— А ну, девушки, подналяжем!
Широкая лента транспортера медленно двигалась, унося с собой землю на правый пологий берег.
В полночь дождь перестал, и Пчелинцев, подбросив в костер дров, наклонился и протянул над огнем озябшие руки.
Он устал, но был доволен: работа спорилась. Потом выпрямился и, найдя глазами Елену, позвал:
— Давайте отдохнем, девушки. А ну-ка, Елена Ни китична, песню. .
Елена подошла, поправила наброшенный на плечи; ватник, и начала:
Дан приказ: ему на запад, Ей в другую сторону...
Девушки подхватили:
Уходили комсомольцы На гражданскую войну ...
Звучный голос Елены выделялся в хоре. Она смотрела вдаль, словно песней хотела раздвинуть тьму осенней ночи. Пчелинцев взглянул на Елену и понял, о чем она думала, кого ждала. Алешка откуда-то притащил можжевеловых прутьев и бросил в костер. Прутья затрещали, полетели искры,—девушки вскрикнули, расступились. И словно жалея недопетую песню, Елена схва тила Алешу за руку и сказала:
— Ты чего же, мужичок с ноготок, делаешь?
— Колобки на масле жарю.
Все засмеялись этой почти детской выходке. Пчелинцев подумал: «Ему бы в чижа играть, а он со взрослыми вместе».
Рано утром, когда еще над рекой стлался густой туман, на стройку заехал Андрей Русанов. Он тоже всю ночь работал с колхозниками на току, подготовляя для отправки на станцию обоз с хлебом. Чувствовалось, он устал, похудел, выступившая на подбородке щетина старила его. Сойдя с лошади, он прошел по берегу. «Уж не прибывает ли вода? Не наделала бы беды», — подумал он и, вглядевшись в верховье, заметил, как из поредевшего тумана выплывало что-то огромное и черное. Работавшие в котловане люди не знали, что вверху сорвало запань, и дрова сплошной массой тронулись к перемычке. Минута-другая, и они, надвинувшись, загородили в горловине проход. Вода быстро стала прибывать. Кто-то тонким надтреснутым голосом прокричал:
— Ребята, на перемычку жмет!
Вдруг раздался тревожный гудок. И опять тот же го лос:
— Прорвало!
Люди бросились из котлована к берегу. Навстречу им, будто ощупывая землю, по низине разливалась вода. Она уже стала затоплять транспортеры. Чья-то одежда,
лежавшая на земле, всплыла, и ее понесло вниз. Люди метались по берегу. Пчелинцев отдавал какие-то распоряжения.
— Багры, давай багры! — подбежав к промоине, закричал Русанов.
— Теперь не удержишь, смоет, ребята.
— Насыпай мешки песком!
В горловине уже стали оттаскивать бревна, упиравшиеся в мост. Начали таскать на насыпь камни, доски. Мельник тащил из помольной мешки. Вода поднималась и с яростным шумом рвалась через перемычку, отрывая все новые и новые пласты земли, угрожая затопить котлован.
Не отдавая еще себе отчета, Елена крикнула:
— В воду, девушки!
— Попробуй, обожжешься, — возразил мужской голос.
Через минуту Елена стояла по пояс в воде. За ней вошла Катя Петухова, пошли и другие.
— Сюда мешки, сюда-а!
— Тут глубоко, Лена, давай я, — ответил Русанов снохе.
— Камни тащите! — слышался хрипловатый голос Пчелинцева.
— Ох-х, сердце леденит!
— Холодно, девки, у-ух, холодно!
— Во-во, Елена, мешок сюда, в промой. Ой, и здорово мечет!
— Крепи, Петрович, крепи!
К полудню перемычку восстановили. Переодевшись в сухую одежду, принесенную Алешкой, Елена пошла домой. Лишь сейчас она почувствовала, как болят натруженные руки, ноет поясница. «Ничего, отдохну. На фронте тяжелее», — и она опять вспомнила Якова.
У кузницы показалась щуплая фигурка письмоносца. Елена ускорила шаги, спросила:
— Нет ли, Гришенька, чего?
Тот порылся в туго набитой сумке и протянул письмо. Елена быстро разорвала конверт. Чужой, незнакомый почерк...
«Верный воинской присяге...»
Буквы запрыгали в глазах. Елена вскрикнула и, чуть яе упав, прислонилась к распахнутым воротам.
Два удара — известие о гибели Якова и болезнь Андрея Петровича, простудившегося во время аварийна стройке, обрушились на Кузьмовну и свалили ее с ног. Только Елена, тяжело переживая горе, стойко держалась. За эти дни она сильно похудела и, казалось. стала на много старше своих лет. Осунувшееся, с нахмуренными бровями лицо ее было строго и сосредоточенно. На высоком лбу появились морщины. Когда-то веселые, полные искрившейся радости глаза стали грустными и беспокойными. Ухаживая за больной свекровью, она не покидала работы, а, наоборот, еще с большей жадностью бралась за нее. Устав за день, она вечером тяжело валилась на постель в надежде отдохнуть за ночь. Но сна не было. Елена беспокойно ворочалась и, уткнувшись лицом в подушку, плакала, старалась не тревожить свекровь. А утром вставала раньше всех и опять сновала по хозяйству.
Через несколько дней Кузьмовна поднялась с постели. Она решила послать в больницу сноху. «Скорее бы уж приезжал домой, — думала старуха, — может. дома бы поправился». Рано утром она истопила печь. напекла пирогов, положила в баночку меду...
— Ведь двое дней не были, — говорила она, -— сердце все изболелось. Уж ладно ли там? Хоть бы не рухнулся старик. Пойдешь, так не задерживайся, Ле-нушка. Спроси, может, еще чего надо. Скажи, мол, и сама соберусь на недельке. К Виктору Ильичу зашла бы. Нет ли каких новых лекарств.
Андрей Петрович лежал в больнице несколько дней Лицо пожелтело, нос обострился. Усы, недавно густые, поседели и поредели. Он подолгу рассматривал свои руки. Сколько переделали они нелегкой крестьянской работы, сколько перепахали земли, срубили деревьев, сметали стогов! И вот ослабли, некому заменить... Сынка-то Яши нет...
Чтобы успокоиться, он старался думать о другом: о колхозе, об урожае, о семенах. «Скоро зима. Какая она будет? Снега глубокие — хлеба высокие. Надо бы в поле сходить, поглядеть озими». Андрей Петрович повернулся, долго смотрел на обнаженные ветви тополей, махавшие за окном. «Тоже старики. А вот живут»
тянутся к свету, к солнцу. Придет весна, и вновь опушатся, зазеленеют. А Яши нет!»
В обед Андрей Петрович подозвал сестру и, приподняв голову, попросил:
— Доченька, к окну меня передвинь. К солнышку. Да и рамы-то зимние не вставляйте. А то задохнешься в лекарствах ваших...
Просьбу больного выполнили. Сестра даже поставила на подоконник букет цветов. Андрей Петрович, приподняв голову, посмотрел на больничный двор, на конюха, старательно выбрасывавшего из конюшни навоз, и опять вспомнил свое Огоньково и устало опустился на кровать. «Эх, не подсказал Елене... Надо бы молотить в такую погоду да семена засыпать. Не догадается — молода еще. Затянут, испортят семена». Потом поднялся, на ощупь нашел комнатные туфли и хотел было пройтись по палате, но не смог.
Уронив голову на подушку, он долго смотрел на оштукатуренный белый потолок, на узорчатую печь, на цветы. Когда же пришла сестра, он попросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92