— спросила Елена Виктора Ильича. — Но ведь он пишет... пишет, что попал так...
— Как это «так»?
— Ну, так, по недоразумению... ведь могло же случиться?
— Не знаю, Лена...
— Виктор, — не дав договорить ему, воскликнула Елена. На похудевшем и побледневшем лице заблестели глаза, теперь они стали большие и влажные, и Виктору Ильичу показалось — вот-вот она разрыдается. — Неужели ты, Виктор, веришь, что он оказался изменником?
— Я не сказал этого.
— Не сказал, но я вижу, что ты думаешь именно так. Признайся.
Виктор Ильич, закурил, затянулся раза два-три и сунул цигарку в старинную фарфоровую пепельницу с изображением скачущего оленя.
— Ну, признайся же, Виктор.
— Я не могу утверждать «да» или «нет», как и ты не можешь сказать этого.
— Могу! — почти крикнула Елена. — Могу сказать кому угодно, что он... он не мог предать своих... не мог, Виктор! Я знаю его с детства.... Я ручаюсь...
Виктор Ильич с сожалением пожал плечами, и это еще сильнее обидело Елену. Ей сейчас показалось, что он отказывал ей в самой маленькой и самой необходимой просьбе — написать характеристику, — и этот кажущийся отказ еще больше усиливал обиду.
В горницу вошла Кузьмовна с самоваром в руках и попросила сноху заварить чай.
Елена достала чайник, всполоснула горячей водой, сыпнула в него ложку чаю и поставила на трубу кипевшего самовара. Когда свекровь ушла, Елена снова спросила.
— Слушай, Виктор. Я тебе уже сказала, все сказала, я останусь с тобой... Но прошу тебя — не думать так о нем. Если ты думаешь плохо о нем, значит, так же думаешь и обо мне...
— Зачем ты говоришь это...
— Я знаю, нелегко тебе. Это может повлиять на твою репутацию, Виктор... но...
— Елена, — прервал он и встал с дивана. Я прошу не говорить так... Если хочешь, я скажу свое мнение. Характеристику написать одно. Другое дело — разобраться в судьбе близкого обоим нам человека. И не думай, что я не хочу этого сделать. Нет! Наоборот, я готов сделать все, чтоб облегчить его участь. Я, наконец, пойду к секретарю обкома, расскажу... И если действительно Яков не виноват...
Снова вошла в горницу Кузьмовна. Взглянув на возбужденного Виктора Ильича и озадаченную чем-то сноху, она покачала головой.
— И что это, право, за жизнь такая: встретитесь и спорите, спорите.
— И вовсе не спорим, маменька.
— Вижу, как не спорите... все вижу. Садитесь-ка за стол рядком да и поговорите ладком...
Старуха поставила на стол пироги с черникой, вздохнула и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Я уверена, что Яков не виноват.
— Но этого мало, Лена: надо доказать.
— Но как доказать, как? — она опустилась рядом на диван и взяла руку Виктора Ильича: — Помоги, с чего начать-то...
Ночью позвонили из обкома партии и сообщили, что пленум откладывается, вечером состоится перекличка по «закрытым проводам», слушаются отчеты руководителей районов об уборке и заготовке хлеба. Хотя не указывалось, что Теплым Горам надо отчитываться, но Ермаков понимал — надо быть наготове.
За последние сутки погода изменилась, ветер повернул с запада, пошел мелкий неторопливый дождь. Такие дожди здесь обычно идут долго, не по одному дню. Виктор Ильич вызвал из командировки Лысакова и Вассу Дударь и стал готовиться к перекличке. Разбирая бумаги, он никак не мог отделаться от мысли: что же произошло с Яковом? Он просит выслать характеристику, но стоит ли высылать? За что отбывает наказание, в чем провинился... Может, в самом деле он изменил Родине, предал интересы своей страны? — таких не следует выгораживать.
Ермаков невольно вспомнил, как в 1937 году он попал под подозрение за то, что однажды на собрании нелестно отозвался об одном областном руководителе, оказавшемся негодным человеком. Сразу же нашлись людишки из «обиженных», которые капелька по капельке собирали яд и капали в заведенное следователем дело. Трудно сказать, чем могло бы все это кончиться, если бы не обком партии — тщательно -разобрались, и Ермаков был полностью оправдан. Как знать, может быть, что-то подобное произошло и с Яковом? Не верилось, чтобы он, выросший в семье Русановых, мог пойти на преступление. И Виктор Ильич решил послать производственную характеристику.
На перекличку, как всегда, собрались на почту, в аппаратную. Это была большая комната с разной телеграфной аппаратурой. Для каждого участника переклич»
ки были включены наушники, для выступления на столе стоял микрофон. Шла настройка, слышались позывные. Все уже собрались, только не было Лысакова (он снова замещал Шагилина). Ермаков послал за ним нарочного. Лысаков ввалился в комнату перед самым началом, круглый, красный, улыбающийся. Васса Дударь недовольно передернула бровями, усмехнулась:
— Фу, надушился-то как.
Хотя редакторша сделала намек на то, что от него крепко припахивало водочкой, Лысаков решил этот запах скрыть от других:
— Из парикмахерской иду. Оброс, понимаешь, в командировке — ни ушей, ни носа не видать.
— Ну, нос-то твой, скажем, увидели бы, — засмеялась Дударь. — Он всегда красный, как у петуха гребень, — и указала на стул, дескать, садись покрепче, не свались.
Лысаков на шутку ответил шуткой, отодвинул стул в сторону, сел и неуклюже натянул на голову наушники.
Первым районом слушали Макарово. Это был самый отстающий район в области: зерновые здесь убрали еще наполовину, ко льну и картошке не приступали, с заготовкой хлеба дело не двигалось. Секретарь райкома хрипловатым голосом долго перечислял цифры, ссылался на плохую погоду, на слабый актив. Потом слушали Белую, Крутояр. Под конец секретарь обкома пригласил к микрофону председателя Теплогорского райисполкома и попросил поделиться опытом работы. Все оглянулись и увидели спящего Лысакова. Ермаков поднял руку, давая понять, чтобы уморившегося заместителя оставили в покое, подошел к микрофону и сказал, что Шагилин с бригадой партийных и советских работников выехал в Макаровский район на помощь в работе. Потом рассказал о ходе уборки в колхозах района, а когда назвал цифры выполнения плана хлебозаготовок, секретарь обкома упрекнул:
— Фуражом отделались, товарищ Ермаков.
Виктор Ильич быстрым взглядом выхватил из сводки какие-то цифры и, сравнив их, пояснил:
— Мы больше и дали, по соответствующему коэффициенту...
— Людей надо кормить не мякиной. Тяжелые культуры давайте — рожь, пшеницу, горох.
— Хорошо, учтем замечание, — согласился Ермаков.
Когда перекличка была закончена, Васса окликнула Лысакова. Тот вскинул голову, удивился:
— Неужели кончили?
— Кончили. Иди, досыпай дома.
— А я все слышал, — ничуть не смутившись, ответил Лысаков и, как ни в чем не бывало, вместе со всеми вышел из комнаты...
На следующий день бюро райкома сняло Лысакова с работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Как это «так»?
— Ну, так, по недоразумению... ведь могло же случиться?
— Не знаю, Лена...
— Виктор, — не дав договорить ему, воскликнула Елена. На похудевшем и побледневшем лице заблестели глаза, теперь они стали большие и влажные, и Виктору Ильичу показалось — вот-вот она разрыдается. — Неужели ты, Виктор, веришь, что он оказался изменником?
— Я не сказал этого.
— Не сказал, но я вижу, что ты думаешь именно так. Признайся.
Виктор Ильич, закурил, затянулся раза два-три и сунул цигарку в старинную фарфоровую пепельницу с изображением скачущего оленя.
— Ну, признайся же, Виктор.
— Я не могу утверждать «да» или «нет», как и ты не можешь сказать этого.
— Могу! — почти крикнула Елена. — Могу сказать кому угодно, что он... он не мог предать своих... не мог, Виктор! Я знаю его с детства.... Я ручаюсь...
Виктор Ильич с сожалением пожал плечами, и это еще сильнее обидело Елену. Ей сейчас показалось, что он отказывал ей в самой маленькой и самой необходимой просьбе — написать характеристику, — и этот кажущийся отказ еще больше усиливал обиду.
В горницу вошла Кузьмовна с самоваром в руках и попросила сноху заварить чай.
Елена достала чайник, всполоснула горячей водой, сыпнула в него ложку чаю и поставила на трубу кипевшего самовара. Когда свекровь ушла, Елена снова спросила.
— Слушай, Виктор. Я тебе уже сказала, все сказала, я останусь с тобой... Но прошу тебя — не думать так о нем. Если ты думаешь плохо о нем, значит, так же думаешь и обо мне...
— Зачем ты говоришь это...
— Я знаю, нелегко тебе. Это может повлиять на твою репутацию, Виктор... но...
— Елена, — прервал он и встал с дивана. Я прошу не говорить так... Если хочешь, я скажу свое мнение. Характеристику написать одно. Другое дело — разобраться в судьбе близкого обоим нам человека. И не думай, что я не хочу этого сделать. Нет! Наоборот, я готов сделать все, чтоб облегчить его участь. Я, наконец, пойду к секретарю обкома, расскажу... И если действительно Яков не виноват...
Снова вошла в горницу Кузьмовна. Взглянув на возбужденного Виктора Ильича и озадаченную чем-то сноху, она покачала головой.
— И что это, право, за жизнь такая: встретитесь и спорите, спорите.
— И вовсе не спорим, маменька.
— Вижу, как не спорите... все вижу. Садитесь-ка за стол рядком да и поговорите ладком...
Старуха поставила на стол пироги с черникой, вздохнула и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Я уверена, что Яков не виноват.
— Но этого мало, Лена: надо доказать.
— Но как доказать, как? — она опустилась рядом на диван и взяла руку Виктора Ильича: — Помоги, с чего начать-то...
Ночью позвонили из обкома партии и сообщили, что пленум откладывается, вечером состоится перекличка по «закрытым проводам», слушаются отчеты руководителей районов об уборке и заготовке хлеба. Хотя не указывалось, что Теплым Горам надо отчитываться, но Ермаков понимал — надо быть наготове.
За последние сутки погода изменилась, ветер повернул с запада, пошел мелкий неторопливый дождь. Такие дожди здесь обычно идут долго, не по одному дню. Виктор Ильич вызвал из командировки Лысакова и Вассу Дударь и стал готовиться к перекличке. Разбирая бумаги, он никак не мог отделаться от мысли: что же произошло с Яковом? Он просит выслать характеристику, но стоит ли высылать? За что отбывает наказание, в чем провинился... Может, в самом деле он изменил Родине, предал интересы своей страны? — таких не следует выгораживать.
Ермаков невольно вспомнил, как в 1937 году он попал под подозрение за то, что однажды на собрании нелестно отозвался об одном областном руководителе, оказавшемся негодным человеком. Сразу же нашлись людишки из «обиженных», которые капелька по капельке собирали яд и капали в заведенное следователем дело. Трудно сказать, чем могло бы все это кончиться, если бы не обком партии — тщательно -разобрались, и Ермаков был полностью оправдан. Как знать, может быть, что-то подобное произошло и с Яковом? Не верилось, чтобы он, выросший в семье Русановых, мог пойти на преступление. И Виктор Ильич решил послать производственную характеристику.
На перекличку, как всегда, собрались на почту, в аппаратную. Это была большая комната с разной телеграфной аппаратурой. Для каждого участника переклич»
ки были включены наушники, для выступления на столе стоял микрофон. Шла настройка, слышались позывные. Все уже собрались, только не было Лысакова (он снова замещал Шагилина). Ермаков послал за ним нарочного. Лысаков ввалился в комнату перед самым началом, круглый, красный, улыбающийся. Васса Дударь недовольно передернула бровями, усмехнулась:
— Фу, надушился-то как.
Хотя редакторша сделала намек на то, что от него крепко припахивало водочкой, Лысаков решил этот запах скрыть от других:
— Из парикмахерской иду. Оброс, понимаешь, в командировке — ни ушей, ни носа не видать.
— Ну, нос-то твой, скажем, увидели бы, — засмеялась Дударь. — Он всегда красный, как у петуха гребень, — и указала на стул, дескать, садись покрепче, не свались.
Лысаков на шутку ответил шуткой, отодвинул стул в сторону, сел и неуклюже натянул на голову наушники.
Первым районом слушали Макарово. Это был самый отстающий район в области: зерновые здесь убрали еще наполовину, ко льну и картошке не приступали, с заготовкой хлеба дело не двигалось. Секретарь райкома хрипловатым голосом долго перечислял цифры, ссылался на плохую погоду, на слабый актив. Потом слушали Белую, Крутояр. Под конец секретарь обкома пригласил к микрофону председателя Теплогорского райисполкома и попросил поделиться опытом работы. Все оглянулись и увидели спящего Лысакова. Ермаков поднял руку, давая понять, чтобы уморившегося заместителя оставили в покое, подошел к микрофону и сказал, что Шагилин с бригадой партийных и советских работников выехал в Макаровский район на помощь в работе. Потом рассказал о ходе уборки в колхозах района, а когда назвал цифры выполнения плана хлебозаготовок, секретарь обкома упрекнул:
— Фуражом отделались, товарищ Ермаков.
Виктор Ильич быстрым взглядом выхватил из сводки какие-то цифры и, сравнив их, пояснил:
— Мы больше и дали, по соответствующему коэффициенту...
— Людей надо кормить не мякиной. Тяжелые культуры давайте — рожь, пшеницу, горох.
— Хорошо, учтем замечание, — согласился Ермаков.
Когда перекличка была закончена, Васса окликнула Лысакова. Тот вскинул голову, удивился:
— Неужели кончили?
— Кончили. Иди, досыпай дома.
— А я все слышал, — ничуть не смутившись, ответил Лысаков и, как ни в чем не бывало, вместе со всеми вышел из комнаты...
На следующий день бюро райкома сняло Лысакова с работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92