одна была далеко-далеко, он о ней ничего не знал, ему казалось, что он ее никогда не увидит; другая была рядом, она каждый день заходила в палатку и, приветливо улыбаясь, поправляла постель, перевязывала рану, расчесывала его волосы. Яков не заметил, как эта, вторая, вытесняла образ той, другой женщины, которую он еще не переставал любить. А когда Рита уходила, он вдруг упрекал себя, словно уличив в плохом поступке, и снова давал клятву: «Кончится война и я вернусь к той далекой, но дорогой, она ждет, и я обязан сдержать слово». Это протестовал уже разум, но сильнее ли разум того чувства, которое охватывало его сейчас и все больше волновало, он не знал. И он опять ждал Риту.
Рана заживала, и через месяц Яков был снова в от
ряде. Как раз в это время развертывались новые операции — партизаны решили вытеснить немецкие гарнизоны из всех населенных пунктов района и на зиму разместиться в деревнях. Хотя немцы встречали ненависть у местных жителей, деревни они покидалл неохотно, а в крупных населенных пунктах, на стыках больших дорог, оказывали ожесточенное сопротивление. К ноябрьским праздникам партизаны овладели всем районом и, закрепившись, решили держаться до прихода частей Советской Армии.
Осень в Теплых Горах выпала трудная. Уборка урожая затягивалась. Каждый день в райисполком из области звонили по телефону, и каждый день Лысаков обещал: примем меры, постараемся исправить положение. А когда приходилось совсем туго, он уезжал в командировку на несколько дней — пусть секретарь райкома Шагилин сам отчитывается, а он, Лысаков, как-никак всего лишь «врио». Но как бы то ни было, и с «врио» начали спрашивать о работе, и спрашивать основательно, — тогда-то он и понял, что быть исполняющим обязанности председателя райисполкома — совсем не шуточное дело. Только Марьюшка не хотела понять этого и по вечерам уговаривала мужа: «Крепись, Степа. Теперь все в твоих руках — и корма, и продукты. Любой председатель нам не откажет». Но сейчас Лысакову было не до этого: он чувствовал, как с каждым днем его все больше и больше забирал круговорот беспокойной жизни и на плечи ложились новые заботы. Особенно много хлопот было с заготовкой хлеба. Все чаще в колхозах стали говорить о недороде, о том, что ныне хлеба до ползимы не хватит. Встречая Лысакова, многие упрашивали: нельзя ли чем-нибудь заменить хлебец? Хотя Шагилин и не одобрял этих просьб, но Лысаков, однажды поехав в областной центр, все же закинул удочку, и ему поверили — разрешили вместо зерна-сдать мясо.
— Только отдушинку-то нам и надо было найти, — вернувшись домой, хвалился Лысаков: он чувствовал
сейчас себя героем дня. — Была бы отдушника, а там сделаем: и план выполним, и себя не обидим.
Через Теплые Горы на скотобазу потянулись гурты коров и овец, а Лысаков командовал: «Заменять так заменять!»
У Залесова в Заборье за два дня стадо крупного рогатого скота убыло наполовину. Как-то Лысаков, просматривая сводку, удивился:
— А почему Огоньково с заменой медлит? — и снял трубку телефона.
— Русанову к телефону! — крикнул он. — Ты что же, дорогая, отстаешь от своих соседей? От кого? От Залесова, скажем, от Рыжикова. Как? Как это не погоню?! Русанова... то-ова-а-рищ Ру-са-но-ва...
Он бросил трубку телефона и, выругавшись, прошагал по кабинету: «Зелена, не понимает текущего момента!»
Шагилина дома не было, но ждать некогда: куй железо пока горячо, — и Лысаков сам поскакал в Огоньково.
Елена после родов заметно похудела, лицо вытянулось, стало бледнее, и когда она волновалась, на щеках выступал легкий румянец. Лысаков, бегло просмотрев сводки, высказал свое неудовольствие и предложил собрать экстренное заседание правления. Пока люди собирались, он спросил Елену:
— Письма-то от Ермакова получаешь?
Елена только покачала головой — она давно не получала писем, и вряд ли этот вопрос ей был приятен.
— Ничего, ничего... Мужайтесь... — постарался ободрить ее Лысаков. — Вот мы, как говорят, поднажали, и Орел наш... и Белгород тоже... Слышали — двадцать артиллерийских салютов выпалили. Теперь все от нас зависит, понимаешь, все, товарищ председатель...
На собрании Лысаков так долго говорил, что даже охрип. Вначале он рассказал о событиях на фронте, о важности текущего момента; но когда дело дошло до сдачи скота в мясопоставки, Елена возразила:
— И не выдумывайте лучше. Мы сдадим хлеб, а коров губить не будем.
Лысаков нахмурился, его стал душить гнев, и он расстегнул ворот гимнастерки, туго стягивавший толстую, налившуюся шею... «Зазнаваться стала, не уважает ука-
зания руководящих товарищей, - подумал Лысаков. — Развенчать надо».
— Скажите, пожалуйста, товарищи женщины, много ли у вас кормов? — обратился он к собранию.
— Кормов-то?
— Да-да, кормов-то, для своих буренок?
И тут сидевшие на длинной лавке бабы дружно загалдели: вопрос всех задел за живое — кормов было не лишка.
— На соломе держутся, — ответил Гоголь-моголь и, щелкнув блестящей зажигалкой, услужливо поднес прикурить Лысакову.
— Как же вы не понимаете? Коров сдадите — и корма ваши.
— Корма и хлеб. Двойная выгода, — опять подхватил Гоголь-моголь.
— Товарищ Лысаков, у нас племенное же стадо. Понимать надо.
— А война, товарищ Русанова, война, по-вашему, как? — и Лысаков, встав, приподнял руку, стараясь остановить шумевших баб. — Война, по-вашему, вроде как нас не касается.
— Как же не касается? Коснулась, золотко.
— Ну, так чего же возражать? Теперь все на карту ставим. А вы говорите — племенной. Да это уловка, товарищ Русанова.
Распалившись, Лысаков под конец собрания потребовал снять Русанову с работы председателя колхоза. Колхозники возражали, но Лысаков настоял на своем.
А на следующее утро в председательской бричке вместо Елены уже торжественно восседал краснолицый Гоголь-моголь и начальническим тоном покрикивал:
— Сгоняй коров, бабоньки! Поспешай...
Каждый день по теплогорской улице шло пестрое стадо. Живой мычащий поток медленно двигался возле здания райисполкома. Лысаков, сжимая в руках телеграмму облисполкома, предлагающую ни в коем случае не сдавать в мясопоставки племенной скот, тупо уставился своими круглыми на выкате глазами на сгрудившихся коров и, казалось, сам себе шептал:
— Запоздали, товарищи, с телеграммой, запоздали... Через пятидневку в Теплые Горы пришла областная
газета со сводкой о выполнении задания по хлебу. Шагалин, рассматривая ее, долго не мог найти своего района в сводке.
— В первом столбце смотри, в первом, — вскрикнул обрадованный Лысаков; и действительно, под самым передовым в области Шемякским районом значился черным по белому Теплогорский. Но это почему-то не обрадовало Шагилина, и он снова подосадовал, что зря не придержал «лысаковскую энергию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Рана заживала, и через месяц Яков был снова в от
ряде. Как раз в это время развертывались новые операции — партизаны решили вытеснить немецкие гарнизоны из всех населенных пунктов района и на зиму разместиться в деревнях. Хотя немцы встречали ненависть у местных жителей, деревни они покидалл неохотно, а в крупных населенных пунктах, на стыках больших дорог, оказывали ожесточенное сопротивление. К ноябрьским праздникам партизаны овладели всем районом и, закрепившись, решили держаться до прихода частей Советской Армии.
Осень в Теплых Горах выпала трудная. Уборка урожая затягивалась. Каждый день в райисполком из области звонили по телефону, и каждый день Лысаков обещал: примем меры, постараемся исправить положение. А когда приходилось совсем туго, он уезжал в командировку на несколько дней — пусть секретарь райкома Шагилин сам отчитывается, а он, Лысаков, как-никак всего лишь «врио». Но как бы то ни было, и с «врио» начали спрашивать о работе, и спрашивать основательно, — тогда-то он и понял, что быть исполняющим обязанности председателя райисполкома — совсем не шуточное дело. Только Марьюшка не хотела понять этого и по вечерам уговаривала мужа: «Крепись, Степа. Теперь все в твоих руках — и корма, и продукты. Любой председатель нам не откажет». Но сейчас Лысакову было не до этого: он чувствовал, как с каждым днем его все больше и больше забирал круговорот беспокойной жизни и на плечи ложились новые заботы. Особенно много хлопот было с заготовкой хлеба. Все чаще в колхозах стали говорить о недороде, о том, что ныне хлеба до ползимы не хватит. Встречая Лысакова, многие упрашивали: нельзя ли чем-нибудь заменить хлебец? Хотя Шагилин и не одобрял этих просьб, но Лысаков, однажды поехав в областной центр, все же закинул удочку, и ему поверили — разрешили вместо зерна-сдать мясо.
— Только отдушинку-то нам и надо было найти, — вернувшись домой, хвалился Лысаков: он чувствовал
сейчас себя героем дня. — Была бы отдушника, а там сделаем: и план выполним, и себя не обидим.
Через Теплые Горы на скотобазу потянулись гурты коров и овец, а Лысаков командовал: «Заменять так заменять!»
У Залесова в Заборье за два дня стадо крупного рогатого скота убыло наполовину. Как-то Лысаков, просматривая сводку, удивился:
— А почему Огоньково с заменой медлит? — и снял трубку телефона.
— Русанову к телефону! — крикнул он. — Ты что же, дорогая, отстаешь от своих соседей? От кого? От Залесова, скажем, от Рыжикова. Как? Как это не погоню?! Русанова... то-ова-а-рищ Ру-са-но-ва...
Он бросил трубку телефона и, выругавшись, прошагал по кабинету: «Зелена, не понимает текущего момента!»
Шагилина дома не было, но ждать некогда: куй железо пока горячо, — и Лысаков сам поскакал в Огоньково.
Елена после родов заметно похудела, лицо вытянулось, стало бледнее, и когда она волновалась, на щеках выступал легкий румянец. Лысаков, бегло просмотрев сводки, высказал свое неудовольствие и предложил собрать экстренное заседание правления. Пока люди собирались, он спросил Елену:
— Письма-то от Ермакова получаешь?
Елена только покачала головой — она давно не получала писем, и вряд ли этот вопрос ей был приятен.
— Ничего, ничего... Мужайтесь... — постарался ободрить ее Лысаков. — Вот мы, как говорят, поднажали, и Орел наш... и Белгород тоже... Слышали — двадцать артиллерийских салютов выпалили. Теперь все от нас зависит, понимаешь, все, товарищ председатель...
На собрании Лысаков так долго говорил, что даже охрип. Вначале он рассказал о событиях на фронте, о важности текущего момента; но когда дело дошло до сдачи скота в мясопоставки, Елена возразила:
— И не выдумывайте лучше. Мы сдадим хлеб, а коров губить не будем.
Лысаков нахмурился, его стал душить гнев, и он расстегнул ворот гимнастерки, туго стягивавший толстую, налившуюся шею... «Зазнаваться стала, не уважает ука-
зания руководящих товарищей, - подумал Лысаков. — Развенчать надо».
— Скажите, пожалуйста, товарищи женщины, много ли у вас кормов? — обратился он к собранию.
— Кормов-то?
— Да-да, кормов-то, для своих буренок?
И тут сидевшие на длинной лавке бабы дружно загалдели: вопрос всех задел за живое — кормов было не лишка.
— На соломе держутся, — ответил Гоголь-моголь и, щелкнув блестящей зажигалкой, услужливо поднес прикурить Лысакову.
— Как же вы не понимаете? Коров сдадите — и корма ваши.
— Корма и хлеб. Двойная выгода, — опять подхватил Гоголь-моголь.
— Товарищ Лысаков, у нас племенное же стадо. Понимать надо.
— А война, товарищ Русанова, война, по-вашему, как? — и Лысаков, встав, приподнял руку, стараясь остановить шумевших баб. — Война, по-вашему, вроде как нас не касается.
— Как же не касается? Коснулась, золотко.
— Ну, так чего же возражать? Теперь все на карту ставим. А вы говорите — племенной. Да это уловка, товарищ Русанова.
Распалившись, Лысаков под конец собрания потребовал снять Русанову с работы председателя колхоза. Колхозники возражали, но Лысаков настоял на своем.
А на следующее утро в председательской бричке вместо Елены уже торжественно восседал краснолицый Гоголь-моголь и начальническим тоном покрикивал:
— Сгоняй коров, бабоньки! Поспешай...
Каждый день по теплогорской улице шло пестрое стадо. Живой мычащий поток медленно двигался возле здания райисполкома. Лысаков, сжимая в руках телеграмму облисполкома, предлагающую ни в коем случае не сдавать в мясопоставки племенной скот, тупо уставился своими круглыми на выкате глазами на сгрудившихся коров и, казалось, сам себе шептал:
— Запоздали, товарищи, с телеграммой, запоздали... Через пятидневку в Теплые Горы пришла областная
газета со сводкой о выполнении задания по хлебу. Шагалин, рассматривая ее, долго не мог найти своего района в сводке.
— В первом столбце смотри, в первом, — вскрикнул обрадованный Лысаков; и действительно, под самым передовым в области Шемякским районом значился черным по белому Теплогорский. Но это почему-то не обрадовало Шагилина, и он снова подосадовал, что зря не придержал «лысаковскую энергию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92