– Запрещаю тебе называть эту фамилию – ни при мне, ни при ком другом. Слушайся меня, и я о тебе позабочусь. А если будешь перечить, оторву тебе руку и ею же отхожу тебя до смерти. Понял?
– Да.
– Никому здесь ничего о себе не рассказывай. Только мне. Хорошо?
И снова я, задыхаясь, выразил согласие на его условия.
По-прежнему не выпуская моего плеча, он провел меня в конец большого темного холла и там толкнул перед собой направо, через дверной проем, где не было двери, в самую странную комнату, какую я когда-либо видел.
Глава 59
Это была просторная гостиная с очень высоким потолком – при других обстоятельствах ее можно было бы назвать красивой. Там находилось много народа, большинство пили, играли в карты и курили, а другие, несмотря на ранний час, а также шум и плотный дым, спали, растянувшись на коврах и разбросанных там и сям подушках, мужчины и женщины вперемежку. Как уже вскользь заметил в холле, многие, вне зависимости от пола, были роскошно разодеты по последней моде (к ним относилась девушка, которая открыла мне дверь), в то время как одежда других мало чем отличалась от лохмотьев. На многих женщинах были шелковые платья с богатой кружевной отделкой, кое-кто из мужчин щеголял в бархатных фраках и атласных жилетах, но остальные, как последняя беднота, были одеты в самого унылого цвета вельвет. Уже одно это было непонятно, однако еще больше поражало удивительное несоответствие между роскошью нарядов и мебели, с одной стороны, и недостроенным зданием – с другой.
Окна, как я уже заметил с улицы, были забиты досками, поэтому даже днем комнату освещали многочисленные масляные лампы. Стены состояли из голого кирпича, без штукатурки и панелей, но заметить это можно было лишь местами, так как большая часть поверхности была задрапирована изысканной узорчатой тканью. На полу в небрежном изобилии валялись ковры и коврики, один поверх другого или сложенные вдвое, чтобы соорудить импровизированную постель.
Разумеется, эту смесь роскоши и убожества я разглядел не сразу. Когда я вошел, от резкого запаха ламп и парфюмерии у меня закружилась голова; Барни подтолкнул меня к софе, и я на нее рухнул. На другом ее конце сидела молодая женщина – не та, которая открыла мне дверь, а высокая, светловолосая и тоже нарядно одетая (она говорила в холле о Джеке) – и яростно спорила с некоторыми из своих компаньонов. Ее вечернее платье оставляло на виду плечи, не прикрытые ничем, кроме драгоценностей – на мой взгляд, настоящих. Увидев нас с Барни, компания замолкла.
– Позаботься о нем, Салли, – сказал Барни, кивая в мою сторону.
Нахмурившись, она поднесла к моим губам стакан, из которого пила.
– От этого вреда не будет. Это вино.
Я отхлебнул немного, и внутри у меня разлилось тепло. Женщина отвернулась и затеяла разговор с одним из мужчин. В ее красивых чертах таились скука и апатия, которые, как мне показалось, она умела при случае изображать себе на пользу. Пока я осматривался, спящие вокруг нас начали пробуждаться и подходить поближе; к ним присоединялся кое-кто из тех, кого я видел в холле.
– На черта ты привел этого парнишку, Барни? – спросил один из мужчин.
– Гони его прочь, – крикнул Сэм, человек с бородой и косичкой. Противореча собственным словам, он удивительно дружелюбно мне улыбнулся, показывая золотые зубы.
– Что нам, своих заморочек мало? – спросил человек с худым уродливым лицом; красивый атласный фрак и множество колечек и печаток в кармашке для часов придавали ему нелепый вид. – Только приятелей Кошачьего Корма нам тут не хватало.
– Правильно, Уилл, – кивнул Сэм. – Проку нам теперь от этого мальчишки как от козла молока.
– Можно приспособить его, чтобы пролезал в щели, – предложило мужеподобное существо женского пола, в мужской шляпе и промасленной и просмоленной моряцкой куртке; лицо у нее было рябое, зубы совершенно черные. Под шляпой я разглядел ярко-рыжие волосы.
– Нет, Полл, он слишком большой, – покачал головой Уилл.
– Он приманка? – спросила девушка, открывшая дверь.
– Малец остается, Сэм, – объявил Барни. И обернулся к девушке, открывшей дверь: – Нет, Нэн.
– На тебя что, чувствительный стих нашел? – ухмыльнулась она.
– Ты рехнулся, – проговорил человек с драгоценностями. – Он будет нам мешать. – Он всмотрелся в меня глазами, похожими на два набухавших синяка, и вдруг больно ударил по лицу. – Нечего на меня глазеть.
– Отцепись от него, – крикнула Нэн.
Барни зыркнул на Уилла:
– Недоволен, можешь отваливать.
– Ладно, послушаем, что скажет Джек, когда вернется, – непокорно буркнул Уилл.
– Плевать, что скажет Джек, – огрызнулся Барни. – Старший я, а не он, пусть кое-кто рад бы об этом забыть. Я говорю, мальчонка остается.
Никто не открывал рта, только Уилл и еще один или двое проворчали что-то себе под нос. Но Барни продолжал:
– И мы возьмемся за дело, а если кому хочется перейти к Кошачьему Корму, то и черт с ним.
Тут поднялся хор злобных, протестующих голосов, не смолкавших, пока этот гвалт не перекричал Сэм:
– Нельзя ничего решать за спиной у Джека.
Слушая одобрительные возгласы окружающих, Барни вспыхнул от ярости, а увидев торжествующую улыбку Салли, крикнул:
– Я велел тебе присмотреть за мальчишкой!
Она недовольно надулась:
– Нашел няньку!
– Нэн, присмотри за ним ты.
– А что это за афера? – потихоньку спросил я Нэн. – Та, что в канун Рождества, – пояснил я в ответ на ее непонимающий взгляд.
– Это вечеринка, – отозвалась она, улыбнулась Барни и налила мне стакан вина.
– Верно, – сказал он мне. – И когда мы тебя подкормим, то пошлем Салли с тобой в Вест-Энд, купить одежду получше, чтобы ты мог пойти с нами. Согласен?
Я кивнул. Хоть я по-прежнему ему не доверял, еда и тепло были слишком большим соблазном.
– Ладно, если он остается, пусть расскажет о себе, – потребовал Уилл.
– Ну, малый, не молчи как пень. Выкладывай, кто ты есть, – проговорил Сэм.
Бросив боязливый взгляд на Барни, я увидел, как он предостерегающе поджал губы. Очень осторожно, избегая называть имена, я поведал свою историю в самых общих чертах: как мы с матушкой потеряли все, что имели, в необдуманной спекуляции, в которую нас втянул нечестный адвокат, и прибыли в Лондон, как дела наши пошли плохо и несколько дней назад она умерла. Я ни словом не упомянул ни Момпессонов, ни миссис Фортисквинс, ни Избистеров. Барни слушал внимательно, однако вопросов не задавал, другие потребовали каких-то разъяснений, но я сумел вывернуться и не сказать ничего лишнего.
Нэн как будто слушала с сочувствием, особенно когда речь пошла о смерти матушки, но, когда я закончил, сказала:
– До чего же жуткая история, в жизни таких не слышала. Похоже, этот законник изрядно надул вас с маменькой.
– А как его кличут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172