– Раздались выкрики: «Это правда!», и Нэн, приободрившись, продолжила: – Ты ревнуешь, потому-то все и подстроила.
Большинство, однако, не поддерживали Нэн и молчали.
– Тебе больше не место в товариществе. – Барни взглянул на Сэма, потом на Джека. Оба сурово кивнули.
– Тебе придется уйти, Нэн, – мягко проговорил Джек. – Нам необходимо доверять друг другу.
Уилл, всегдашний кавалер Нэн, решительно настаивал на ее невиновности и грозил уйти с нею вместе, но, как выяснилось, блефовал. Нэн протестовала, плакала, принялась браниться и угрожать, но большинство было против нее, и она наконец смирилась с поражением и, не переставая уверять в своей невиновности, вышла за порог.
Ближе к Рождеству я то и дело стал слышать упоминания о вечеринке в Сочельник на Генриетта-стрит. Казалось странным: мысль о ней так их волновала, что почти каждую ночь большая группа под предводительством Барни куда-то уходила и возвращалась только к рассвету. Они очень тщательно наряжались, женщины выглядели совсем как леди, а мужчины – почти как джентльмены. Тем временем те, кто оставался дома, устраивали для себя что-то вроде непрерывной вечеринки: пили, играли в кости, угощались, скандалили.
Я к тому времени успел изучить их обычаи, и, поскольку они уже не так остерегались болтать в моем присутствии, отчасти выяснил, чем они зарабатывают себе на жизнь, хотя оставались и некоторые загадки. Участники компании входили в дом и выходили в любое время, но очень редко приводили с собой посторонних, причем за последних требовалось поручительство и с них не спускали глаз. Когда обитатели дома не спали, они развлекали себя описанными выше способами. Чтением не занимался никто, кроме Джека и Салли, а у тех интересы ограничивались, во-первых, газетами о светской жизни и «Придворным справочником» (передвижения светского общества волновали «семью», как ничто другое), а во-вторых, листком «Разыскиваются» (где полиция сообщала о преступлениях и перечисляла имена тех, кто находился в розыске).
Однажды Мег с еще одной женщиной отправились в тюрьму Ньюгейт навестить Пега; вечером все собрались вокруг них в гостиной, и они описали, как разговаривали с заключенным через решетку в стене камеры. Они сообщили, что его дело назначено к слушанию в эту судебную сессию и что, как Пег убежден, Палвертафт собирается откупиться от обвинителя, хозяина дома в Олд-Форде, куда он вломился, на чем его и поймали.
Барни, сидевший немного поодаль и беседовавший с каким-то незнакомцем, иронически усмехнулся и произнес:
– Ага, точно так, как вступился за меня в семнадцатом году.
Его спутник (по лицу, напоминавшему Панча мистера Пентекоста, отвратительный тип), рассмеялся:
– Помню-помню, Барни. Ты загремел на все семь, да? Это Хромой Джем на тебя донес и за это получил от Кошачьего Корма двадцать пять фунтов.
Разговор свернул на то, кто из судей честный и держит свое слово. Незнакомец (другие называли его мистер Лавендер), рассказал историю о том, как некий «старикан» принял взятку, а потом не выполнил обещанного, «сматросив» клиента, и все наперебой принялись выражать возмущение.
– Как подвигаются ваши занятия? – спросил мистер Лавендер в порядке поддержания беседы.
Некоторые смущенно опустили глаза, но Барни их успокоил:
– При нем можно говорить свободно.
Разговор пошел о тех делах, которые Барни мне описывал ранее.
Кто-то упомянул «обманные векселя», и я спросил негодующе:
– Но Барни, вы говорили, что имеете дело с настоящими векселями и никаким мошенничеством не занимаетесь.
Раздался всеобщий смех, к которому от души присоединился мистер Лавендер.
Барни, успевший основательно набраться, бросил:
– Молокосос! Обманные векселя продаются еще дешевле, чем настоящие.
Я не знал, что думать. Значит, они все же были преступники!
– Тогда почему вы выгнали Нэн за воровство? – воскликнул я.
– Да хватит бестолочь из себя строить! – выкрикнул Барни, а остальные загоготали. – Ее выгнали за то, что она воровала, когда не велено, и могла всех подвести под монастырь. Мы компания франтов, а это значит, что и вести себя должны, как полагается франтам.
Пока я над этим размышлял, гость Барни стал прощаться. Вначале я ужаснулся тому, в какое общество попал. Или, скорее, думал, что ужасаюсь. Ужасаться следовало, я это знал. Но все же я не мог думать, что это дурные люди и занимаются они дурными делами. Что это значит – быть дурным человеком? Конечно, временами Барни мне совсем не нравился, а один-двое других не нравились никогда – Уилл прежде всего. Но я видел, что все остальные не более чем безответственны и эгоистичны. Мне вспомнилась идея мистера Пентекоста о том, что закон – это сомнительное изобретение, призванное защищать богатых, и теперь я заподозрил, что он был прав. Как мог я быть настолько глуп, чтобы разделять взгляды мистера Силверлайта, утверждавшего, будто существует высшая мораль, которой мы должны подчиняться вне зависимости от того, совпадает она с законом или нет? Напротив, каждый из нас решает, соблюдать закон или нарушать его, опираясь не более чем на собственные интересы. И если эти люди могут пойти на риск, зная, чем чревато нарушение закона, то это, пожалуй, поступок человека хорошего и смелого.
– Значит, с Генриетта-стрит на Рождество условлено, – проговорил мистер Лавендер в дверях гостиной. – Наши ребята в Сочельник будут держаться оттуда подальше.
Они с Барни обменялись рукопожатием, Барни проводил гостя, а вернувшись в гостиную, произнес:
– Вот настоящий джентльмен, с которым можно делать дела.
В конце концов, я знал, что представляет собой респектабельное общество: это были миссис Фортисквинс, и мистер Сансью, и сэр Персевал. И думая об их поступках, я не находил в себе решимости осудить за воровство и мошенничество тех людей, среди которых теперь находился. Они приняли меня к себе и дали мне кров и пищу, а те, кто в какой-то мере был обязан позаботиться о нас с матушкой, довели нас до нищеты. Я начал чувствовать, в противоположность своим первоначальным взглядам, что живу паразитом за счет этих людей, не давая им ничего взамен.
Вдруг кто-то прервал мои размышления, ущипнув меня за руку.
– Ладно, малец, когда-нибудь ты станешь одним из нас, правда? – Это проговорил Сэм, и по лицу его расплылась добродушнейшая улыбка.
Я с готовностью закивал:
– Да, мне бы хотелось.
– Тогда в Рождество ты можешь отправиться с нами на Генриетта-стрит, – заключил Барни.
– Увидишь, – сказал Сэм. – С этим ничто не сравнится. Это вроде игры на высокую ставку, но у тебя шансов больше.
– Но если попадешься, проиграешь все, что имеешь. – Барни выразительно потянул за концы своего шейного платка.
– Как вы в это ввязались? – спросил я Сэма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Большинство, однако, не поддерживали Нэн и молчали.
– Тебе больше не место в товариществе. – Барни взглянул на Сэма, потом на Джека. Оба сурово кивнули.
– Тебе придется уйти, Нэн, – мягко проговорил Джек. – Нам необходимо доверять друг другу.
Уилл, всегдашний кавалер Нэн, решительно настаивал на ее невиновности и грозил уйти с нею вместе, но, как выяснилось, блефовал. Нэн протестовала, плакала, принялась браниться и угрожать, но большинство было против нее, и она наконец смирилась с поражением и, не переставая уверять в своей невиновности, вышла за порог.
Ближе к Рождеству я то и дело стал слышать упоминания о вечеринке в Сочельник на Генриетта-стрит. Казалось странным: мысль о ней так их волновала, что почти каждую ночь большая группа под предводительством Барни куда-то уходила и возвращалась только к рассвету. Они очень тщательно наряжались, женщины выглядели совсем как леди, а мужчины – почти как джентльмены. Тем временем те, кто оставался дома, устраивали для себя что-то вроде непрерывной вечеринки: пили, играли в кости, угощались, скандалили.
Я к тому времени успел изучить их обычаи, и, поскольку они уже не так остерегались болтать в моем присутствии, отчасти выяснил, чем они зарабатывают себе на жизнь, хотя оставались и некоторые загадки. Участники компании входили в дом и выходили в любое время, но очень редко приводили с собой посторонних, причем за последних требовалось поручительство и с них не спускали глаз. Когда обитатели дома не спали, они развлекали себя описанными выше способами. Чтением не занимался никто, кроме Джека и Салли, а у тех интересы ограничивались, во-первых, газетами о светской жизни и «Придворным справочником» (передвижения светского общества волновали «семью», как ничто другое), а во-вторых, листком «Разыскиваются» (где полиция сообщала о преступлениях и перечисляла имена тех, кто находился в розыске).
Однажды Мег с еще одной женщиной отправились в тюрьму Ньюгейт навестить Пега; вечером все собрались вокруг них в гостиной, и они описали, как разговаривали с заключенным через решетку в стене камеры. Они сообщили, что его дело назначено к слушанию в эту судебную сессию и что, как Пег убежден, Палвертафт собирается откупиться от обвинителя, хозяина дома в Олд-Форде, куда он вломился, на чем его и поймали.
Барни, сидевший немного поодаль и беседовавший с каким-то незнакомцем, иронически усмехнулся и произнес:
– Ага, точно так, как вступился за меня в семнадцатом году.
Его спутник (по лицу, напоминавшему Панча мистера Пентекоста, отвратительный тип), рассмеялся:
– Помню-помню, Барни. Ты загремел на все семь, да? Это Хромой Джем на тебя донес и за это получил от Кошачьего Корма двадцать пять фунтов.
Разговор свернул на то, кто из судей честный и держит свое слово. Незнакомец (другие называли его мистер Лавендер), рассказал историю о том, как некий «старикан» принял взятку, а потом не выполнил обещанного, «сматросив» клиента, и все наперебой принялись выражать возмущение.
– Как подвигаются ваши занятия? – спросил мистер Лавендер в порядке поддержания беседы.
Некоторые смущенно опустили глаза, но Барни их успокоил:
– При нем можно говорить свободно.
Разговор пошел о тех делах, которые Барни мне описывал ранее.
Кто-то упомянул «обманные векселя», и я спросил негодующе:
– Но Барни, вы говорили, что имеете дело с настоящими векселями и никаким мошенничеством не занимаетесь.
Раздался всеобщий смех, к которому от души присоединился мистер Лавендер.
Барни, успевший основательно набраться, бросил:
– Молокосос! Обманные векселя продаются еще дешевле, чем настоящие.
Я не знал, что думать. Значит, они все же были преступники!
– Тогда почему вы выгнали Нэн за воровство? – воскликнул я.
– Да хватит бестолочь из себя строить! – выкрикнул Барни, а остальные загоготали. – Ее выгнали за то, что она воровала, когда не велено, и могла всех подвести под монастырь. Мы компания франтов, а это значит, что и вести себя должны, как полагается франтам.
Пока я над этим размышлял, гость Барни стал прощаться. Вначале я ужаснулся тому, в какое общество попал. Или, скорее, думал, что ужасаюсь. Ужасаться следовало, я это знал. Но все же я не мог думать, что это дурные люди и занимаются они дурными делами. Что это значит – быть дурным человеком? Конечно, временами Барни мне совсем не нравился, а один-двое других не нравились никогда – Уилл прежде всего. Но я видел, что все остальные не более чем безответственны и эгоистичны. Мне вспомнилась идея мистера Пентекоста о том, что закон – это сомнительное изобретение, призванное защищать богатых, и теперь я заподозрил, что он был прав. Как мог я быть настолько глуп, чтобы разделять взгляды мистера Силверлайта, утверждавшего, будто существует высшая мораль, которой мы должны подчиняться вне зависимости от того, совпадает она с законом или нет? Напротив, каждый из нас решает, соблюдать закон или нарушать его, опираясь не более чем на собственные интересы. И если эти люди могут пойти на риск, зная, чем чревато нарушение закона, то это, пожалуй, поступок человека хорошего и смелого.
– Значит, с Генриетта-стрит на Рождество условлено, – проговорил мистер Лавендер в дверях гостиной. – Наши ребята в Сочельник будут держаться оттуда подальше.
Они с Барни обменялись рукопожатием, Барни проводил гостя, а вернувшись в гостиную, произнес:
– Вот настоящий джентльмен, с которым можно делать дела.
В конце концов, я знал, что представляет собой респектабельное общество: это были миссис Фортисквинс, и мистер Сансью, и сэр Персевал. И думая об их поступках, я не находил в себе решимости осудить за воровство и мошенничество тех людей, среди которых теперь находился. Они приняли меня к себе и дали мне кров и пищу, а те, кто в какой-то мере был обязан позаботиться о нас с матушкой, довели нас до нищеты. Я начал чувствовать, в противоположность своим первоначальным взглядам, что живу паразитом за счет этих людей, не давая им ничего взамен.
Вдруг кто-то прервал мои размышления, ущипнув меня за руку.
– Ладно, малец, когда-нибудь ты станешь одним из нас, правда? – Это проговорил Сэм, и по лицу его расплылась добродушнейшая улыбка.
Я с готовностью закивал:
– Да, мне бы хотелось.
– Тогда в Рождество ты можешь отправиться с нами на Генриетта-стрит, – заключил Барни.
– Увидишь, – сказал Сэм. – С этим ничто не сравнится. Это вроде игры на высокую ставку, но у тебя шансов больше.
– Но если попадешься, проиграешь все, что имеешь. – Барни выразительно потянул за концы своего шейного платка.
– Как вы в это ввязались? – спросил я Сэма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172