На нее бросил свою крепкую ладонь Залесов, а поверх всех—накрыла широкая, пухлая и потная, с пятью кровяными пятнами-клюк-винками на концах пальцев рука заведующей столовой.
— Ин-те-ре-сно, чья возьмет?
Когда зимой поднимается легкий туман, примечают, что это борется тепло с холодом: кто из них победит? Но не это занимало Гоголя-моголя, когда он садился в сани с ковровым задком. Обвивая руки вожжами, он бормотал: «Милок, докажи, не подведи, милок...»
Придерживая на вожжах коней, спорщики спустились под угор и, разом зычно крикнув, бросились вдоль реки на перегонки, как бывало в детстве; только сейчас бежали не босоногие деревенские ребятишки, а неслись кони, обгоняя друг друга, в эту застланную морозной дымкой даль.
«Жми, милок, жми-и-и!» - свистело и пело в ушах обезумевшего Гоголя-моголя, и вдруг — рывок, всплеск обжигающей тело ледяной воды...
На другой день из полыньи торчал только задок ковровых саней. Когда их с трудом вытащили — они были пусты. Гоголя-моголя и лошадь затянуло под лед.
Две недели Елена пробыла в Ярославле. Когда она вернулась домой, ее снова избрали председателем колхоза. И опять для нее начались беспокойные дни. Но поездка к Виктору Ильичу словно прибавила сил, и Елена, казалось, не замечала усталости.
Как-то в конце недели в Огоньково приехал секретарь райкома Шагилин. Войдя в контору, он сбросил с себя тулуп и, подсев к маленькой железной печке, принялся расспрашивать Елену о Викторе Ильиче, о том, как он поправляется и скоро ли вернется.
— Жду не дождусь, Елена Никитична, — говорил Шагилин. — Дел прибывает, а помощников мало. Лысакова убрать пришлось — зарвался. А тут каждый день телеграмма за телеграммой. Только что получил срочное правительственное задание. Лес нужен Донбассу. За помощью приехал,— и, раскрыв папку, он протянул ей телеграмму.
— Что ж, Платон Фомич, будем выполнять, — прочитав, пообещала Елена. — Только у нас людей-то не лишка.
— Знаю, что не лишка. Придется старичков попросить...
В тот же день, вечером, Елена собрала колхозников и рассказала об успехах Советской Армии на фронтах, зачитала правительственную телеграмму о помощи Дон* бассу лесом. Старики молча покуривали: задание немаленькое, а выполнять некому — старый да малый.
— А чего в молчанку играть, — вдруг послышало» голос Петра Суслонова. — Пиши меня. Поеду, поработаю и с кривой рукой. Матвея Лукича пиши... как, Матвей Лукич?
— Не возражаю.
— Вот видишь, для начала и хватит, — рассмеялся Петр. — Я могу еще и Фаинку свою прихватить.
— А нам можно с вами? — спросил Алешка Русанов и смущенно оглянулся на засмеявшихся девушек у дверей.
Елена взглянула на деверя и подумала: как он вытянулся за последний год и повзрослел. И серьезные, уже не мальчишеские черные глаза, и темные брови, и русые волосы, зачесанные назад, и руки, большие и уже натруженные, сминавшие сейчас заячью шапку, — все говорило о человеке, который из подростка незаметно становился юношей.
— Ай да секретарь наш! — воскликнула Катя и легонько плечом толкнула Аню Фролову. — Если секретарь наш поехал, чего же нам дома делать — пишите и нас
за компанию.
Низенькая, круглолицая Аня покраснела, смутилась (она-то знала, на что намекнула Катя) и постаралась скорее увернуться за плечо подруги.
— Правильно. Всех комсомольцев пишите. Все поедем, — подтвердил Алешка, и снова оглянулся: — А чего смеяться, девчата. За дровами ездим же...
— Эх, Алешка, Алешка, — вздохнул Кульков, — да там такие дерева валить надо — вам и во сне не снилось. Вам сучки собирать, да у костра картошку печь — подходяче.
Алешка вдруг обиделся.
— А ты, Матвей, много рубил? Ты и дома не рубил. Потребовались дрова — овин разломал, потом амбар, теперь за баню взялся.
Все одобрительно засмеялись.
— Ну-ну, я ведь не против — поедем, ребята, — согласился Кульков. — Поедем. Посмотрим, как лес рубят — щепки летят.
— Молодец, Алексей, — поддержал Петр. — В авангарде идти всегда весело. И вы, девушки, не отстаете— правильно! Пиши, Елена. Дома и без нас обойдетесь.
Хороши зимой северные леса! На сотни километров тянутся они, высоко поднимая покрытые снегом вершины. Могучие сосны стоят, не шевелясь, их гладкие ство-
лы словно отлиты из меди. Зубчатым сказочным частоколом выступают разлапистые ели на фоне бледного зимнего неба. Вдруг приветливо блеснет среди них нежная, посеребренная инеем березка, — и вот уже открывается взору целая березовая рощица, легко сбегающая по косогору.
Куда ни взгляни, синеют по увалам густые, нетронутые леса.
Заготовку леса начали на правом берегу Шолги. Вековую тишину нарушили визжание пил и стук топоров. То там, то тут с треском и с шумом падали могучие деревья, поднимая султаны снежной пыли.
Перед обедом пришел начальник лесопункта Кузьма Крошечкин — длинный, неуклюжий рябой человек, прозванный лесорубами «Рудостойкой». Крошечкин и сам был недоволен своей, как он называл, неказистой фамилией, и так свыкся с новым прозванием, что иногда подумывал, не сменить ли ему и в самом деле фамилию; «Рудостойка» — звучит куда как солиднее для начальника лесопункта.
Рудостойка издали с хозяйским видом окинул порубку и, сдвинув на затылок лисью папаху, крикнул:
— Здорово, герои!
Громкий голос эхом отозвался в глубине соснового леса. Матвей Кульков, перестав обрубать сучья, ответил:
— Здорово, герой, ежели не шутишь! Начальник, увидев Кулькова, вдруг просиял:
— Да ведь это, кажись, Матвей? Так и есть! Здорово, Матвей Лукич. Давно ты не бывал у нас, давно, — и Рудостойка размахнул руками, словно стараясь обнять свои богатства. — Видишь, как мы тут разворачиваемся. Вон там за ложбиной узкоколейку тяну, вплоть до-Пастушьей Сумки. Слыхал такое место? Нога человечья не ступала туда, а я ступил, Матвей Лукич. Чугунным колесом хочу пройти, и от дороги в стороны «усы» разбросить. Каково? Сила-то, говорю, какая мне придана, Матвей. Только бы людей мне сюда побольше, людей...
Он подошел к сосне >В, утоптав вокруг нее снег, взял из рук Матвея лучковку. Пила в ловких, сильных руках быстро стала въедаться в толстое дерево. Вскоре оно-рухнуло, и Рудостойка, вытерев пот с широкого лба, похвалился:
— Лесок-то, братцы, какой выпал вам — мачтовик... Ну, сказывай, Матвей, надолго ли председательша откомандировала вас?
— Срок с нами, как пойдет дело.
— Дело-то пойдет, — с деньгами поедете.
— Об этом ты не беспокойся — кассу уж мы у тебя увезем, — пошутил подошедший Петр Суслонов.
— Ого! — еще больше краснея, засмеялся начальник, оглядывая Петра. — Много ли вас тут таких, кассу-та везти, а? Бывало у Петровича — мужик к мужику. Заберет, бывало, рукой — любую сосну своротит. А у вас молоднячок, усы ведь еще не выросли.
— Извини-подвинься, — солидно возразил Алешка-Русанов, — хоть и без усов, а не хуже других сделаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Ин-те-ре-сно, чья возьмет?
Когда зимой поднимается легкий туман, примечают, что это борется тепло с холодом: кто из них победит? Но не это занимало Гоголя-моголя, когда он садился в сани с ковровым задком. Обвивая руки вожжами, он бормотал: «Милок, докажи, не подведи, милок...»
Придерживая на вожжах коней, спорщики спустились под угор и, разом зычно крикнув, бросились вдоль реки на перегонки, как бывало в детстве; только сейчас бежали не босоногие деревенские ребятишки, а неслись кони, обгоняя друг друга, в эту застланную морозной дымкой даль.
«Жми, милок, жми-и-и!» - свистело и пело в ушах обезумевшего Гоголя-моголя, и вдруг — рывок, всплеск обжигающей тело ледяной воды...
На другой день из полыньи торчал только задок ковровых саней. Когда их с трудом вытащили — они были пусты. Гоголя-моголя и лошадь затянуло под лед.
Две недели Елена пробыла в Ярославле. Когда она вернулась домой, ее снова избрали председателем колхоза. И опять для нее начались беспокойные дни. Но поездка к Виктору Ильичу словно прибавила сил, и Елена, казалось, не замечала усталости.
Как-то в конце недели в Огоньково приехал секретарь райкома Шагилин. Войдя в контору, он сбросил с себя тулуп и, подсев к маленькой железной печке, принялся расспрашивать Елену о Викторе Ильиче, о том, как он поправляется и скоро ли вернется.
— Жду не дождусь, Елена Никитична, — говорил Шагилин. — Дел прибывает, а помощников мало. Лысакова убрать пришлось — зарвался. А тут каждый день телеграмма за телеграммой. Только что получил срочное правительственное задание. Лес нужен Донбассу. За помощью приехал,— и, раскрыв папку, он протянул ей телеграмму.
— Что ж, Платон Фомич, будем выполнять, — прочитав, пообещала Елена. — Только у нас людей-то не лишка.
— Знаю, что не лишка. Придется старичков попросить...
В тот же день, вечером, Елена собрала колхозников и рассказала об успехах Советской Армии на фронтах, зачитала правительственную телеграмму о помощи Дон* бассу лесом. Старики молча покуривали: задание немаленькое, а выполнять некому — старый да малый.
— А чего в молчанку играть, — вдруг послышало» голос Петра Суслонова. — Пиши меня. Поеду, поработаю и с кривой рукой. Матвея Лукича пиши... как, Матвей Лукич?
— Не возражаю.
— Вот видишь, для начала и хватит, — рассмеялся Петр. — Я могу еще и Фаинку свою прихватить.
— А нам можно с вами? — спросил Алешка Русанов и смущенно оглянулся на засмеявшихся девушек у дверей.
Елена взглянула на деверя и подумала: как он вытянулся за последний год и повзрослел. И серьезные, уже не мальчишеские черные глаза, и темные брови, и русые волосы, зачесанные назад, и руки, большие и уже натруженные, сминавшие сейчас заячью шапку, — все говорило о человеке, который из подростка незаметно становился юношей.
— Ай да секретарь наш! — воскликнула Катя и легонько плечом толкнула Аню Фролову. — Если секретарь наш поехал, чего же нам дома делать — пишите и нас
за компанию.
Низенькая, круглолицая Аня покраснела, смутилась (она-то знала, на что намекнула Катя) и постаралась скорее увернуться за плечо подруги.
— Правильно. Всех комсомольцев пишите. Все поедем, — подтвердил Алешка, и снова оглянулся: — А чего смеяться, девчата. За дровами ездим же...
— Эх, Алешка, Алешка, — вздохнул Кульков, — да там такие дерева валить надо — вам и во сне не снилось. Вам сучки собирать, да у костра картошку печь — подходяче.
Алешка вдруг обиделся.
— А ты, Матвей, много рубил? Ты и дома не рубил. Потребовались дрова — овин разломал, потом амбар, теперь за баню взялся.
Все одобрительно засмеялись.
— Ну-ну, я ведь не против — поедем, ребята, — согласился Кульков. — Поедем. Посмотрим, как лес рубят — щепки летят.
— Молодец, Алексей, — поддержал Петр. — В авангарде идти всегда весело. И вы, девушки, не отстаете— правильно! Пиши, Елена. Дома и без нас обойдетесь.
Хороши зимой северные леса! На сотни километров тянутся они, высоко поднимая покрытые снегом вершины. Могучие сосны стоят, не шевелясь, их гладкие ство-
лы словно отлиты из меди. Зубчатым сказочным частоколом выступают разлапистые ели на фоне бледного зимнего неба. Вдруг приветливо блеснет среди них нежная, посеребренная инеем березка, — и вот уже открывается взору целая березовая рощица, легко сбегающая по косогору.
Куда ни взгляни, синеют по увалам густые, нетронутые леса.
Заготовку леса начали на правом берегу Шолги. Вековую тишину нарушили визжание пил и стук топоров. То там, то тут с треском и с шумом падали могучие деревья, поднимая султаны снежной пыли.
Перед обедом пришел начальник лесопункта Кузьма Крошечкин — длинный, неуклюжий рябой человек, прозванный лесорубами «Рудостойкой». Крошечкин и сам был недоволен своей, как он называл, неказистой фамилией, и так свыкся с новым прозванием, что иногда подумывал, не сменить ли ему и в самом деле фамилию; «Рудостойка» — звучит куда как солиднее для начальника лесопункта.
Рудостойка издали с хозяйским видом окинул порубку и, сдвинув на затылок лисью папаху, крикнул:
— Здорово, герои!
Громкий голос эхом отозвался в глубине соснового леса. Матвей Кульков, перестав обрубать сучья, ответил:
— Здорово, герой, ежели не шутишь! Начальник, увидев Кулькова, вдруг просиял:
— Да ведь это, кажись, Матвей? Так и есть! Здорово, Матвей Лукич. Давно ты не бывал у нас, давно, — и Рудостойка размахнул руками, словно стараясь обнять свои богатства. — Видишь, как мы тут разворачиваемся. Вон там за ложбиной узкоколейку тяну, вплоть до-Пастушьей Сумки. Слыхал такое место? Нога человечья не ступала туда, а я ступил, Матвей Лукич. Чугунным колесом хочу пройти, и от дороги в стороны «усы» разбросить. Каково? Сила-то, говорю, какая мне придана, Матвей. Только бы людей мне сюда побольше, людей...
Он подошел к сосне >В, утоптав вокруг нее снег, взял из рук Матвея лучковку. Пила в ловких, сильных руках быстро стала въедаться в толстое дерево. Вскоре оно-рухнуло, и Рудостойка, вытерев пот с широкого лба, похвалился:
— Лесок-то, братцы, какой выпал вам — мачтовик... Ну, сказывай, Матвей, надолго ли председательша откомандировала вас?
— Срок с нами, как пойдет дело.
— Дело-то пойдет, — с деньгами поедете.
— Об этом ты не беспокойся — кассу уж мы у тебя увезем, — пошутил подошедший Петр Суслонов.
— Ого! — еще больше краснея, засмеялся начальник, оглядывая Петра. — Много ли вас тут таких, кассу-та везти, а? Бывало у Петровича — мужик к мужику. Заберет, бывало, рукой — любую сосну своротит. А у вас молоднячок, усы ведь еще не выросли.
— Извини-подвинься, — солидно возразил Алешка-Русанов, — хоть и без усов, а не хуже других сделаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92