Успокоенный этим решением, я наконец уснул.
На следующее утро мы с матушкой, одетые во все лучшее, отправились через деревню и вверх по Висельному холму. День выдался ясный, дул легкий ветерок, гоня по голубому небу кудрявые облачка. Очертания отдаленных холмов расплывались голубоватым туманом; слева от нас, в парке на косогоре, слегка колыхались деревья, похожие на густые зеленые перья. На вершине холма мы, к моему удивлению, не последовали мимо заставы к деревне Хафем, а свернули к воротам парка, откуда много лет назад выехала карета, так напугавшая мою матушку. Теперь они стояли закрытыми, но матушка смело постучалась в окошко привратницкой, под сенью больших воротных столбов; оттуда вышел, вытирая рот тыльной стороной ладони, человек с недовольным лицом, открыл ворота и впустил нас.
– Так короче путь, Джонни, – пояснила матушка, – а кроме того, мы как-никак явились с визитом.
Мы двинулись через парк по подъездной аллее, которая петляла, образуя плавный спуск. Ее окаймляли высокие вя-3bi; такие же были разбросаны группами по сторонам долины, куда шла дорога. Внизу, на дне долины, прослеживалась река: ход ее был отмечен линией ив, изогнутой, как вены на руке старика.
По пути я осаждал матушку теми же вопросами, что накануне, но она все так же молчала. Когда за последним поворотом перед нами открылся красивый вид, матушка остановилась. Поросшие лесом склоны долины волнами простирались вдаль; на расстоянии в милю с лишним, на пригорке, различался серый прямоугольник – большой дом, как решил я.
Матушка мягко проговорила:
– Все это некогда принадлежало моему деду.
Я был прав! Все, что я вывел из рассказа миссис Белфлауэр, правда! Я вспомнил, как давным-давно размешивал рождественский пудинг и какое желание при этом загадал.
– Видишь ли, моего отца звали Джон Хаффам, ты назван в его честь, – продолжала она. – Так вот, Джонни, никогда никому не говори, что имеешь отношение к этой фамилии, иначе тебе может грозить большая беда.
При мысли о том, как откровенничал с девочкой и сопровождавшей ее леди, я покраснел. Матушка этого не заметила.
– Семья вымерла, мой отец последним носил эту фамилию. Так что мы с тобой – ее единственные наследники.
– Это была очень древняя фамилия, правда?
– Да, наверное.
– И они построили то большое здание, куда мы сейчас идем?
– Не уверена. Думаю, оно не такое уж древнее и поблизости есть другое, Старый Холл. Скорее всего, мы сможем его разглядеть.
– Как это все перешло к Момпессонам?
– А, дело как раз в этом. Как-то давным-давно мой дедушка, Джеймс, остался без денег.
– Джеймс? Он крупно проигрался и много пропил?
Матушка смерила меня удивленным взглядом.
– Думаю, в те времена это было в обычае среди джентльменов.
– И он убил своего отца?
Матушка встала как вкопанная и испуганно на меня воззрилась.
– Кто тебе такое сказал?
– Это одна из историй миссис Белфлауэр, – смущенно пробормотал я.
– Так вот, это чушь, полная чушь. – Она двинулась вперед. – Никогда ее не повторяй. – Немного помолчав, она продолжила: – Я собиралась сказать, что он продал поместье своему родственнику, деду сэра Персевала.
– И теперь оно принадлежит Момпессонам? – спросил я разочарованно.
– Ну, боюсь, все не так просто. Хотела бы я, чтобы это было так. Об этой сделке, Джонни, сейчас и идет речь, из-за нее мы сюда и явились, потому что одним из условий было, что дед сэра Персевала соглашается вечно платить Джеймсу и его наследникам определенный доход с имения, то есть ежегодную ренту. Это обычный способ расчета, если покупателю не хватает денег. Род залога. Я унаследовала его от отца, а ты унаследуешь от меня.
– Это очень много?
– Очень-очень: почти полторы тысячи фунтов в год.
– Бог мой! Так мы богачи?
– Нет, конечно нет, потому что, когда мой отец умер, они перестали платить.
– Почему? Как они могли?
– Ох, Джонни, пожалуйста, не задавай так много вопросов. Есть причины, почему я… Много причин. Отчасти потому, что из-за этой сделки уже много лет тянется процесс в канцлерском суде о собственности на имение.
– И кто претендует на собственность?
– Это нас не касается.
Я обвел взглядом парк и подумал о том, как приятно было бы знать, что все это принадлежит мне.
Из тянувшейся по дну долины рощи явилась на свет река (она же, как я знал, протекала у нас по Мортсейскому лесу). Далее, слева от нас, то и дело поблескивала серебром вода, и скоро мы увидели, что это сверкает длинное узкое озеро под крутым лесистым склоном холма напротив. Аллея повернула, огибая холм и следуя складкам долины, так что большой дом то исчезал из поля зрения, то появлялся.
– Смотри, – заговорила матушка. – Видишь трубы за озером над дальним склоном? Думаю, это Старый Холл.
Я различил вдали высокие витые трубы. Не сводя с них глаз, я спросил:
– Кто там теперь живет?
– Это развалины. Они необитаемы уже много лет.
– А скажи, кто истец на процессе?
Матушка нахмурилась.
– Наш враг.
– Кто он?
– Я уже говорила, что этого ты не узнаешь.
– Ты должна сказать.
Она помотала головой, и дальше мы шли молча.
Мы достигли конца озера, где оно сжималось в полоску воды, огибавшую фасад усадебного дома – он стоял на небольшом пригорке по ту сторону изящного мостика.
Внезапно матушка произнесла:
– Придет день, когда ты все узнаешь. Я записала очерк своей жизни, так что ты поймешь… поймешь все, но не раньше, чем повзрослеешь.
– Когда мне можно будет его прочесть?
– Когда станешь совершеннолетним. И еще есть письмо от моего отца, его ты тоже сможешь прочесть.
Письмо из лаковой шкатулки с тигриной охотой, где лежал медальон, который матушка мне показывала! Это письмо предназначалось мне!
– Неужели обязательно ждать так долго?
– Да, – спокойно отвечала она. – Разве только со мной что-нибудь случится.
Гадая, что она имеет в виду, я замолчал.
Дом был уже близко, и – если смотреть спереди, а не сбоку как в тот раз, когда я ходил со Сьюки в Хафем, – это было впечатляющее зрелище. Центральный корпус был высокий, с фронтоном и мощным коринфским портиком; ко входу вели две полукруглые лестницы, простертые вперед как клешни краба. По бокам располагалось два крыла, соединенные с основным корпусом при помощи изогнутых переходов.
Мы начали подниматься по этим ступенькам, и мое сердце отчаянно забилось. Из высокой застекленной двери нам навстречу выступил с легким поклоном слуга в ливрее алого и шоколадного цветов, какую я видел накануне. Когда он выпрямился, мне почудилось, что глаза на его – в остальном бесстрастном – лице смотрят удивленно-враждебно, словно вопрошая, как осмелились гости, прибывшие столь неавантажным способом, как пешая ходьба, топтать эти ступени.
К сему внушительному персонажу и его пудреному парику моя матушка обратилась со словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
На следующее утро мы с матушкой, одетые во все лучшее, отправились через деревню и вверх по Висельному холму. День выдался ясный, дул легкий ветерок, гоня по голубому небу кудрявые облачка. Очертания отдаленных холмов расплывались голубоватым туманом; слева от нас, в парке на косогоре, слегка колыхались деревья, похожие на густые зеленые перья. На вершине холма мы, к моему удивлению, не последовали мимо заставы к деревне Хафем, а свернули к воротам парка, откуда много лет назад выехала карета, так напугавшая мою матушку. Теперь они стояли закрытыми, но матушка смело постучалась в окошко привратницкой, под сенью больших воротных столбов; оттуда вышел, вытирая рот тыльной стороной ладони, человек с недовольным лицом, открыл ворота и впустил нас.
– Так короче путь, Джонни, – пояснила матушка, – а кроме того, мы как-никак явились с визитом.
Мы двинулись через парк по подъездной аллее, которая петляла, образуя плавный спуск. Ее окаймляли высокие вя-3bi; такие же были разбросаны группами по сторонам долины, куда шла дорога. Внизу, на дне долины, прослеживалась река: ход ее был отмечен линией ив, изогнутой, как вены на руке старика.
По пути я осаждал матушку теми же вопросами, что накануне, но она все так же молчала. Когда за последним поворотом перед нами открылся красивый вид, матушка остановилась. Поросшие лесом склоны долины волнами простирались вдаль; на расстоянии в милю с лишним, на пригорке, различался серый прямоугольник – большой дом, как решил я.
Матушка мягко проговорила:
– Все это некогда принадлежало моему деду.
Я был прав! Все, что я вывел из рассказа миссис Белфлауэр, правда! Я вспомнил, как давным-давно размешивал рождественский пудинг и какое желание при этом загадал.
– Видишь ли, моего отца звали Джон Хаффам, ты назван в его честь, – продолжала она. – Так вот, Джонни, никогда никому не говори, что имеешь отношение к этой фамилии, иначе тебе может грозить большая беда.
При мысли о том, как откровенничал с девочкой и сопровождавшей ее леди, я покраснел. Матушка этого не заметила.
– Семья вымерла, мой отец последним носил эту фамилию. Так что мы с тобой – ее единственные наследники.
– Это была очень древняя фамилия, правда?
– Да, наверное.
– И они построили то большое здание, куда мы сейчас идем?
– Не уверена. Думаю, оно не такое уж древнее и поблизости есть другое, Старый Холл. Скорее всего, мы сможем его разглядеть.
– Как это все перешло к Момпессонам?
– А, дело как раз в этом. Как-то давным-давно мой дедушка, Джеймс, остался без денег.
– Джеймс? Он крупно проигрался и много пропил?
Матушка смерила меня удивленным взглядом.
– Думаю, в те времена это было в обычае среди джентльменов.
– И он убил своего отца?
Матушка встала как вкопанная и испуганно на меня воззрилась.
– Кто тебе такое сказал?
– Это одна из историй миссис Белфлауэр, – смущенно пробормотал я.
– Так вот, это чушь, полная чушь. – Она двинулась вперед. – Никогда ее не повторяй. – Немного помолчав, она продолжила: – Я собиралась сказать, что он продал поместье своему родственнику, деду сэра Персевала.
– И теперь оно принадлежит Момпессонам? – спросил я разочарованно.
– Ну, боюсь, все не так просто. Хотела бы я, чтобы это было так. Об этой сделке, Джонни, сейчас и идет речь, из-за нее мы сюда и явились, потому что одним из условий было, что дед сэра Персевала соглашается вечно платить Джеймсу и его наследникам определенный доход с имения, то есть ежегодную ренту. Это обычный способ расчета, если покупателю не хватает денег. Род залога. Я унаследовала его от отца, а ты унаследуешь от меня.
– Это очень много?
– Очень-очень: почти полторы тысячи фунтов в год.
– Бог мой! Так мы богачи?
– Нет, конечно нет, потому что, когда мой отец умер, они перестали платить.
– Почему? Как они могли?
– Ох, Джонни, пожалуйста, не задавай так много вопросов. Есть причины, почему я… Много причин. Отчасти потому, что из-за этой сделки уже много лет тянется процесс в канцлерском суде о собственности на имение.
– И кто претендует на собственность?
– Это нас не касается.
Я обвел взглядом парк и подумал о том, как приятно было бы знать, что все это принадлежит мне.
Из тянувшейся по дну долины рощи явилась на свет река (она же, как я знал, протекала у нас по Мортсейскому лесу). Далее, слева от нас, то и дело поблескивала серебром вода, и скоро мы увидели, что это сверкает длинное узкое озеро под крутым лесистым склоном холма напротив. Аллея повернула, огибая холм и следуя складкам долины, так что большой дом то исчезал из поля зрения, то появлялся.
– Смотри, – заговорила матушка. – Видишь трубы за озером над дальним склоном? Думаю, это Старый Холл.
Я различил вдали высокие витые трубы. Не сводя с них глаз, я спросил:
– Кто там теперь живет?
– Это развалины. Они необитаемы уже много лет.
– А скажи, кто истец на процессе?
Матушка нахмурилась.
– Наш враг.
– Кто он?
– Я уже говорила, что этого ты не узнаешь.
– Ты должна сказать.
Она помотала головой, и дальше мы шли молча.
Мы достигли конца озера, где оно сжималось в полоску воды, огибавшую фасад усадебного дома – он стоял на небольшом пригорке по ту сторону изящного мостика.
Внезапно матушка произнесла:
– Придет день, когда ты все узнаешь. Я записала очерк своей жизни, так что ты поймешь… поймешь все, но не раньше, чем повзрослеешь.
– Когда мне можно будет его прочесть?
– Когда станешь совершеннолетним. И еще есть письмо от моего отца, его ты тоже сможешь прочесть.
Письмо из лаковой шкатулки с тигриной охотой, где лежал медальон, который матушка мне показывала! Это письмо предназначалось мне!
– Неужели обязательно ждать так долго?
– Да, – спокойно отвечала она. – Разве только со мной что-нибудь случится.
Гадая, что она имеет в виду, я замолчал.
Дом был уже близко, и – если смотреть спереди, а не сбоку как в тот раз, когда я ходил со Сьюки в Хафем, – это было впечатляющее зрелище. Центральный корпус был высокий, с фронтоном и мощным коринфским портиком; ко входу вели две полукруглые лестницы, простертые вперед как клешни краба. По бокам располагалось два крыла, соединенные с основным корпусом при помощи изогнутых переходов.
Мы начали подниматься по этим ступенькам, и мое сердце отчаянно забилось. Из высокой застекленной двери нам навстречу выступил с легким поклоном слуга в ливрее алого и шоколадного цветов, какую я видел накануне. Когда он выпрямился, мне почудилось, что глаза на его – в остальном бесстрастном – лице смотрят удивленно-враждебно, словно вопрошая, как осмелились гости, прибывшие столь неавантажным способом, как пешая ходьба, топтать эти ступени.
К сему внушительному персонажу и его пудреному парику моя матушка обратилась со словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172