«Где же он? Почему долго от него нет писем?»
Однажды она собиралась стирать белье, заглянула в шкаф и увидела гимнастерку мужа — от нее пахнуло потом и табаком. «Все продымилось»,—с упреком подумала она и, сняв ее с плечиков, бросила в общую кучу. Лотом спохватилась, стала проверять, нет ли чего в карманах. Нашла маленький карандаш и бумагу. Развернула, охнула и беспомощно опустилась на пол.
Когда приступ прошел, Наталья Ивановна увидела бледное лицо мужа и склонившегося над ней врача. Но
как только она вспоминала о сыне, ей снова становилось нехорошоо.
Через неделю приступ повторился.
Говорят, беда не приходит одна, беда беду накликает. Так и у Ермакова: с одним горем пришло и другое— не стало и Натальи Ивановны.
Зима еще держалась. Куда ни взглянешь, — глубокие, отливающие холодной голубизной снега. Но уже чувствуется приближение весны: и в легкой дымке, туманящей по утрам небо, и в первых, неприметно для глаза набухающих почках, и в том, как греет к полудню солнце. В солнечном свете отчетливо выступает Гребешок. Приподняв над Шолгой покатые плечи, он еще кутается в снежную шубу, отороченную по низу зеленью можжевеловых кустов. А верхушку украшает серая смушковая шапка — припорошенные инеем сосны, ели, перемежающиеся ольхой, осиной и березняком. И воздух уже не зимний, а другой, легкий; в такую пору не хочется уходить с улицы. В деревнях допоздна сортировали семена, Вывозили на поля навоз, заготовляли жерди и колья для изгороди. Все с нетерпением ждали первых проталинок, свежей зеленой травки, ждали новой весны. Ждали и тревожились. Как без тракторов засеять поля? Лошадей, и тех осталось мало. В колхозах стали при-учать к упряжке быков. В Огонькове уже за зиму обучили несколько бычков, а за Доброго не брались. Про этого черно-пестрого, крутолобого быка ходила в колхозе не совсем добрая слава. Как-то еще прошлым летом шофер, проезжая через Огоньково, хотел попугать быка, стоящего посреди дороги, подъехал к нему и, остановившись, просигналил. Добрый не спеша, деловито отступил и вдруг, бросившись на машину, вонзил свои рога в радиатор и распорол сердцевину. Из радиатора полилась вода. Сделав свое дело, бык вынул рога и спокойно пошел посредине дороги. Но когда в колхоз опять с командировкой пришел Гоголь-моголь, вспомнили и о Добром.
— Не меньше ЧТЗ потянет. — уверял Гоголь-моголь.
— Ты не убеждай нас, мы и сами знаем: Добрый за трактор сделает... Но как, как его впрягчи, золотки?— недоумевал Мусник.
— Впрягем!
И вот по настоянию Гоголя-моголя решили «впрягать» Доброго в сани.
Федор Вешкин, сбросив полушубок, возился с камнем. Ему помогали скотницы. Тут же суетился и Гоголь-моголь.
— Давай, организованнее! Разом, разом! Наконец, камень был завален на сани, и все облегченно вздохнули. Вешкин вытер влажное лицо.
— А не маловато? Может, прибавить гири с весов? -спросил он.
— Пожалуй, маловато. А то попрет по деревне, не удержишь, — с опаской произнес Мусник.
— Да будет вам!—вступилась скотница за Доброго.
— Ну, ежели так, то так, — охотно согласился Мус-ник. Он поправил на голове шляпу, вздохнул: — Эх, война, война. Пришлось и нам на коровах пахать. Только обучать-то мудрено. Посмотрел я в прошлый раз, как он на пасеку забежал, прямо страх берет. Ну, думаю, в аккурат своротит дом.
— А ты, товарищ в шляпе, не пасуй. Честью прошу, не расстраивай народ! — начальственно прикрикнул на старика Гоголь-моголь. ,
— Сохрани боже, Егорий, — ответил Савваха. Его обидели не столько эти слова, сколько то, что сказал их Гоголь-моголь, а не другой кто-либо.
Тем временем Вешкин незаметно от других шепнул скотнице:
— Выведи, пожалуйста. У меня нога что-то подвертывается. Неровен чае...
Вскоре в дверях коровника показалась скотница, а за ней, переваливаясь на Коротких сильных ногах, огромный черно-пестрый бык. Добрый покосился на людей и тупо уставился на коричневую сумку Гоголя-моголя.
— Мамонт, а не бык. Говорю, как трактор потянет-Ой, бабы, бабы! Ай-ай-ай! — волновался Савваха.
— Без паники, товарищи! Ярмо давай, ярмо! Где оно? — опять командовал неунывавший Гоголь-моголь вытягивая длинную жилистую шею.
Подхватив из рук Мусника ярмо, он набросил его на Доброго. Бык неуклюже замотал головой, угрожающе заревел, поводя налитыми кровью глазами. — Держать его, держать! — кричал Гоголь-моголь, размахивая сумкой.
— Ты, Егор, портфелью-то не больно злись. Быки Страсть не уважают рукомахания, — попросил не без Опаски Мусник. — Он в аккурат...
Савваха не успел договорить, как бык рванул сани, круто повернул в сторону, переломил оглоблю и, развернув ярмо, грозно заревел.
— Товарищи, организованнее! Держи, не давай ходу! — кричал Гоголь-моголь и, увидев, что бык бросился к нему, проворно попятился. Но не тут-то было. Добрый оказался совсем не добрым и припер его к забору. Го-голю-моголю пришлось обороняться единственным оружием — туго набитой бумагами сумкой. Бык приостановился, словно раздумывая, потом ловко поддев храбреца за полушубок, взвалил его на толстую шею и понес по. деревне.
Хотя особых повреждений Добрый и не причинил, но все же Петр Суслонов отвез Рожкова в больницу.
— Ничего, через недельку поправится, — возвратившись из Теплых Гор, сказал Петр и улыбнулся: — Главное, у Егора радиатор цел остался...
— Верно, грудной короб главное в человеке, — согласился Мусник и, подойдя к карте, висевшей на стене, спросил: — Так говоришь, Петр, опять наши продвинулись?
— В хвост и в гриву гонят. Еще бы с другой стороны вдарить — и капут Гитлеру.
— И я тоже этак мозгую. Нынче вон спрашивал лектора из района. А он мне в ответ, дескать, обещание союзники должны сдержать.
— Обещания мало—ты дело дай, — перебил Петр и прочертил ногтем по карте. — Солдат высади на берег, танки, авиацию, и вдарь в затылок Гитлеру.
— Не обманут, думаешь? — спросил старик и насторожился. — Что там на позиции-то слышно?.. О втором-то фронте как говорят?
— По-разному, — ответил Петр. — Может, и не обманут. А протянуть могут с этим вторым фронтом, дескать пусть русские да немцы друг друга за грудки хватают, ослабляют друг дружку, а мы обождём. —Понял—на готовенькое, вроде как! Я давно живу, Петрован, и жуть как насмотрелся на эту капитализму.
...Неизвестно, что еще собирался сказать Савваха о капитализме, как в контору влетел Залесов. 0н притронулся до лихо заломленной шапки, прошелся по комнате, удивленно покрутил головой.
— Ну и ну, не контора у вас, а цельная лаборатория.
— Это мы с Еленой опытами практикуемся, — важно пояснил Савваха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Однажды она собиралась стирать белье, заглянула в шкаф и увидела гимнастерку мужа — от нее пахнуло потом и табаком. «Все продымилось»,—с упреком подумала она и, сняв ее с плечиков, бросила в общую кучу. Лотом спохватилась, стала проверять, нет ли чего в карманах. Нашла маленький карандаш и бумагу. Развернула, охнула и беспомощно опустилась на пол.
Когда приступ прошел, Наталья Ивановна увидела бледное лицо мужа и склонившегося над ней врача. Но
как только она вспоминала о сыне, ей снова становилось нехорошоо.
Через неделю приступ повторился.
Говорят, беда не приходит одна, беда беду накликает. Так и у Ермакова: с одним горем пришло и другое— не стало и Натальи Ивановны.
Зима еще держалась. Куда ни взглянешь, — глубокие, отливающие холодной голубизной снега. Но уже чувствуется приближение весны: и в легкой дымке, туманящей по утрам небо, и в первых, неприметно для глаза набухающих почках, и в том, как греет к полудню солнце. В солнечном свете отчетливо выступает Гребешок. Приподняв над Шолгой покатые плечи, он еще кутается в снежную шубу, отороченную по низу зеленью можжевеловых кустов. А верхушку украшает серая смушковая шапка — припорошенные инеем сосны, ели, перемежающиеся ольхой, осиной и березняком. И воздух уже не зимний, а другой, легкий; в такую пору не хочется уходить с улицы. В деревнях допоздна сортировали семена, Вывозили на поля навоз, заготовляли жерди и колья для изгороди. Все с нетерпением ждали первых проталинок, свежей зеленой травки, ждали новой весны. Ждали и тревожились. Как без тракторов засеять поля? Лошадей, и тех осталось мало. В колхозах стали при-учать к упряжке быков. В Огонькове уже за зиму обучили несколько бычков, а за Доброго не брались. Про этого черно-пестрого, крутолобого быка ходила в колхозе не совсем добрая слава. Как-то еще прошлым летом шофер, проезжая через Огоньково, хотел попугать быка, стоящего посреди дороги, подъехал к нему и, остановившись, просигналил. Добрый не спеша, деловито отступил и вдруг, бросившись на машину, вонзил свои рога в радиатор и распорол сердцевину. Из радиатора полилась вода. Сделав свое дело, бык вынул рога и спокойно пошел посредине дороги. Но когда в колхоз опять с командировкой пришел Гоголь-моголь, вспомнили и о Добром.
— Не меньше ЧТЗ потянет. — уверял Гоголь-моголь.
— Ты не убеждай нас, мы и сами знаем: Добрый за трактор сделает... Но как, как его впрягчи, золотки?— недоумевал Мусник.
— Впрягем!
И вот по настоянию Гоголя-моголя решили «впрягать» Доброго в сани.
Федор Вешкин, сбросив полушубок, возился с камнем. Ему помогали скотницы. Тут же суетился и Гоголь-моголь.
— Давай, организованнее! Разом, разом! Наконец, камень был завален на сани, и все облегченно вздохнули. Вешкин вытер влажное лицо.
— А не маловато? Может, прибавить гири с весов? -спросил он.
— Пожалуй, маловато. А то попрет по деревне, не удержишь, — с опаской произнес Мусник.
— Да будет вам!—вступилась скотница за Доброго.
— Ну, ежели так, то так, — охотно согласился Мус-ник. Он поправил на голове шляпу, вздохнул: — Эх, война, война. Пришлось и нам на коровах пахать. Только обучать-то мудрено. Посмотрел я в прошлый раз, как он на пасеку забежал, прямо страх берет. Ну, думаю, в аккурат своротит дом.
— А ты, товарищ в шляпе, не пасуй. Честью прошу, не расстраивай народ! — начальственно прикрикнул на старика Гоголь-моголь. ,
— Сохрани боже, Егорий, — ответил Савваха. Его обидели не столько эти слова, сколько то, что сказал их Гоголь-моголь, а не другой кто-либо.
Тем временем Вешкин незаметно от других шепнул скотнице:
— Выведи, пожалуйста. У меня нога что-то подвертывается. Неровен чае...
Вскоре в дверях коровника показалась скотница, а за ней, переваливаясь на Коротких сильных ногах, огромный черно-пестрый бык. Добрый покосился на людей и тупо уставился на коричневую сумку Гоголя-моголя.
— Мамонт, а не бык. Говорю, как трактор потянет-Ой, бабы, бабы! Ай-ай-ай! — волновался Савваха.
— Без паники, товарищи! Ярмо давай, ярмо! Где оно? — опять командовал неунывавший Гоголь-моголь вытягивая длинную жилистую шею.
Подхватив из рук Мусника ярмо, он набросил его на Доброго. Бык неуклюже замотал головой, угрожающе заревел, поводя налитыми кровью глазами. — Держать его, держать! — кричал Гоголь-моголь, размахивая сумкой.
— Ты, Егор, портфелью-то не больно злись. Быки Страсть не уважают рукомахания, — попросил не без Опаски Мусник. — Он в аккурат...
Савваха не успел договорить, как бык рванул сани, круто повернул в сторону, переломил оглоблю и, развернув ярмо, грозно заревел.
— Товарищи, организованнее! Держи, не давай ходу! — кричал Гоголь-моголь и, увидев, что бык бросился к нему, проворно попятился. Но не тут-то было. Добрый оказался совсем не добрым и припер его к забору. Го-голю-моголю пришлось обороняться единственным оружием — туго набитой бумагами сумкой. Бык приостановился, словно раздумывая, потом ловко поддев храбреца за полушубок, взвалил его на толстую шею и понес по. деревне.
Хотя особых повреждений Добрый и не причинил, но все же Петр Суслонов отвез Рожкова в больницу.
— Ничего, через недельку поправится, — возвратившись из Теплых Гор, сказал Петр и улыбнулся: — Главное, у Егора радиатор цел остался...
— Верно, грудной короб главное в человеке, — согласился Мусник и, подойдя к карте, висевшей на стене, спросил: — Так говоришь, Петр, опять наши продвинулись?
— В хвост и в гриву гонят. Еще бы с другой стороны вдарить — и капут Гитлеру.
— И я тоже этак мозгую. Нынче вон спрашивал лектора из района. А он мне в ответ, дескать, обещание союзники должны сдержать.
— Обещания мало—ты дело дай, — перебил Петр и прочертил ногтем по карте. — Солдат высади на берег, танки, авиацию, и вдарь в затылок Гитлеру.
— Не обманут, думаешь? — спросил старик и насторожился. — Что там на позиции-то слышно?.. О втором-то фронте как говорят?
— По-разному, — ответил Петр. — Может, и не обманут. А протянуть могут с этим вторым фронтом, дескать пусть русские да немцы друг друга за грудки хватают, ослабляют друг дружку, а мы обождём. —Понял—на готовенькое, вроде как! Я давно живу, Петрован, и жуть как насмотрелся на эту капитализму.
...Неизвестно, что еще собирался сказать Савваха о капитализме, как в контору влетел Залесов. 0н притронулся до лихо заломленной шапки, прошелся по комнате, удивленно покрутил головой.
— Ну и ну, не контора у вас, а цельная лаборатория.
— Это мы с Еленой опытами практикуемся, — важно пояснил Савваха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92