Ни лошади, ни коровенки. Походил Андрей вокруг избы, покосившейся, заросшей чертополохом и репейником, и решил: «Надо поднимать хозяйство».
Так остался он в деревне.
Когда Андрей Русанов узнал, что молодой вдове трудно управляться с хозяйством, он предложил ей помочь вспахать поле.
- Да ты и лошадь-то запрягать не умеешь, — пошутила она. — Ничего, научимся.
На следующую весну Андрей вспахал поле у Алек, сандры и у себя. В страду же Александра, прихватив Яшку с собой, помогла Андрею убрать хлеб. Хворавшая мать Андрея, по-своему восприняв это, стала все чаще и чаще поговаривать: «Женщина она стоющая, а парнишка, чай, тебе не лишний. Вырастишь. Да и тебе нечего дорогу месить туда-сюда».
Перед новым годом произошел сговор, и Андрей вместе со своей матерью переехал в Огоньково. Зимой С Александрой навозили лесу, напилили тесу, а весной перекрыли дом.
С полгода приглядывались огоньковцы к новому соседу. Но когда Русанов однажды, в воскресенье, купил и Теплых Горах белохолунинец — первый в деревне железный плуг—и от перевоза до дому, три версты без мала, пес его на себе, — поняли: крепко зацепился за землю этот человек.
Через два года Яшку и Еленку отдали в школу. Ходить было не близко, четыре версты, и Александра беспокоилась за ребят: не обморозились бы. А зима была студеная. Кажется, замерло кругом все живое; притихли птицы; деревья, опушенные инеем, застыли в немой дремоте; дымчатый воздух захватывал дыхание.
Как-то рано утром Никита Суслонов вышел на улицу, проскрипел подшитыми валенками к колодцу и, недовольно покашливая, вернулся домой.
— Ну, ребя, хлеба не есть, да с печи не лезть. Вода в колодце — и та застыла. Того и гляди вымерзнет озимь -- без хлеба не остаться бы... — и, взглянув на Еленку, складывавшую в сумку букварь и тетрадки, спросил: — А ты куда, грамотейка?
— В училище.
—Какое тебе училище—птицы на лету дохнут.
Но когда к Суслоновым забежал Яшка, Еленка почти
силком — не обошлось на этот раз и без слез — вырвалась из дому, и они вдвоем быстро скрылись за деревней. Весело поскрипывал под ногами смерзшийся сухой снег, баранья шапка у Яшки подернулась куржевенью, ресницы опушились. Теплые шерстяные рукавички Еленки покрылись белым пушком.
Ребята выбежали к Шолге — до школы уже рукой подать. Вон она стоит на берегу, из труб валит густой дым. Среди снежного поля школа чём-то напоминает большой пароход, какой ходил весной по реке. И трубы как на пароходе, — дым упирается в небо.
В школе почему-то тихо, должно быть, начались уроки. Еленка подошла к классу и неслышно приоткрыла дверь. Ребята, столпившись дружной кучкой, стояли у стола, лица у всех серьезные, даже драчун Коська Рассохин и тот притих.
— Лидия Антоновна, можно?
Пожилая учительница, в очках, с старомодной прической, молча кивнула головой и продолжала обвивать черной лентой свежий пихтовый венок.
Еленка тревожно спросила:
— Лидия Антоновна, зачем ленту-то? Учительница повернулась к девочке и, погладив ее по голове, тихо ответила:
— Горе у нас большое. Умер Ленин.
В тот день, когда хоронили вождя, ребята один за другим подходили к столу и давали клятву.
За Яшкой к столу подошла и Еленка. Она выпрямилась, вытянула руки что швам, как это делал Яшка, и начала: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей»... и вдруг от волнения у нее перехватило горло. Она поднесла ко рту маленький кулачок, кашлянула и, взглянув на молодого человека в блузе с красным галстуком на груди, спросила: «Я начну снова, можно?» — и ее голос зазвучал громко и отчетливо.
— Хорошо, — похвалил человек в блузе и, повязывая на шею Еленки пионерский галстук, спросил: — А если трудно тебе будет, девочка, очень трудно, как ты будешь поступать?
Еленка приподняла голову, взглянула на него, потом на знакомый портрет в простенке — голова чуть-чуть запрокинута, бородка весело торчит, он щурится
из-под широкого мягкого козырька фуражки, словно от солнца... и в петлице пиджака бант, красный бант, как галстук. Еленка стиснула кулачки и тихо сказала:
— Идти, как Ленин...
— Правильно, девочка. Идти, как Ленин, идти с партией нашей, с народом...
После собрания Еленка и Яшка заторопились домой и, свернув с дороги, пошли напрямик по насту. Вскоре они миновали Кожухово, выбрались на берег — и вдруг Яшка, вскрикнув, провалился в какую-то яму. Еленка подбежала и заглянула вниз: разве выберешься оттуда, ведь две сажени ямища — здесь когда-то летом обжигали кирпичи.
Яшка храбрился:
— Ничего, выкарабкаюсь.
Но выбраться оказалось нелегко. Яма была в самом деле глубокая с крутыми отвесными стенками. Как Яшка ни пытался ползти по жерди, озябшие руки срывались, и он кубарем падал на дно. Поблизости виднелись торчащие из-под снега острови — тонкие жерди с ,ко-ротко подсеченными сучьями. На них огоньковцы вешали горох, чтобы он не слежался. Еленка с трудом вытянула жердь из снега и, подтащив ее, опустила в яму. Яшка пробовал цепляться за сучки, но они на морозе были хрупкие, обламывались, и он снова падал. Тогда Еленка сняла с головы старенький платок, перекрутила его жгутом и бросила один конец Яшке. Привязав платок к ремню и держась за него, Яшка осторожно стал ползти по острови, а Еленка изо всех сил тянула за концы платка.
Вернулись они домой поздно, озябшие, но оживленные. По пути Еленка забежала к Яшке за обещанной им книжкой. Озабоченная Александра всплеснула руками:
— И где это вы запропали? Отец-то встречать уехал.
— А мы, мам, прямиком, через кирпичну, — выпалил Яшка и распахнул полушубок: на груди пламенели яркие концы галстука.
— О-о, да какой ты нарядный, — одобрительно сказала мать.
— И у меня тоже, — Еленка осторожно растегнула пальтишко, словно боялась измять обновку.
Еленка не знала, что ее дома ждет неприятность. Отец у порога тесал полозья для саней и ругал жену:
— Потатчица. Девчонка сопливая, и та из рук выбивается. Говорил, некуда ходить, не-е-ет, надо, тятя-батя...
Вскоре на пороге показалась разрумянившаяся, с блестящими глазами Еленка. Никита встал, воткнул топор в колоду, сурово взглянул на дочь:
— Ну, девка, снимай шабур... — И вдруг, увидев на шее дочери красный галстук, оторопел: — Что это за тряпка?
— Это не тряпка, тятя, а пионерский галстук, — спокойно ответила девочка, и это спокойствие еще сильнее покоробило Никиту. Он шагнул к дочери — та попятилась, сжалась и, казалось, стала еще меньше. Выглянувшая из-за перегородки мать было заступилась.
— Не твое дело, — огрызнулся на жену Никита. — Значица, в коммунистки, без спросу записалась? О стриженной башкой станешь бегать? Оно проще—ни заботы, ни работы — только пайки, тятя-батя, давай!—Он обернулся и, увидев рядом низенькую остроносую жену, локтем оттолкнул ее—Уйди, карга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Так остался он в деревне.
Когда Андрей Русанов узнал, что молодой вдове трудно управляться с хозяйством, он предложил ей помочь вспахать поле.
- Да ты и лошадь-то запрягать не умеешь, — пошутила она. — Ничего, научимся.
На следующую весну Андрей вспахал поле у Алек, сандры и у себя. В страду же Александра, прихватив Яшку с собой, помогла Андрею убрать хлеб. Хворавшая мать Андрея, по-своему восприняв это, стала все чаще и чаще поговаривать: «Женщина она стоющая, а парнишка, чай, тебе не лишний. Вырастишь. Да и тебе нечего дорогу месить туда-сюда».
Перед новым годом произошел сговор, и Андрей вместе со своей матерью переехал в Огоньково. Зимой С Александрой навозили лесу, напилили тесу, а весной перекрыли дом.
С полгода приглядывались огоньковцы к новому соседу. Но когда Русанов однажды, в воскресенье, купил и Теплых Горах белохолунинец — первый в деревне железный плуг—и от перевоза до дому, три версты без мала, пес его на себе, — поняли: крепко зацепился за землю этот человек.
Через два года Яшку и Еленку отдали в школу. Ходить было не близко, четыре версты, и Александра беспокоилась за ребят: не обморозились бы. А зима была студеная. Кажется, замерло кругом все живое; притихли птицы; деревья, опушенные инеем, застыли в немой дремоте; дымчатый воздух захватывал дыхание.
Как-то рано утром Никита Суслонов вышел на улицу, проскрипел подшитыми валенками к колодцу и, недовольно покашливая, вернулся домой.
— Ну, ребя, хлеба не есть, да с печи не лезть. Вода в колодце — и та застыла. Того и гляди вымерзнет озимь -- без хлеба не остаться бы... — и, взглянув на Еленку, складывавшую в сумку букварь и тетрадки, спросил: — А ты куда, грамотейка?
— В училище.
—Какое тебе училище—птицы на лету дохнут.
Но когда к Суслоновым забежал Яшка, Еленка почти
силком — не обошлось на этот раз и без слез — вырвалась из дому, и они вдвоем быстро скрылись за деревней. Весело поскрипывал под ногами смерзшийся сухой снег, баранья шапка у Яшки подернулась куржевенью, ресницы опушились. Теплые шерстяные рукавички Еленки покрылись белым пушком.
Ребята выбежали к Шолге — до школы уже рукой подать. Вон она стоит на берегу, из труб валит густой дым. Среди снежного поля школа чём-то напоминает большой пароход, какой ходил весной по реке. И трубы как на пароходе, — дым упирается в небо.
В школе почему-то тихо, должно быть, начались уроки. Еленка подошла к классу и неслышно приоткрыла дверь. Ребята, столпившись дружной кучкой, стояли у стола, лица у всех серьезные, даже драчун Коська Рассохин и тот притих.
— Лидия Антоновна, можно?
Пожилая учительница, в очках, с старомодной прической, молча кивнула головой и продолжала обвивать черной лентой свежий пихтовый венок.
Еленка тревожно спросила:
— Лидия Антоновна, зачем ленту-то? Учительница повернулась к девочке и, погладив ее по голове, тихо ответила:
— Горе у нас большое. Умер Ленин.
В тот день, когда хоронили вождя, ребята один за другим подходили к столу и давали клятву.
За Яшкой к столу подошла и Еленка. Она выпрямилась, вытянула руки что швам, как это делал Яшка, и начала: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей»... и вдруг от волнения у нее перехватило горло. Она поднесла ко рту маленький кулачок, кашлянула и, взглянув на молодого человека в блузе с красным галстуком на груди, спросила: «Я начну снова, можно?» — и ее голос зазвучал громко и отчетливо.
— Хорошо, — похвалил человек в блузе и, повязывая на шею Еленки пионерский галстук, спросил: — А если трудно тебе будет, девочка, очень трудно, как ты будешь поступать?
Еленка приподняла голову, взглянула на него, потом на знакомый портрет в простенке — голова чуть-чуть запрокинута, бородка весело торчит, он щурится
из-под широкого мягкого козырька фуражки, словно от солнца... и в петлице пиджака бант, красный бант, как галстук. Еленка стиснула кулачки и тихо сказала:
— Идти, как Ленин...
— Правильно, девочка. Идти, как Ленин, идти с партией нашей, с народом...
После собрания Еленка и Яшка заторопились домой и, свернув с дороги, пошли напрямик по насту. Вскоре они миновали Кожухово, выбрались на берег — и вдруг Яшка, вскрикнув, провалился в какую-то яму. Еленка подбежала и заглянула вниз: разве выберешься оттуда, ведь две сажени ямища — здесь когда-то летом обжигали кирпичи.
Яшка храбрился:
— Ничего, выкарабкаюсь.
Но выбраться оказалось нелегко. Яма была в самом деле глубокая с крутыми отвесными стенками. Как Яшка ни пытался ползти по жерди, озябшие руки срывались, и он кубарем падал на дно. Поблизости виднелись торчащие из-под снега острови — тонкие жерди с ,ко-ротко подсеченными сучьями. На них огоньковцы вешали горох, чтобы он не слежался. Еленка с трудом вытянула жердь из снега и, подтащив ее, опустила в яму. Яшка пробовал цепляться за сучки, но они на морозе были хрупкие, обламывались, и он снова падал. Тогда Еленка сняла с головы старенький платок, перекрутила его жгутом и бросила один конец Яшке. Привязав платок к ремню и держась за него, Яшка осторожно стал ползти по острови, а Еленка изо всех сил тянула за концы платка.
Вернулись они домой поздно, озябшие, но оживленные. По пути Еленка забежала к Яшке за обещанной им книжкой. Озабоченная Александра всплеснула руками:
— И где это вы запропали? Отец-то встречать уехал.
— А мы, мам, прямиком, через кирпичну, — выпалил Яшка и распахнул полушубок: на груди пламенели яркие концы галстука.
— О-о, да какой ты нарядный, — одобрительно сказала мать.
— И у меня тоже, — Еленка осторожно растегнула пальтишко, словно боялась измять обновку.
Еленка не знала, что ее дома ждет неприятность. Отец у порога тесал полозья для саней и ругал жену:
— Потатчица. Девчонка сопливая, и та из рук выбивается. Говорил, некуда ходить, не-е-ет, надо, тятя-батя...
Вскоре на пороге показалась разрумянившаяся, с блестящими глазами Еленка. Никита встал, воткнул топор в колоду, сурово взглянул на дочь:
— Ну, девка, снимай шабур... — И вдруг, увидев на шее дочери красный галстук, оторопел: — Что это за тряпка?
— Это не тряпка, тятя, а пионерский галстук, — спокойно ответила девочка, и это спокойствие еще сильнее покоробило Никиту. Он шагнул к дочери — та попятилась, сжалась и, казалось, стала еще меньше. Выглянувшая из-за перегородки мать было заступилась.
— Не твое дело, — огрызнулся на жену Никита. — Значица, в коммунистки, без спросу записалась? О стриженной башкой станешь бегать? Оно проще—ни заботы, ни работы — только пайки, тятя-батя, давай!—Он обернулся и, увидев рядом низенькую остроносую жену, локтем оттолкнул ее—Уйди, карга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92