«Должно быть, электричество тянут», — подумал Залесов и ему захотелось заехать на стройку и посмотреть, что там делается. Сам он давно не заглядывал на электростанцию и теперь был поражен тем, что сейчас увидел. Сооружение станции близилось к концу, на противоположном берегу Шолги уже устанавливали столбы электропередачи.
Залесову вдруг представилось, как пойдет по проводам ток в Огоньково, в «Большевик», в «Путь Октября»... Ночью кругом будет светло, как днем. Только у него, в Заборье, ничего не будет. «Зря отказался строить, промахнулся!» — упрекал себя Залесов. Однако на вопрос Пчелинцева, как подвигается дело на Синявке, ответил с внутренней обидой:
— Еще бы! Вам весь район помогает, а я строю один...
— То-то, что один, — ответил Пчелинцев. — Одной рукой, говорят, и узла не завяжешь.
Расстроенным возвращался Залесов домой. Сейчас своя деревня показалась ему еще более неприветливой; Подстегнув коня, он въехал в Заборье легким наметом и остановился у конторы колхоза с замысловатой пестрой вывеской. Забежав к счетоводу, Залесов распорядился срочно собрать в контору колхозников.
Три дня Залесов не отходил с плотниками от старой мельничной запруды. С утра до вечера стучали топоры, сооружались колеса, валики, шестеренки.
Смотрели заборцы на заросшее бородой лицо Зале-сова и удивлялись, что случилось с их председателем. Только одноглазый старик Лука Мизгирь тихонько высказывал старухам свои предположения.
— По секрету скажу — в район ездил хозяин-то наш. А начальство тамошнее выпустило, слышь, дерехтиву такую: если не будет елестричества, то председателя по шапке. Вот и струхнул наш Гаврила. Поднакачали его той дерехтивой, теперь и мозгует, как бы в председателях удержаться...
Старухи послушали старика, потолковали и разошлись в ожидании чего-то необычного, что должно сразу изменить их жизнь.
Недели через две Залесов восстановил плотину. Собрались все от мала до велика смотреть, как вспыхнет долгожданный свет. Пока пробовали да прилаживали, вода в запруде убыла. Когда-то она скопится снова — целую неделю надо ждать. Долго стоял Залесов, потом безнадежно махнул рукой и шатающейся походкой побрел от капризной Синявки.
На другой день Залесов снова выехал верхом в Огонь-ково. На электростанцию он приехал в тот момент, когда строители, уложив бетонную плиту с арматурой, выводили кирпичные стены здания. Он снова обошел стройку и, как в прошлый раз, по-хозяйски, с любовной завистью оглядел все, потом подошел к колхозникам и почтительно приподнял над головой кожаный, с витым ремешком картуз. Стоявший у бетономешалки Савваха Мус-ник вытер о фартук руки, усмехнулся:
— Смотрю, это, Гаврила, вчера в вашу сторонку и диву даюсь. В аккурат все небо всполыхало. Ну, думаю, что бы это значило? А потом и вспомни: ах ты, старый пень, Савватей Самсонов, не догадаешься. Ведь это же от твоего «гееса» зарево.
Стоявшие рядом плотники захохотали. Не смеялись только двое: несколько смутившийся Залесов да сам рассказчик.
Савваха Мусник переждал, когда люди умолкнут, и спросил:
— А что, золотко, поди и верно от твоего «гееса»?
— Пустил, друзья. Но сами видите, лето-то какое. Надо бы дождиков. И для трав, и для злаков. А много ли ныне было?
— Значит, засохла твоя «геес»? Водички, выходит, мало... Как вот раньше у купца Сивобрюхова было. Похвастал он на пирушке, что колодец на горе выкопает и водой утолит всю деревню. Побился об заклад с мужи-
ками. И вот стал копать. До каменной гряды дошел, а воды нет. Проиграл, выходит, а денег жалко. Надо доказать как-то. Вот и решил ночью воду из реки в колодец ведрами носить. За ночь, глядишь, поднаполнил колодец немножко. Утром бренчит ведром да хвалится, мол, идите, мужики, воду пить. Пришли они, смотрят
удивляются да испить просят. Двум мужикам хватило, а третьему не достало. Но купцу хочется доказать. И снова он ночью колодец водой наполняет. И слышь, всю
прислугу замучил, а напоить водой трех мужиков никак не мог. Вот и думаю, уже не с поклоном ли и ты к нам пришел, Гаврила да свет Семенович?
—А если бы и так, чего особенного. Я, чай не с пустыми руками, деньгами откуплюсь. Я, брат, честь по чести...
— Эвон как — деньги, — уже не добродушно, а назидательно протянул Савваха. — Не в деньгах дело, а в том, что ты, Гаврила, к завтраку явился.
— Как к завтраку? — вскипел Залесов, уязвленный именно тем, что Савваха попал в точку. — Что значит— к завтраку?
— А то значит, — поучающе продолжал Савваха, — что у нашего брата в рабочую пору день начинается в третьем часу, до зари, а то и в час. До завтрака, бывало, мы со старухой в сенокос сколько подвалим? А колхозом так не на один стог. Коси коса, пока роса, роса долой и мы домой... завтракать. Теперь соображаешь, что к чему?
— Ах, так? Меня ниже всех поставил? Вроде, я на готовое? Тогда нечего... вам другие укажут! — и вконец оскорбленный Залесов вскочил на жеребца и уехал, провожаемый нелестными шутками.
На рассвете, когда все Заборье еще спало, Залесов выехал в район. Рядом с ним в коробе, завязанном платком, сидел перепуганный гусь. Иногда он вытягивал шею из-под платка и кричал, смешно выкатывая глаза.
Приехав в Теплые Горы, Залесов в буфете хватил для храбрости водки и тепленький подкатил к нарядному домику в переулке.
Во дворе гостя встретили мычаньем коровы, хрюканьем свиньи, блеяньем овны и кудахтаньем куры. Вместительный двор украшало множество хозяйственных построек: свинарник, курятник, сарай для сена, для дров. «Ничего себе живет!», — одобрительно подумал Зале-сов о Лысакове и. прихватив с собой гуся, направился к завешенному марлей окну. «Ишь, как нежится! Вот я ему сейчас побудку устрою».
Залесов осторожно откинул марлевую занавеску и просунул в окно гуся.
Гусь, вытянув шею, осмотрелся и закричал таким голосом, что даже его хозяин вздрогнул: «У-у, паршивец, а еще из культурной семьи».
На крик из-за перегородки выбежал в полосатой пижаме заспанный Лысаков.
— Марьюшка... что это? Марья! — тут он заметил ухмыляющуюся в окне физиономию Залесова и сразу повеселел: — Ай-яй-яй, Гаврил Семеныч... Марьюшка, скорей сюда! Надо же сообразить такое! — смеялся довольный сюрпризом Лысаков.
Наконец, появилась Марьюшка. Хозяйка дома отличалась от рыхлого, грузного мужа тем, что она была тощей и плоской, как доска. Она проворно схватила гуся и затараторила:
— Входите, Гаврил Семенович! Какой вы памятливый. Я ведь просто так, только упомянула, что хотелось бы, а вы уж готово... Ах, какой замечательный гусено-чек! Сейчас у меня вроде как новая ферма... Нынче с продуктами туговато приходится, вот я и выручаю муженька. Везде сама. Ты бы, Гаврил Семенович, еще мне где-нибудь пшенички посеял. Хотя бы соток десять — осенью пирогами угощу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Залесову вдруг представилось, как пойдет по проводам ток в Огоньково, в «Большевик», в «Путь Октября»... Ночью кругом будет светло, как днем. Только у него, в Заборье, ничего не будет. «Зря отказался строить, промахнулся!» — упрекал себя Залесов. Однако на вопрос Пчелинцева, как подвигается дело на Синявке, ответил с внутренней обидой:
— Еще бы! Вам весь район помогает, а я строю один...
— То-то, что один, — ответил Пчелинцев. — Одной рукой, говорят, и узла не завяжешь.
Расстроенным возвращался Залесов домой. Сейчас своя деревня показалась ему еще более неприветливой; Подстегнув коня, он въехал в Заборье легким наметом и остановился у конторы колхоза с замысловатой пестрой вывеской. Забежав к счетоводу, Залесов распорядился срочно собрать в контору колхозников.
Три дня Залесов не отходил с плотниками от старой мельничной запруды. С утра до вечера стучали топоры, сооружались колеса, валики, шестеренки.
Смотрели заборцы на заросшее бородой лицо Зале-сова и удивлялись, что случилось с их председателем. Только одноглазый старик Лука Мизгирь тихонько высказывал старухам свои предположения.
— По секрету скажу — в район ездил хозяин-то наш. А начальство тамошнее выпустило, слышь, дерехтиву такую: если не будет елестричества, то председателя по шапке. Вот и струхнул наш Гаврила. Поднакачали его той дерехтивой, теперь и мозгует, как бы в председателях удержаться...
Старухи послушали старика, потолковали и разошлись в ожидании чего-то необычного, что должно сразу изменить их жизнь.
Недели через две Залесов восстановил плотину. Собрались все от мала до велика смотреть, как вспыхнет долгожданный свет. Пока пробовали да прилаживали, вода в запруде убыла. Когда-то она скопится снова — целую неделю надо ждать. Долго стоял Залесов, потом безнадежно махнул рукой и шатающейся походкой побрел от капризной Синявки.
На другой день Залесов снова выехал верхом в Огонь-ково. На электростанцию он приехал в тот момент, когда строители, уложив бетонную плиту с арматурой, выводили кирпичные стены здания. Он снова обошел стройку и, как в прошлый раз, по-хозяйски, с любовной завистью оглядел все, потом подошел к колхозникам и почтительно приподнял над головой кожаный, с витым ремешком картуз. Стоявший у бетономешалки Савваха Мус-ник вытер о фартук руки, усмехнулся:
— Смотрю, это, Гаврила, вчера в вашу сторонку и диву даюсь. В аккурат все небо всполыхало. Ну, думаю, что бы это значило? А потом и вспомни: ах ты, старый пень, Савватей Самсонов, не догадаешься. Ведь это же от твоего «гееса» зарево.
Стоявшие рядом плотники захохотали. Не смеялись только двое: несколько смутившийся Залесов да сам рассказчик.
Савваха Мусник переждал, когда люди умолкнут, и спросил:
— А что, золотко, поди и верно от твоего «гееса»?
— Пустил, друзья. Но сами видите, лето-то какое. Надо бы дождиков. И для трав, и для злаков. А много ли ныне было?
— Значит, засохла твоя «геес»? Водички, выходит, мало... Как вот раньше у купца Сивобрюхова было. Похвастал он на пирушке, что колодец на горе выкопает и водой утолит всю деревню. Побился об заклад с мужи-
ками. И вот стал копать. До каменной гряды дошел, а воды нет. Проиграл, выходит, а денег жалко. Надо доказать как-то. Вот и решил ночью воду из реки в колодец ведрами носить. За ночь, глядишь, поднаполнил колодец немножко. Утром бренчит ведром да хвалится, мол, идите, мужики, воду пить. Пришли они, смотрят
удивляются да испить просят. Двум мужикам хватило, а третьему не достало. Но купцу хочется доказать. И снова он ночью колодец водой наполняет. И слышь, всю
прислугу замучил, а напоить водой трех мужиков никак не мог. Вот и думаю, уже не с поклоном ли и ты к нам пришел, Гаврила да свет Семенович?
—А если бы и так, чего особенного. Я, чай не с пустыми руками, деньгами откуплюсь. Я, брат, честь по чести...
— Эвон как — деньги, — уже не добродушно, а назидательно протянул Савваха. — Не в деньгах дело, а в том, что ты, Гаврила, к завтраку явился.
— Как к завтраку? — вскипел Залесов, уязвленный именно тем, что Савваха попал в точку. — Что значит— к завтраку?
— А то значит, — поучающе продолжал Савваха, — что у нашего брата в рабочую пору день начинается в третьем часу, до зари, а то и в час. До завтрака, бывало, мы со старухой в сенокос сколько подвалим? А колхозом так не на один стог. Коси коса, пока роса, роса долой и мы домой... завтракать. Теперь соображаешь, что к чему?
— Ах, так? Меня ниже всех поставил? Вроде, я на готовое? Тогда нечего... вам другие укажут! — и вконец оскорбленный Залесов вскочил на жеребца и уехал, провожаемый нелестными шутками.
На рассвете, когда все Заборье еще спало, Залесов выехал в район. Рядом с ним в коробе, завязанном платком, сидел перепуганный гусь. Иногда он вытягивал шею из-под платка и кричал, смешно выкатывая глаза.
Приехав в Теплые Горы, Залесов в буфете хватил для храбрости водки и тепленький подкатил к нарядному домику в переулке.
Во дворе гостя встретили мычаньем коровы, хрюканьем свиньи, блеяньем овны и кудахтаньем куры. Вместительный двор украшало множество хозяйственных построек: свинарник, курятник, сарай для сена, для дров. «Ничего себе живет!», — одобрительно подумал Зале-сов о Лысакове и. прихватив с собой гуся, направился к завешенному марлей окну. «Ишь, как нежится! Вот я ему сейчас побудку устрою».
Залесов осторожно откинул марлевую занавеску и просунул в окно гуся.
Гусь, вытянув шею, осмотрелся и закричал таким голосом, что даже его хозяин вздрогнул: «У-у, паршивец, а еще из культурной семьи».
На крик из-за перегородки выбежал в полосатой пижаме заспанный Лысаков.
— Марьюшка... что это? Марья! — тут он заметил ухмыляющуюся в окне физиономию Залесова и сразу повеселел: — Ай-яй-яй, Гаврил Семеныч... Марьюшка, скорей сюда! Надо же сообразить такое! — смеялся довольный сюрпризом Лысаков.
Наконец, появилась Марьюшка. Хозяйка дома отличалась от рыхлого, грузного мужа тем, что она была тощей и плоской, как доска. Она проворно схватила гуся и затараторила:
— Входите, Гаврил Семенович! Какой вы памятливый. Я ведь просто так, только упомянула, что хотелось бы, а вы уж готово... Ах, какой замечательный гусено-чек! Сейчас у меня вроде как новая ферма... Нынче с продуктами туговато приходится, вот я и выручаю муженька. Везде сама. Ты бы, Гаврил Семенович, еще мне где-нибудь пшенички посеял. Хотя бы соток десять — осенью пирогами угощу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92