Хорошо, милочка, вам придется найти какой-нибудь выход, а иначе выметайтесь. Вместе с этим паршивым мальчишкой.
Последней фразой она, вероятно, почтила меня: в тот самый миг я добрался до верхней лестничной площадки. Я вошел матушка прятала лицо в ладонях.
– Тогда, по крайней мере, не продадите ли кольцо? – Миссис Филлибер по-прежнему стояла в дверях.
– Мое обручальное кольцо? – Матушка удивленно подняла голову.
– Да-да. – И хозяйка добавила саркастически: – Или с ним связаны нежные воспоминания?
– Да, связаны, – тихо проговорила матушка. – Но лучше уж кольцо, чем медальон. Сколько оно стоит?
Миссис Филлибер вдвинулась в комнату, взяла слабенькую белую ручку моей матери в свою красную лапищу и стала рассматривать кольцо.
– Фунта два.
– Но оно стоит больше, я уверена. Взгляните, какая работа!
– Скупщики золотых вещей, милочка, смотрят только на вес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172