— Какой разговор. Марья Сидоровна. Хоть полгектара засею — земли хватит.
— Вот видишь, Степан. А ты все боишься: нельзя да нельзя. Кто там в лесу узнает. Да приглашай же, Степа! Входите, Гаврил Семенович, не стесняйтесь...
Войдя в комнату, гость достойно поклонился, сел. А хозяин, похаживая, поглядывал на него из-под рыжих бровей немигающими глазами и сладко говорил:
— Вот спасибо, Гаврил Семенович. Спасибо, что заглянул. — И жене: — Милочка, ну-ка, сообрази нам что-нибудь... — И опять к гостю: — У нас, знаешь, разделе-
ние труда. Я по своему руководству, а она — по своему хозяйству. Я уж не вмешиваюсь...
— Д-да, — неопределенно произнес гость, думая о другом. — Давненько, Степан Михайлович, не заглядываешь к нам.
— Дела, дорогой, дела. Только соберусь в колхоз, смотрю — опять бумаги пришли, опять читать, подшивать. Вот так и кручусь от почты до почты — бумагу получил, бумагу отослал.
— Это верно,— согласился Залесов.— Бумагами нас не забываете. А у меня другой порядок. Бумаги — счетоводу, а я больше на колесах, по практической части,
Лысаков, ссылаясь на болезнь, редко выезжал в колхозы, но зато любил посидеть с председателями в своем просторном кабинете; иногда он приглашал их и к себе домой. И сейчас, угощая Залесова, он расспрашивал о хозяйстве, о посевах, о видах на урожай. Захмелев, Лысаков оживленно говорил:
— Сейчас, Гаврила Семенович, в планировке вся сила. А вот меня Ермаков обвиняет. Не поднимаем, дескать, целины, занижаем посев льна. А со льном мало ли волынки бывает? Какое тут местничество, скажи пожалуйста? Согласен, я здешний, доморощенный человек. Но зато район знаю, как свои пальцы, и стою за него головой. Высунься теперь вперед, как область заметит твою прыть, способности... Смотришь телеграмма, сверхплановое задание тебе. Так ведь и район можно-подвалить. Нынче критику мне Ермаков дал, говорит, МТС комплексной обработкой в колхозах не занимается... культивации мало, рядового сева. Дело тут еще не в комплексе, отвечаю я. Трактористы не особо одобряют, потому с прицепами у нас беспорядок. Нужно подумать, за счет чего планчик выполнить... И посоветовал я за счет весновспашки, мягкой пахоты. На сто процентов вытянем... План все равно, что вожжи у ездового. Куда потянешь, туда и въедешь.
— Ну и голова у тебя, Степан Михайлович. Тебе бы. в области сидеть,— заметил Залесов.— А ты скажи мне,. как быть с овцефермой моей? Глистная инвазия развелась, черт ее возьми. Гибнут овечки. На сто тридцать процентов план был, а теперь вниз покатился.
Лысаков, распахнув пижаму, потянулся за грибком, ответил:
— Оставь заявление — выбракуем. А вместо них молодняк подбери. Хоть у меня полдюжины ягнят купи. Чистокровные опаринские. Тебе-то не все ли равно: для плана лишь бы счет был.
Предложение понравилось Залесову. Он поднялся из-за стола, сделал несколько шагов, но почувствовал, что нетвердо держится на ногах, сел:
— По рукам, значит! У меня душа нараспашку. Люблю так... знаешь мой характер...
Лысаков хорошо знал его характер и нетерпеливо поморщился. Но Залесов не заметил этого и хвалился все больше и больше. И только в конце беседы он вспомнил о цели своего приезда — заручиться бумагой, чтоб провели из Огонькова электричество и в Заборье.
— Не спорю, ошибся малость, — растопырив пальцы, говорил Залесов,—но кто не ошибается? Ошибся — исправь. Вот и прошу, поддержи меня, Степан Михайлович! За мной не пропадет!
Степан Михайлович уставил немигающие глаза в потолок, словно заметил там что-то, имеющее отношение к делу, о котором говорил гость, и спросил, обращался ли Залесов в райком. Степан Михайлович любил, когда ему делали приятное, но не очень любил делать приятное для других без пользы для себя. В длинной речи Залесова он обратил внимание лишь на одну фразу. «За мной не пропадет».
Однако и Залесов был не лыком шит. Ни мало не затрудняясь, он ответил на заданный вопрос утвердительно, хотя и не думал пока о визите в упомянутые Лыса-ковым инстанции. Для Залесова нужной инстанцией был он, Лысаков.
— Думаю, что не возразят. Ты только Русановой директиву спусти. И покрепче — заковыристая баба. Предлагаю, мол, без лишних пререканий подключить Залесова...
Услышав имя Русановой, заведующий райзо еще пристальнее уставился в потолок. Уж он-то лучше других знает, какая она «заковыристая баба», и не имеет желания связываться с ней.
Потирая пухлой ладонью голову, Лысаков посоветовал:
— Ты поговори лучше сам. Потом участников стройки придется спрашивать... Дело тут, видишь, какое.
— Унижаться, Степан Михайлович? Ты знаешь мой характер. Ну, как я стану унижаться? Скажут, где твоя Синявка? А тебе ведь только черкнуть Русановой. Ведь смотри, что получается: приехал я вчера к ним, нашел ее и говорю об этом. Федюня Вешкин было засмеялся, а она молчит. Вижу, тон выдержать хочет: мол, пусть походит Гаврила вокруг меня. А она ведь не солнце, чтобы мне вокруг ее крутиться. Помолчала и говорит: подай заявление, на собрании обсудим. О результате дадим
знать.
— И правильно: законы она знает. Без колхозного собрания как же? Тут такое дело: устав, мнение.
— Понятно... Кому-кому, а мне вот как перепонятно. Но унижение, черт возьми... Хуже ножа острого это унижение. А тебе черкнуть два слова — и все. Пустяк, ей богу!
Так они кружили один около другого, пока Залесов яе получил требуемый «пустяк».
Садясь в тарантас, он все еще изливал перед хозяином душу:
— Перед Русановым отступал. Сторонился. Ну, а после его мне должон почет. Люблю быть на высоте поло-жения. Теперь и записочка к делу. А насчет булок не беспокойся — вырастим. Сказано — завязано.
Залесов торжествовал. Хотя он и знал, что не его заявление, подкрепленное запиской Лысакова, возымело действие, а многочисленные просьбы самих колхозников, но везде и всюду хвалился своей настойчивостью: не будь его — не подключили бы колхоз к электросети.
В Заборье закипела работа. Подвозили из леса бревна, копали ямы, устанавливали столбы, следом за этим электромонтеры, нацепив на ноги «когти», ловко взбирались вверх и привинчивали белые чашечки изоляторов, тянули провода. А Залесов, заложив руки в карманы широченных галифе, расписывал:
— Заведем, бабоньки, плиточки, утюжки, всякую электрическую утварь. Жарь-парь на здоровье, хоть яочью, хоть днем!
Возле крайней избы женщины о чем-то громко спорили. Залесов тут как тут.
— Что за остановка, дорогие?
— Да вот. Гаврил Семеныч, столбы не туда везут. Надо к скотному двору, а она к себе, — пожаловалась заведующая фермой.
— А нам не надо? — возразила вторая женщина.
Залесов поправил крученый поясок, стягивавший вышитую рубашку, уставил глаза вверх, подражая этим Лысакову. и внушительно произнес:
— Конечно, общественное для нас в первую голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92