Вот-вот и страда подскочит.
Быстрый взгляд пробежал лист газеты и из множества заголовков выхватил сводку «От Советского информбюро».
«Кажется, опять ничего существенного... Поиски разведчиков... Сбито одиннадцать вражеских самолетов... Немецкий пленный рассказывает о падении духа гитлеровских солдат... О каких же ожесточенных боях сообщает мне Арсентий?» — подумала Елена и перевернула лист.
«...Действующая армия. Красноармеец Н-ской части С. Еремин получил письмо от родных из с. Михайлозка Курской области...
«Михайловка? Не та ли Михайловка, где живет Виктор? — Да-да, точно, село Михайловка, районный центр...»
...Как жили эти пять месяцев, даже страшно вспомнить, — прочитала Елена. — Каждый день стон стоял, кровь лилась. Все деревни вокруг нас стали кладбищами. Сначала изверги расправились с поселком Холстинка. Согнали весь народ в колхозный сарай и подожгли его, а против ворот пулемет поставили. Люди начали от огня из сарая бежать, а их из пулеметов расстреливали. Так в одну кучу всех и сложили. Ни одного живого человека не осталось в поселках Дуб, Звезда и Погорелый — всех до единого, взрослых и детей, фашистские гады расстреляли, а поселок сржгли. В деревне Веретенинной немцы собрали сначала всех мужчин, потом молодежь и всех расстреляли. Бугры и Комарой тоже сожгли. Весь наш район сожжен и народ почти весь побит. Нас немцы выгнали на площадь — всех старых и малых. Кругом пулеметы наставили и приказали нам всем на колени стать, потом поставили виселицу и начали вешать по очереди».
Елена, не дочитав, закрыла глаза. На минуту она представила себе Михайловку, чем-то напомнившую Теплые Горы. И райисполком, наверное, такой же, и клуб... все, все было. А теперь одни развалины и землянки. И там Виктор. А он писал, что это уже не фронт, и не передовая линия. Как же не фронт, когда такое творится? Скрывает, не хочет меня беспокоить...
Елена потянулась к наушникам, и знакомый голос диктора, — это читал Левитан, — приковал ее внимание:
...Войска крупными силами танков и пехоты при поддержке многочисленной авиации перешли в наступление на занимаемые нашими войсками позиции. Удар наносится в двух направлениях — из района южнее Орла — на Курск и из района Белгорода — на север, также в направлении Курска...
Сидевшая рядом соседка что-то спросила Елену, но та не ответила.
...На Орловско-Курском направлении немецкое командование ввело в бой: 2, 9, 12, 18, 20 и 23 танковые дивизии, 36-ю мотодивизию, 6, 7, 78, 86, 216, 258 и 383 пехотные дивизии. На Белгородском направлении наступают 3, 6, 7, 11 и 19 танковые дивизии, а также танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Великая Германия», «Райх» и «Мертвая голова», 106, 167, 168, 255, 320, 162 и 332 пехотные дивизии...
...Для поддержки наступления пехоты и танков не-медкое командование стянуло на этот участок фронта многочисленные соединения авиации, взятые не только с других участков советско-германского фронта, но и переброшенные из Западной Германии...
Елена отложила наушники.
— Уж не попер ли опять на нас? — спросила женщина. — Сынок ведь у меня воюет.
— И у меня тоже.
— Муж?
— Муж, — ответила Елена и, отвернувшись, уткнулась лицом в подушку.
Вечером Елена подозвала к себе врача и попросила, чтоб она поскорей выписала ее из родильного дома. Та удивленно взглянула на роженицу и мягким успокаивающим голосом ответила:
— А не рановато, доченька? Две недели минимум надо, а вы всего четвертый день у нас...
— Здоровая я. И чувствую себя хорошо. Дела ведь дома, дела ждут...
Якова Русанова бросили в карцер — холодный сырой подвал. На цементном полу в углу лежал человек в лохмотьях и тихо стонал. Яков подполз, тронул его за руку.
— Что, плохо, браток?
Данила приподнялся, оперся о сырую стену, вытер заросшее рыжей бородой лицо.
— Скоро отмучимся. Курить-то есть?
— Есть, только спички взяли.
— Дай хоть пожую, — и Данила взял маленькую щепотку табаку, положил в рот, пожевал, выплюнул.
На следующее утро, часов в шесть утра, Якова и Данилу после «экзекуции», как называл Крауз очередной «допрос с пристрастием», голодных и избитых вывели из карцера и присоединили к группе смертников. Всего было человек тридцать. Среди них были Павел Нестерович и Люда — та самая девушка, которая носила передачи пленным. Какая судьба привела ее сюда? Хотелось бы узнать, но она стояла впереди Якова человека на три, и ему были видны только стриженый затылок и худенькие плечи, еле прикрытые разодранной красной кофтой.
Пленных охраняли пять человек, вооруженных автоматами. Шли строем по четыре человека. Миновали забор, тополя, маленькую речушку с удивительно чистой и свежей водой. С шоссе повернули вправо по направлению к лесу.
Неужели это последнее утро, — солнечное и такое милое весеннее утро? И эти тополя с молодой листвой, и эта журчащая речка, и глинистый склон, усыпанный золотыми огоньками мать-мачехи, — неужели все это в последний раз?! Вспомнились родной дом, мать, Елена... Где-то над головой прокричали чайки. Яков поднял голову, но здоровенный детина поддал в бок прикладом. Яков сжал кулаки, взглянул в сторону; по краю дороги тянулся мелкий кустарник. «Последняя возможность бежать»,— подумал он, но снова удар в бок заставил отказаться от этого.
Часа через полтора пленных привели в лес, и охранники, выдав лопаты, привезенные следом на лошади, приказали копать яму. Люда узнала Якова и, может, в последний раз улыбнувшись, кивнула головой. Пока пленные копали, прибыли еще три немецких солдата. Охранники курили, что-то болтали меж собой и смеялись. Только один из них, здоровенный, с рачьими глазами, держался обособленно и пристально следил за работой пленных.
Когда яма была готова, всех пленных поставили на ее краю по четыре человека. Здоровенный охранник по-
дошел к первому ряду и выстрелил в Люду. Он выстрелил второй раз, а девушка стояла. Когда он выстрелил в третий раз — Люда мягко опустилась, словно присе-дая, повалилась в могилу, Яков схватил лежащую около-него лопату, резким ударом сшиб охранника с ног, свалил второго и что есть силы бросился в лес. За ним бросились другие пленные. Неожидавшие этого охранники растерялись, схватились за автоматы, послышались выстрелы. Павел Нестерович тут же был убит. Яков убегал все-дальше и дальше, перелез через забор и увидел на дороге запряженную лошадь. На телеге сидел мужчина в темно-зеленом мундире. Яков бросился к нему, ударом в висок опрокинул полицая на дно телеги и, гремя колесами,, поскакал в глубь леса. Несколько позднее он почувствовал, что ранен в шею.
Перевязав шею разорванной рубахой и сменив свои: лохмотья на форму полицая, Яков быстро миновал лес-и выехал в поле.
Пронеслась грузовая машина и обдала «полицая» с перевязанной шеей едкой пылью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Быстрый взгляд пробежал лист газеты и из множества заголовков выхватил сводку «От Советского информбюро».
«Кажется, опять ничего существенного... Поиски разведчиков... Сбито одиннадцать вражеских самолетов... Немецкий пленный рассказывает о падении духа гитлеровских солдат... О каких же ожесточенных боях сообщает мне Арсентий?» — подумала Елена и перевернула лист.
«...Действующая армия. Красноармеец Н-ской части С. Еремин получил письмо от родных из с. Михайлозка Курской области...
«Михайловка? Не та ли Михайловка, где живет Виктор? — Да-да, точно, село Михайловка, районный центр...»
...Как жили эти пять месяцев, даже страшно вспомнить, — прочитала Елена. — Каждый день стон стоял, кровь лилась. Все деревни вокруг нас стали кладбищами. Сначала изверги расправились с поселком Холстинка. Согнали весь народ в колхозный сарай и подожгли его, а против ворот пулемет поставили. Люди начали от огня из сарая бежать, а их из пулеметов расстреливали. Так в одну кучу всех и сложили. Ни одного живого человека не осталось в поселках Дуб, Звезда и Погорелый — всех до единого, взрослых и детей, фашистские гады расстреляли, а поселок сржгли. В деревне Веретенинной немцы собрали сначала всех мужчин, потом молодежь и всех расстреляли. Бугры и Комарой тоже сожгли. Весь наш район сожжен и народ почти весь побит. Нас немцы выгнали на площадь — всех старых и малых. Кругом пулеметы наставили и приказали нам всем на колени стать, потом поставили виселицу и начали вешать по очереди».
Елена, не дочитав, закрыла глаза. На минуту она представила себе Михайловку, чем-то напомнившую Теплые Горы. И райисполком, наверное, такой же, и клуб... все, все было. А теперь одни развалины и землянки. И там Виктор. А он писал, что это уже не фронт, и не передовая линия. Как же не фронт, когда такое творится? Скрывает, не хочет меня беспокоить...
Елена потянулась к наушникам, и знакомый голос диктора, — это читал Левитан, — приковал ее внимание:
...Войска крупными силами танков и пехоты при поддержке многочисленной авиации перешли в наступление на занимаемые нашими войсками позиции. Удар наносится в двух направлениях — из района южнее Орла — на Курск и из района Белгорода — на север, также в направлении Курска...
Сидевшая рядом соседка что-то спросила Елену, но та не ответила.
...На Орловско-Курском направлении немецкое командование ввело в бой: 2, 9, 12, 18, 20 и 23 танковые дивизии, 36-ю мотодивизию, 6, 7, 78, 86, 216, 258 и 383 пехотные дивизии. На Белгородском направлении наступают 3, 6, 7, 11 и 19 танковые дивизии, а также танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Великая Германия», «Райх» и «Мертвая голова», 106, 167, 168, 255, 320, 162 и 332 пехотные дивизии...
...Для поддержки наступления пехоты и танков не-медкое командование стянуло на этот участок фронта многочисленные соединения авиации, взятые не только с других участков советско-германского фронта, но и переброшенные из Западной Германии...
Елена отложила наушники.
— Уж не попер ли опять на нас? — спросила женщина. — Сынок ведь у меня воюет.
— И у меня тоже.
— Муж?
— Муж, — ответила Елена и, отвернувшись, уткнулась лицом в подушку.
Вечером Елена подозвала к себе врача и попросила, чтоб она поскорей выписала ее из родильного дома. Та удивленно взглянула на роженицу и мягким успокаивающим голосом ответила:
— А не рановато, доченька? Две недели минимум надо, а вы всего четвертый день у нас...
— Здоровая я. И чувствую себя хорошо. Дела ведь дома, дела ждут...
Якова Русанова бросили в карцер — холодный сырой подвал. На цементном полу в углу лежал человек в лохмотьях и тихо стонал. Яков подполз, тронул его за руку.
— Что, плохо, браток?
Данила приподнялся, оперся о сырую стену, вытер заросшее рыжей бородой лицо.
— Скоро отмучимся. Курить-то есть?
— Есть, только спички взяли.
— Дай хоть пожую, — и Данила взял маленькую щепотку табаку, положил в рот, пожевал, выплюнул.
На следующее утро, часов в шесть утра, Якова и Данилу после «экзекуции», как называл Крауз очередной «допрос с пристрастием», голодных и избитых вывели из карцера и присоединили к группе смертников. Всего было человек тридцать. Среди них были Павел Нестерович и Люда — та самая девушка, которая носила передачи пленным. Какая судьба привела ее сюда? Хотелось бы узнать, но она стояла впереди Якова человека на три, и ему были видны только стриженый затылок и худенькие плечи, еле прикрытые разодранной красной кофтой.
Пленных охраняли пять человек, вооруженных автоматами. Шли строем по четыре человека. Миновали забор, тополя, маленькую речушку с удивительно чистой и свежей водой. С шоссе повернули вправо по направлению к лесу.
Неужели это последнее утро, — солнечное и такое милое весеннее утро? И эти тополя с молодой листвой, и эта журчащая речка, и глинистый склон, усыпанный золотыми огоньками мать-мачехи, — неужели все это в последний раз?! Вспомнились родной дом, мать, Елена... Где-то над головой прокричали чайки. Яков поднял голову, но здоровенный детина поддал в бок прикладом. Яков сжал кулаки, взглянул в сторону; по краю дороги тянулся мелкий кустарник. «Последняя возможность бежать»,— подумал он, но снова удар в бок заставил отказаться от этого.
Часа через полтора пленных привели в лес, и охранники, выдав лопаты, привезенные следом на лошади, приказали копать яму. Люда узнала Якова и, может, в последний раз улыбнувшись, кивнула головой. Пока пленные копали, прибыли еще три немецких солдата. Охранники курили, что-то болтали меж собой и смеялись. Только один из них, здоровенный, с рачьими глазами, держался обособленно и пристально следил за работой пленных.
Когда яма была готова, всех пленных поставили на ее краю по четыре человека. Здоровенный охранник по-
дошел к первому ряду и выстрелил в Люду. Он выстрелил второй раз, а девушка стояла. Когда он выстрелил в третий раз — Люда мягко опустилась, словно присе-дая, повалилась в могилу, Яков схватил лежащую около-него лопату, резким ударом сшиб охранника с ног, свалил второго и что есть силы бросился в лес. За ним бросились другие пленные. Неожидавшие этого охранники растерялись, схватились за автоматы, послышались выстрелы. Павел Нестерович тут же был убит. Яков убегал все-дальше и дальше, перелез через забор и увидел на дороге запряженную лошадь. На телеге сидел мужчина в темно-зеленом мундире. Яков бросился к нему, ударом в висок опрокинул полицая на дно телеги и, гремя колесами,, поскакал в глубь леса. Несколько позднее он почувствовал, что ранен в шею.
Перевязав шею разорванной рубахой и сменив свои: лохмотья на форму полицая, Яков быстро миновал лес-и выехал в поле.
Пронеслась грузовая машина и обдала «полицая» с перевязанной шеей едкой пылью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92