Почувствовав себя виноватым, я попытался ее утешить.
– Если ты действительно хочешь мне угодить, – сказала она, – пойдем сейчас и купим то, что нам требуется!
Я согласился нехотя, потому что эти полсоверена были нашим лучшим способом унести ноги. В дверях мы услышали, как миссис Избистер взвизгнула:
– Когда же ты наконец опять отправишься за солониной?
– Не начинай снова! – крикнул хозяин дома, и за нами закрылась дверь.
Мы поспешили по раскисшим соседним улицам к большой дороге: был субботний вечер, и уличная торговля была в самом разгаре. В пыланьи газовых фонарей лица – нередко сплюснутые или деформированные – надвигались на нас, как тени в театре: вытянутые лица бедняков, смеющиеся – пьяных или обладателей набитой мошны; в разных формах на нас глядели со всех сторон мука, страх, стыд, отчаяние, в лохмотьях или безвкусно расфуфыренные; и всюду кишмя кишели дети – всех возрастов, грязные, в обносках, косматые, с впалой грудью, кривыми ногами, с простудными болячками на лицах, на руках и ногах, видных через прорехи в тряпье; они бегали, дрались, тащили все, что плохо лежало, копошились в водосточных канавах.
Никогда прежде мы не отваживались выбраться на рынок в такой поздний час и теперь испуганно жались друг к другу.
Мы купили немного одежды (конечно, не новой) для матушки, немного постельного белья и по паре обуви для нас обоих, и скоро полсоверена растаяло без следа. Тем не менее в новой шляпке и рединготе матушка заметно ободрилась.
По возвращении мы застали Избистеров в разгаре жестокой ссоры.
– Я урабатываюсь чуть не до смерти! – кричала хозяйка дома, когда мы открыли дверь.
– Все распроклятая погода, – отвечал хозяин. – Я, что ли, виноват, что она не задалась?
Мы как раз крались вверх по лестнице, и это замечание, меня озадачившее (погода уже недели две стояла ясная и сухая), не достигло, наверное, слуха матушки.
– Ты же знаешь, пока так продолжается, рассчитывать не на что, – кричал мистер Избистер.
Проскользнуть незаметно мы все-таки не сумели, и, когда находились уже у дверей своей комнаты, миссис Избистер вышла в холл. Взглянув вверх, на мою матушку, она произнесла заплетающимся языком:
– Неплохо выглядите, Мэри.
Матушка потянулась за моей рукой:
– Благодарю вас, миссис Избистер.
Хозяйка нахмурилась и, ухватившись в поисках опоры за дверную ручку у себя за спиной, добавила:
– С этого дня зовите меня мэм. Понятно?
– Да, – кротко отозвалась матушка.
– Что «да»?
– Да, мэм.
Когда за нами закрылась дверь, матушка произнесла:
– Ох, Джонни, она просто ужасная. Если бы только мы могли уйти! Зря я потратила эти деньги.
– Тогда пойдем прямо сейчас! – потребовал я.
Ее лицо исказилось ужасом.
– Нет, мне страшно.
Мое предложение так ее напугало, что мне пришлось замолкнуть.
Погода по-прежнему стояла солнечная и сухая. Через несколько дней, 13 апреля, утром, но не очень рано, мистер Избистер велел мне надеть новую одежду, привести из конюшни Пороха и впрячь в повозку. Вернувшись с лошадью, я заметил, что с повозки, со стороны кучера, свешивается кусок просмоленной дерюги, закрывая написанную там фамилию.
Мы отправились в путь и вскоре выехали на Олд-стрит, а затем на Сити-роуд, в совершенно незнакомый мне район. За большим строением с вывеской «Святой Лука» мы завернули за угол, и мистер Избистер осадил Пороха.
Он бросил взгляд через плечо, а потом сказал вполголоса:
– А теперь послушай, малец. Я ведь был добр к тебе и твоей матери, так? – Я кивнул. – Теперь ты мог бы меня отблагодарить. Согласен?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты пошел в отделение больницы и спросил мистера Палсайфера – он там начальник. Найдешь его, скажи, что я приехал за мистером Лезербарроу. Он дядя моего приятеля, Боба Стрингфеллоу. Самому Бобу недосуг забрать старика, вот он и поручил это мне.
– Но мистер Лезербарроу меня не знает. Согласится ли он со мной пойти?
– Не бери это в голову. – Мистер Избистер ухмыльнулся. Очень хорошо, – согласился я.
– Вот и ладненько. Я знал, на тебя можно положиться. Где он поедет? – спросил я. Сиденье вмещало только Двоих.
– Сзади, на соломе. – Мистер Избистер дернул головой. Я предположил, что недавнему больному удобнее будет ехать лежа.
– Ага, вот еще что. – Мистер Избистер порылся в кармане и вынул монету. – Видишь шиллинг? Покажешь его мистеру Палсайферу и объяснишь: это плата за то, чтобы тебе помогли погрузить старика в повозку. Все уразумел?
– Да.
– Если он спросит, скажи, это повозка одного твоего друга, а я приехать не смог – рука болит. Ясно? – Я кивнул, думая о том, что больная рука не помешала ему совсем недавно ворочать тюки с бельем. Я протянул ладонь, и мистер Избистер вложил в нее монету со словами: – Для тебя тоже найдется монетка, если все пройдет путем.
Я сошел с повозки.
– Ступай через задние ворота. – Мистер Избистер указал туда, откуда мы приехали. – И помни, он в больничном отделении.
Я вошел в ворота и получил указания в домике привратника. Когда я очутился в здании, уличные шумы внезапно стихли, и, ступая по темным плитам длинного коридора, я слышал только эхо собственных шагов да еще голоса, спорившие где-то в отдалении.
Я миновал двор, обнесенный высокой стеной, и видел через ворота мужчин, женщин и детей в характерной одежде и со значками прихода; они распутывали толстые узлы просмоленных веревок. В еще одном дворе стоял грохот, но отчего – я так и не разглядел.
В больнице один из служителей направил меня к мистеру Палсайферу – высокому человеку с землистым лицом и тонкими губами.
Услышав, с чем я прибыл, он с любопытством меня оглядел.
– У вас есть карета?
– Нет, но один приятель ждет меня с повозкой. У меня приготовлен шиллинг, чтобы ваши служители помогли мне погрузить мистера Лезербарроу.
– Ступайте за мной. – Мистер Палсайфер смерил меня скептическим взглядом.
Выходя из комнаты, он взял свечу, зажег ее от газового рожка и крикнул еще двоим мужчинам:
– Эй, Джек! Джем! Сюда!
Двое крепких парней, которые до этого подпирали стену, куря трубки и болтая, направились вслед за нами за дверь и по мрачному коридору.
– Пока он болел, его никто не навестил, – внимательно глядя на меня, произнес мистер Палсайфер. – Странно, что сейчас племянник о нем вспомнил.
Спустившись по ступенькам и войдя в подземное помещение, холодное и темное, я удивился тому, что выздоравливающего старика держат в таких неподходящих условиях. Мистер Палсайфер повел нас в угол, где возвышалось широкое деревянное сооружение, похожее на буфет; на нем, в свете свечи, я разглядел очертания человеческого тела, прикрытого куском материи. Мистер Палсайфер поднял свечу, Джек откинул ткань.
– Вот он, – сказал мистер Палсайфер.
Я подошел ближе, щурясь в слабом свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
– Если ты действительно хочешь мне угодить, – сказала она, – пойдем сейчас и купим то, что нам требуется!
Я согласился нехотя, потому что эти полсоверена были нашим лучшим способом унести ноги. В дверях мы услышали, как миссис Избистер взвизгнула:
– Когда же ты наконец опять отправишься за солониной?
– Не начинай снова! – крикнул хозяин дома, и за нами закрылась дверь.
Мы поспешили по раскисшим соседним улицам к большой дороге: был субботний вечер, и уличная торговля была в самом разгаре. В пыланьи газовых фонарей лица – нередко сплюснутые или деформированные – надвигались на нас, как тени в театре: вытянутые лица бедняков, смеющиеся – пьяных или обладателей набитой мошны; в разных формах на нас глядели со всех сторон мука, страх, стыд, отчаяние, в лохмотьях или безвкусно расфуфыренные; и всюду кишмя кишели дети – всех возрастов, грязные, в обносках, косматые, с впалой грудью, кривыми ногами, с простудными болячками на лицах, на руках и ногах, видных через прорехи в тряпье; они бегали, дрались, тащили все, что плохо лежало, копошились в водосточных канавах.
Никогда прежде мы не отваживались выбраться на рынок в такой поздний час и теперь испуганно жались друг к другу.
Мы купили немного одежды (конечно, не новой) для матушки, немного постельного белья и по паре обуви для нас обоих, и скоро полсоверена растаяло без следа. Тем не менее в новой шляпке и рединготе матушка заметно ободрилась.
По возвращении мы застали Избистеров в разгаре жестокой ссоры.
– Я урабатываюсь чуть не до смерти! – кричала хозяйка дома, когда мы открыли дверь.
– Все распроклятая погода, – отвечал хозяин. – Я, что ли, виноват, что она не задалась?
Мы как раз крались вверх по лестнице, и это замечание, меня озадачившее (погода уже недели две стояла ясная и сухая), не достигло, наверное, слуха матушки.
– Ты же знаешь, пока так продолжается, рассчитывать не на что, – кричал мистер Избистер.
Проскользнуть незаметно мы все-таки не сумели, и, когда находились уже у дверей своей комнаты, миссис Избистер вышла в холл. Взглянув вверх, на мою матушку, она произнесла заплетающимся языком:
– Неплохо выглядите, Мэри.
Матушка потянулась за моей рукой:
– Благодарю вас, миссис Избистер.
Хозяйка нахмурилась и, ухватившись в поисках опоры за дверную ручку у себя за спиной, добавила:
– С этого дня зовите меня мэм. Понятно?
– Да, – кротко отозвалась матушка.
– Что «да»?
– Да, мэм.
Когда за нами закрылась дверь, матушка произнесла:
– Ох, Джонни, она просто ужасная. Если бы только мы могли уйти! Зря я потратила эти деньги.
– Тогда пойдем прямо сейчас! – потребовал я.
Ее лицо исказилось ужасом.
– Нет, мне страшно.
Мое предложение так ее напугало, что мне пришлось замолкнуть.
Погода по-прежнему стояла солнечная и сухая. Через несколько дней, 13 апреля, утром, но не очень рано, мистер Избистер велел мне надеть новую одежду, привести из конюшни Пороха и впрячь в повозку. Вернувшись с лошадью, я заметил, что с повозки, со стороны кучера, свешивается кусок просмоленной дерюги, закрывая написанную там фамилию.
Мы отправились в путь и вскоре выехали на Олд-стрит, а затем на Сити-роуд, в совершенно незнакомый мне район. За большим строением с вывеской «Святой Лука» мы завернули за угол, и мистер Избистер осадил Пороха.
Он бросил взгляд через плечо, а потом сказал вполголоса:
– А теперь послушай, малец. Я ведь был добр к тебе и твоей матери, так? – Я кивнул. – Теперь ты мог бы меня отблагодарить. Согласен?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты пошел в отделение больницы и спросил мистера Палсайфера – он там начальник. Найдешь его, скажи, что я приехал за мистером Лезербарроу. Он дядя моего приятеля, Боба Стрингфеллоу. Самому Бобу недосуг забрать старика, вот он и поручил это мне.
– Но мистер Лезербарроу меня не знает. Согласится ли он со мной пойти?
– Не бери это в голову. – Мистер Избистер ухмыльнулся. Очень хорошо, – согласился я.
– Вот и ладненько. Я знал, на тебя можно положиться. Где он поедет? – спросил я. Сиденье вмещало только Двоих.
– Сзади, на соломе. – Мистер Избистер дернул головой. Я предположил, что недавнему больному удобнее будет ехать лежа.
– Ага, вот еще что. – Мистер Избистер порылся в кармане и вынул монету. – Видишь шиллинг? Покажешь его мистеру Палсайферу и объяснишь: это плата за то, чтобы тебе помогли погрузить старика в повозку. Все уразумел?
– Да.
– Если он спросит, скажи, это повозка одного твоего друга, а я приехать не смог – рука болит. Ясно? – Я кивнул, думая о том, что больная рука не помешала ему совсем недавно ворочать тюки с бельем. Я протянул ладонь, и мистер Избистер вложил в нее монету со словами: – Для тебя тоже найдется монетка, если все пройдет путем.
Я сошел с повозки.
– Ступай через задние ворота. – Мистер Избистер указал туда, откуда мы приехали. – И помни, он в больничном отделении.
Я вошел в ворота и получил указания в домике привратника. Когда я очутился в здании, уличные шумы внезапно стихли, и, ступая по темным плитам длинного коридора, я слышал только эхо собственных шагов да еще голоса, спорившие где-то в отдалении.
Я миновал двор, обнесенный высокой стеной, и видел через ворота мужчин, женщин и детей в характерной одежде и со значками прихода; они распутывали толстые узлы просмоленных веревок. В еще одном дворе стоял грохот, но отчего – я так и не разглядел.
В больнице один из служителей направил меня к мистеру Палсайферу – высокому человеку с землистым лицом и тонкими губами.
Услышав, с чем я прибыл, он с любопытством меня оглядел.
– У вас есть карета?
– Нет, но один приятель ждет меня с повозкой. У меня приготовлен шиллинг, чтобы ваши служители помогли мне погрузить мистера Лезербарроу.
– Ступайте за мной. – Мистер Палсайфер смерил меня скептическим взглядом.
Выходя из комнаты, он взял свечу, зажег ее от газового рожка и крикнул еще двоим мужчинам:
– Эй, Джек! Джем! Сюда!
Двое крепких парней, которые до этого подпирали стену, куря трубки и болтая, направились вслед за нами за дверь и по мрачному коридору.
– Пока он болел, его никто не навестил, – внимательно глядя на меня, произнес мистер Палсайфер. – Странно, что сейчас племянник о нем вспомнил.
Спустившись по ступенькам и войдя в подземное помещение, холодное и темное, я удивился тому, что выздоравливающего старика держат в таких неподходящих условиях. Мистер Палсайфер повел нас в угол, где возвышалось широкое деревянное сооружение, похожее на буфет; на нем, в свете свечи, я разглядел очертания человеческого тела, прикрытого куском материи. Мистер Палсайфер поднял свечу, Джек откинул ткань.
– Вот он, – сказал мистер Палсайфер.
Я подошел ближе, щурясь в слабом свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172