Трудно сказать: был ли это животный страх перед ответственностью совершенного преступления, страх за себя, за свою судьбу, самим же собой исковерканную жизнь, или это были слезы преступника, только начинавшего прозревать, слезы искреннего раскаяния?..
Анисья, незадолго до суда, узнав о причастности мужа к смерти Медуницы, просила дочь помолчать, не обвинять отца — авось минует беда. Но Еленка не послушалась.
Не дождавшись приговора суда, мать еле залезла в тарантас, вместе с Петькой вернулась домой и сразу слегла в постель..
Вскоре пришла и Еленка. В большом доме было холодно, неуютно, как при покойнике. Мать плакала, крестна Катя кутала в платок лицо и не поднимала глаз, сердитая сноха Грашка молча сновала по дому. Под вечер вернулся из суда Тимоня. Слегка пошатываясь, он вошел в избу; увидев у стола Еленку, сжал кулаки и, с перекошенным от злобы лицом, шагнул к ней. Глаза налились кровью, губы искривились, русые щегольские усики топорщились. Еленка отступила, но сильная жилистая рука схватила ее за грудь.
— Убью, змееныш... Заодно идти в каталажку с отцом...
Еленка хотела что-то сказать, но толчком кулака в грудь ее отбросило назад, и она затылком ударилась о косяк. В глазах потемнело, пошли радужные круги.
Снова цепкая рука Тимони схватила ее за ворот и поставила на ноги.
— Не надо, Тима, оставь, — запричитала Катя и уцепилась за руку брата, но тот размахнулся, и девушка, охнув, отшатнулась; со стола полетел на пол новенький в «рюмку» самовар, зазвенели чашки.
— Опомнись, Тимофей! Бог тебя накажет, — крикнула из-за перегородки стонавшая мать.
— Бог твой уж наказал нас,— бушевал пьяный, остервенелый Тимоня.
На плечах Тимони уже повисла не только Катя, но и его жена Грашка. Он рвался к стоявшей у перегородки ошеломленной и беззащитной Еленке. Вот он снова подскочил к ней и толкнул ее к порогу. Еленка выскочила на улицу и, бросившись через капустники, очутилась в лесу. Разодранное платье цеплялось за ветки сосен и елок, за кусты можжевельника, но она, не обращая на это внимания, бежала в глубь леса. На полянке остановилась.
Блеснула молния, полоснув будто раскаленной косой иссиня-черное покрывало; минута-другая, и вдруг непривычно томительная, короткая тишина оборвалась, над самой головой разорвался гром и покатился к болоту, жалобно подвывая. Упали крупные, как горошины, капли, — пошли редко-редко, казалось, нащупывая что-то на земле; и вдруг разом сыпнул, как из ведра, ливень. Словно подгоняя дождь, снова ударил гром, расколол тучу, будто ударами кузнечных молотов прошелся по кровельному железу, и стих. Еленка перебегала от одного дерева к другому, но дождь, не переставая, везде доставал ее. Казалось, он злился, — то шел отвесно, поливая черневшие кроны деревьев, то бил сбоку, то, завихривая, хлестал по корневищам сосен и по голым Еленкиным ногам. А гром, не унимаясь, все еще подвывал где-то за Шолгой злющей, ворчливой дворняжкой.
Прошло полчаса, и из глубины черневшего леса, с дороги послышался стук колес.
— Да ведь это наша Еленка, — присматриваясь к белой как привидение, девочке, сказал подъехавший Андрей Петрович и передал Кузьмовне вожжи, Он слез с телеги и подошел к Еленке. — Ты заблудилась? — трогая ее мокрые, спутанные волосы, спросил он. Под-
бежала и Кузьмовна. И вдруг поняв все, она заботливо набросила на девочку свою толстую теплую шаль и, взяв ее за руку, повела к телеге.
В доме Суслоновых пошли нелады.
Никита был главой дома и, как хороший наездник, крепко держал в своих руках большую разнородную семью.
При Никите жена и дети не только не могли возразить ему, но даже не имели права первыми окунуть своя ложки в блюдо, а кто пытался — получал тотчас по заслугам и надолго терял охоту повторять это. Теперь Ти-моня считал, что по старшинству он должен заменить ог-ца и все остальные обязаны беспрекословно выполнять его распоряжения.
Но получилось совсем иначе. Тихая и молчаливая мать, обычно хоронившая свое робкое несогласие с мужем, неожиданно заступилась за меньшую дочь. За мать встала крестна Катя. Женщин решительно поддержал и Серега, средний сын Суслоновых. Только старшая дочь, слабохарактерная Лизавета да сноха Грашка не ввязывались пока в споры, ждали, чем все это кончится, и с каким-то особым бабьим любопытством приглядывались к семейному раздору.
Анисья вначале думала: может со временем все « стихнет, все войдет в спокойные берега. Но день ото дня в доме становилось теснее. Теперь уже не только спорили между собой братья и сестры, но не утерпела и большеглазая Грашка. Подобно верховому ветру, она сильнее начала раздувать пожар, охвативший суслоновский дом. Утром она выбегала на крыльцо и вдогонку кричала деверю Сереге:
— Ишь, натянул галифе да чуб насалил — и в по-требилку. Ходит, злыдень, подсолнушки почикивает. А мы с Тимоней горб гни. На кого горб гнем — у нас не семеро по лавке?
Братом был недоволен и Тимоня. Вначале он думал: пусть Серега служит в кредитном товариществе — чистовые денежки в хозяйстве пригодятся. Но «чистовые денежки» не появлялись. Вместо них Серега приносил
книжки и газеты. Это еще больше раздражало Тимоню, и он ночью шептал жене:
— Отдельное гнездо придется вить.
Перед весенней пахотой Тимоня отделился, взял новый необжитый дом, молотилку, двух коров и по жребию вытянул Цинбала. Кузница осталась в общем пользовании.
Осенью он собрал хороший урожай и не раз ездил с хлебом в Великий Устюг. Отделал дом, обшил его тесом и покрасил, крышу покрыл железом. На конек прибил жестяного пышнохвостого петуха. В горнице появилась красивая городская мебель, в новеньком гардеробе зацвели Грашкины обновки. Извозчики, проезжавшие изда-лека на Лалу, Сысолу, на Великий Устюг, нередко спрашивали: «Далеко ли до «кормежки?» Им обычно отвечали:
— Доедете до дома с жестяным петухом — Огоньково значит, — половина пути.
Тимоня не жалел ни себя, ни других. Он не только умел держать свою землю в порядке, но «опахивал» и безлошадных, а те приходили «отрабатывать» к нему в сенокос и страду. Одно не нравилось Тимоне — земли маловато, да и разбросана она в разных местах. Собрать бы ее, сложить полоску с полоской, но как это сделать? Может, на хутор податься?
В праздники Тимоня любил погулять и выкинуть какую-нибудь штучку: то он выезжал на Цинбале на Крутик — вверх по ледяной горке, то перегораживал около своего дома дорогу, и ездовые вынуждены были объезжать деревню делая немаленький крюк, то потешал публику, катая Савваху на его собственном кружале.
Савваха Мусник выбился из бедняков, у него уже была хотя и неказистая, но своя пегая лошадка, была и корова с телком, две овцы... Однако жил он незавидно, частенько еще его крутила жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92