В общей комнате мы обнаружили Биссетт, с торжественным видом сидевшую на софе. Матушка уселась рядом, мы со Сьюки остановились напротив.
– Ну, Джонни, – начала матушка, – я знаю, ты всегда говоришь правду. Сьюки когда-нибудь брала тебя в такие места, куда тебе нельзя было ходить?
У меня мелькнула мысль о Хафеме, и, чтобы отвлечь внимание от этого случая, я решительно ответил:
– Да, несколько раз она брала меня в дом своей матери.
– Как я и говорила, мэм, – пробормотала Биссетт.
– А не видел ли ты, чтобы она давала домашним еду, взятую отсюда?
– Ну, – заколебался я, – однажды, но это были объедки.
– Все равно это кража, – ввернула Биссетт. – Она может питаться здесь, это часть ее жалованья. Но, думается мне, из кладовой исчезали не только объедки.
– Что из этого правда, Сьюзен? – спросила матушка.
Сьюки расплакалась.
– Я брала еду домой, мэм, но только из своей порции. Мне было позволено оставлять себе спитой чай, овсянку, кофейную гущу и золу.
– Кто это позволил? – спросила Биссетт.
– Миссис Белфлауэр всегда позволяла.
– На нее уже поздно кивать.
– И часто я не доедала свою порцию, чтобы забрать домой остатки.
– Хорошо, Сьюзен, но ты должна была спросить меня, ты ведь знаешь? В любом случае это очень плохо – брать то, что тебе не принадлежит.
– Хафем, мэм, – шепнула, к моему ужасу, Биссетт.
Сьюки внезапно зарделась.
Матушка обратилась ко мне:
– А теперь, сыночек, водила ли тебя Сьюки в другие места, где тебе не положено бывать?
Я заколебался, но, видя на лице Биссетт торжество и напряженное ожидание, признался:
– Однажды мы ходили в Хафем.
– Я говорила вам, мэм! – воскликнула Биссетт.
– Теперь, Джонни, пусть это было давным-давно и ты был очень маленьким, но, пожалуйста, припомни, случалось ли тебе там с кем-нибудь разговаривать.
Сьюки смотрела испуганно, и я подумал, что произойдет с ее семьей, если она потеряет работу. В конце концов, в том, что я беседовал с Генриеттой, не было ее вины.
– Нет, не помню.
Говоря, я скосил глаза на Биссетт, и меня поразил ее взгляд: удивленный, подозрительный, полный подавленного возмущения и не знаю чего еще. Она как будто знала, что я лгу. Но откуда?
– Не помнишь? – настаивала матушка.
– Помню, что не разговаривал, – ответил я.
Матушка, судя по всему, испытала облегчение.
– Так вот, Сьюки… – начала она.
– Твердость, мэм, – вполголоса подсказала Биссетт.
– Знаешь, Сьюзен, ты обманула мое доверие, а поскольку мне только что пришли плохие новости о деньгах, боюсь, мне придется тебя рассчитать.
– Но они живут только тем, что она приносит, – возроптал я.
– Видите, мэм? – подхватила Биссетт. – Вы кормили из своих запасов всю семью. Не удивительно, что мы с трудом сводили концы с концами и только и делали, что спрашивали друг друга, куда деваются деньги!
– Вы были очень добры ко мне, мэм, – всхлипнула Сьюки. – я не должна была так поступать, это было нехорошо.
– Поди собери вещи, – распорядилась Биссетт. – И, прежде чем ты уйдешь, я проверю все, что ты возьмешь с собой.
– Не думаю, что в этом есть нужда, – пробормотала матушка, но Биссетт смерила ее строгим взглядом, и она смолкла.
Сьюки накинула на лицо фартук и выбежала из комнаты.
– Но, Биссетт, – продолжила матушка, очевидно расстроенная предыдущей сценой, – даже за вычетом жалованья Сьюки, у меня теперь не остается денег, чтобы оплачивать ваши услуги.
– Не заботьтесь о моем жалованье. Так или иначе, я от вас никуда не уйду. Даже если вы сможете платить мне не больше, чем платили Сьюки.
Меня удивил ответ Биссетт, в особенности же то, что она таким образом поставила себя на одну доску с презираемой прислугой.
Матушка крепко ее обняла.
– О Биссетт, вы настоящий друг!
– Я знаю свой долг, – строго заключила Биссетт, стоя как камень и не отвечая на объятие матушки.
Ее глаза встретились с моими над плечом матушки.
– Как вы все прознали о Сьюки? – спросил я. – Прошли уже годы, с тех пор как мы ходили в Хафем.
Она слегка нахмурилась и, немного помолчав, отозвалась:
– Услышала в деревне.
Я злобно на нее посмотрел, и в голове моей завертелось множество подозрений.
Когда она вышла, чтобы проследить за уходом Сьюки, матушка сказала:
– До чего же нам предана Биссетт. Я теперь стыжусь, что мне временами казалось, будто она слишком уж корыстна. Она нас любит, это ясно. Знаешь, в прошлый раз, когда я сказала, что не могу больше платить ей сколько прежде и придется ее уволить, она согласилась работать за меньшее жалованье.
В тот же вечер Сьюки отправилась домой, и как там встретили эту новость, я боялся и подумать. Поскольку выше мне неоднократно приходилось признаваться в мыслях и поступках, не делающих мне чести, то позволю себе упомянуть, что уговорил ее принять в подарок два шиллинга и несколько пенсов, которые сэкономил из своих карманных денег. Прощаясь с нею под бдительным оком Биссетт, матушка тоже плакала, но, как я заметил, ухитрилась сунуть ей в руку несколько монет.
КНИГА V
РОДНЯ
Глава 21
Поздний вечер холодного сырого дня, ставни конторы внизу на реке закрыты и заперты. Во внутреннем кабинете мистер Клоудир с мистером Сансью склоняются над разбросанными на столе бумагами. Перед очагом, где едва теплится огонь, стоит пара стульев и стол, на нем два стакана. Как и бутылка вина (она медленно подогревается, прислоненная к железной подставке для дров в камине), они ожидают, пока джентльмены покончат с делами.
– Что же, мистер Клоудир, – улыбается адвокат, – теперь, когда «Вест-Лондон-Билдинг-Компани», ни гроша не заплатив за аренду, ликвидируется, «Консолидейтид-Мет-рополитан-Билдинг-Компани» не способна заплатить ренту владельцу земли. А посему не вижу другого выхода, кроме как объявить о неплатежеспособности и начать процедуру банкротства.
– Именно так, дорогой сэр, – искрится весельем старый джентльмен. – Я разорен. Разорен до нитки. Полностью и окончательно.
– Вы на редкость хорошо держитесь, сэр.
– Да, пожалуй, – хихикает старый джентльмен и качает головой.
– С истинно христианской стойкостью, – добавляет адвокат.
Старый джентльмен окидывает его пристальным взглядом и улыбается.
– Не знаю, что скажут Квинтард и Мимприсс, – задумчиво произносит адвокат, – когда ваша компания откажется платить по закладной и они обнаружат, что стоимость аренды далеко не покрывает их ссуду.
Старый джентльмен отвечает беспокойной улыбкой.
– Они поступили опрометчиво, согласившись на этот залог, – продолжает размышлять мистер Сансью. И бросает внезапно: – Вам нужен друг в суде.
Мистер Клоудир глядит подозрительно, потом бормочет:
– Глупости, ерунда. Цена была и есть неплохая. Но поздравляю вас, мистер Сансью. Этот ваш человек очень даже не дурак. Этот столяр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
– Ну, Джонни, – начала матушка, – я знаю, ты всегда говоришь правду. Сьюки когда-нибудь брала тебя в такие места, куда тебе нельзя было ходить?
У меня мелькнула мысль о Хафеме, и, чтобы отвлечь внимание от этого случая, я решительно ответил:
– Да, несколько раз она брала меня в дом своей матери.
– Как я и говорила, мэм, – пробормотала Биссетт.
– А не видел ли ты, чтобы она давала домашним еду, взятую отсюда?
– Ну, – заколебался я, – однажды, но это были объедки.
– Все равно это кража, – ввернула Биссетт. – Она может питаться здесь, это часть ее жалованья. Но, думается мне, из кладовой исчезали не только объедки.
– Что из этого правда, Сьюзен? – спросила матушка.
Сьюки расплакалась.
– Я брала еду домой, мэм, но только из своей порции. Мне было позволено оставлять себе спитой чай, овсянку, кофейную гущу и золу.
– Кто это позволил? – спросила Биссетт.
– Миссис Белфлауэр всегда позволяла.
– На нее уже поздно кивать.
– И часто я не доедала свою порцию, чтобы забрать домой остатки.
– Хорошо, Сьюзен, но ты должна была спросить меня, ты ведь знаешь? В любом случае это очень плохо – брать то, что тебе не принадлежит.
– Хафем, мэм, – шепнула, к моему ужасу, Биссетт.
Сьюки внезапно зарделась.
Матушка обратилась ко мне:
– А теперь, сыночек, водила ли тебя Сьюки в другие места, где тебе не положено бывать?
Я заколебался, но, видя на лице Биссетт торжество и напряженное ожидание, признался:
– Однажды мы ходили в Хафем.
– Я говорила вам, мэм! – воскликнула Биссетт.
– Теперь, Джонни, пусть это было давным-давно и ты был очень маленьким, но, пожалуйста, припомни, случалось ли тебе там с кем-нибудь разговаривать.
Сьюки смотрела испуганно, и я подумал, что произойдет с ее семьей, если она потеряет работу. В конце концов, в том, что я беседовал с Генриеттой, не было ее вины.
– Нет, не помню.
Говоря, я скосил глаза на Биссетт, и меня поразил ее взгляд: удивленный, подозрительный, полный подавленного возмущения и не знаю чего еще. Она как будто знала, что я лгу. Но откуда?
– Не помнишь? – настаивала матушка.
– Помню, что не разговаривал, – ответил я.
Матушка, судя по всему, испытала облегчение.
– Так вот, Сьюки… – начала она.
– Твердость, мэм, – вполголоса подсказала Биссетт.
– Знаешь, Сьюзен, ты обманула мое доверие, а поскольку мне только что пришли плохие новости о деньгах, боюсь, мне придется тебя рассчитать.
– Но они живут только тем, что она приносит, – возроптал я.
– Видите, мэм? – подхватила Биссетт. – Вы кормили из своих запасов всю семью. Не удивительно, что мы с трудом сводили концы с концами и только и делали, что спрашивали друг друга, куда деваются деньги!
– Вы были очень добры ко мне, мэм, – всхлипнула Сьюки. – я не должна была так поступать, это было нехорошо.
– Поди собери вещи, – распорядилась Биссетт. – И, прежде чем ты уйдешь, я проверю все, что ты возьмешь с собой.
– Не думаю, что в этом есть нужда, – пробормотала матушка, но Биссетт смерила ее строгим взглядом, и она смолкла.
Сьюки накинула на лицо фартук и выбежала из комнаты.
– Но, Биссетт, – продолжила матушка, очевидно расстроенная предыдущей сценой, – даже за вычетом жалованья Сьюки, у меня теперь не остается денег, чтобы оплачивать ваши услуги.
– Не заботьтесь о моем жалованье. Так или иначе, я от вас никуда не уйду. Даже если вы сможете платить мне не больше, чем платили Сьюки.
Меня удивил ответ Биссетт, в особенности же то, что она таким образом поставила себя на одну доску с презираемой прислугой.
Матушка крепко ее обняла.
– О Биссетт, вы настоящий друг!
– Я знаю свой долг, – строго заключила Биссетт, стоя как камень и не отвечая на объятие матушки.
Ее глаза встретились с моими над плечом матушки.
– Как вы все прознали о Сьюки? – спросил я. – Прошли уже годы, с тех пор как мы ходили в Хафем.
Она слегка нахмурилась и, немного помолчав, отозвалась:
– Услышала в деревне.
Я злобно на нее посмотрел, и в голове моей завертелось множество подозрений.
Когда она вышла, чтобы проследить за уходом Сьюки, матушка сказала:
– До чего же нам предана Биссетт. Я теперь стыжусь, что мне временами казалось, будто она слишком уж корыстна. Она нас любит, это ясно. Знаешь, в прошлый раз, когда я сказала, что не могу больше платить ей сколько прежде и придется ее уволить, она согласилась работать за меньшее жалованье.
В тот же вечер Сьюки отправилась домой, и как там встретили эту новость, я боялся и подумать. Поскольку выше мне неоднократно приходилось признаваться в мыслях и поступках, не делающих мне чести, то позволю себе упомянуть, что уговорил ее принять в подарок два шиллинга и несколько пенсов, которые сэкономил из своих карманных денег. Прощаясь с нею под бдительным оком Биссетт, матушка тоже плакала, но, как я заметил, ухитрилась сунуть ей в руку несколько монет.
КНИГА V
РОДНЯ
Глава 21
Поздний вечер холодного сырого дня, ставни конторы внизу на реке закрыты и заперты. Во внутреннем кабинете мистер Клоудир с мистером Сансью склоняются над разбросанными на столе бумагами. Перед очагом, где едва теплится огонь, стоит пара стульев и стол, на нем два стакана. Как и бутылка вина (она медленно подогревается, прислоненная к железной подставке для дров в камине), они ожидают, пока джентльмены покончат с делами.
– Что же, мистер Клоудир, – улыбается адвокат, – теперь, когда «Вест-Лондон-Билдинг-Компани», ни гроша не заплатив за аренду, ликвидируется, «Консолидейтид-Мет-рополитан-Билдинг-Компани» не способна заплатить ренту владельцу земли. А посему не вижу другого выхода, кроме как объявить о неплатежеспособности и начать процедуру банкротства.
– Именно так, дорогой сэр, – искрится весельем старый джентльмен. – Я разорен. Разорен до нитки. Полностью и окончательно.
– Вы на редкость хорошо держитесь, сэр.
– Да, пожалуй, – хихикает старый джентльмен и качает головой.
– С истинно христианской стойкостью, – добавляет адвокат.
Старый джентльмен окидывает его пристальным взглядом и улыбается.
– Не знаю, что скажут Квинтард и Мимприсс, – задумчиво произносит адвокат, – когда ваша компания откажется платить по закладной и они обнаружат, что стоимость аренды далеко не покрывает их ссуду.
Старый джентльмен отвечает беспокойной улыбкой.
– Они поступили опрометчиво, согласившись на этот залог, – продолжает размышлять мистер Сансью. И бросает внезапно: – Вам нужен друг в суде.
Мистер Клоудир глядит подозрительно, потом бормочет:
– Глупости, ерунда. Цена была и есть неплохая. Но поздравляю вас, мистер Сансью. Этот ваш человек очень даже не дурак. Этот столяр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172