Но как бы то ни было, теперь уже хотелось увидеть его, узнать, что он собой представляет, поговорить о доме, о родных, о своих односельчанах.
Как-то Жоржа Ивановича послали в деревню за картошкой, и он решил прихватить с собой Якова. Они запрягли в тавричанку рыжую, с впалыми боками, старую кобылицу и выехали за ворота лагеря. Жорж Иванович, опустил на колени вожжи, достал металлический портсигар и протянул Якову. «Ишь ты, сигаретки жрет, а мы окурки собираем»,—подумал Яков. И, словно уловив его мысли, Жорж Иванович пояснил:
— Вроде как... премия...
— За что?
— За одно дельце,— и Жорж Иванович, раскурив, повернулся к Якову.— Ну, давай знакомиться, земляк. Я тот самый Тимофей Никитович и есть. Только тут перекрестился—зови по-здешнему. А тебя Яковом, значит... Андреевичем... Что я говорю... Это ведь отчима твоего звали Андреем. Помню, наступил он мне на лапу. А настоящий-то отец... Васильем звали. Яков Васильевич, значит... Вот, Яков Васильевич, мы, выходит, земляки—на-чистовую должны играть. Рассказывай о наших... Как старики... Живы ли?
— Живы.
— Петька как?
— На фронте.
— А Еленка?... Выскочила, небось, замуж?
— Как же — моя жена...
Жорж Иванович удивленно посмотрел на Якова,
— Так бы и говорил, чудак... Оказывается, мы не только земляки, но еще и родня.
— Выходит так...—без улыбки ответил Яков.
- По такому случаю полагалось бы...да вот видишь... Эх, жизнь, жизнь,—сокрушенно покачал головой Жорж Иванович и снова принялся расспрашивать Якова о доме.
Сод вечер они возвращались обратно. Картошки нагрузили полную телегу, и Жорж Иванович и Яков шли пешком. Жорж Иванович в деревню ездил не первый раз, и теперь у какой-то пухлой бабенки, которая называла его Жоржиком, раздобыл самогонки. Как-никак, встретил родню—надо угостить. Повыспросив о доме, о знакомых, где они живут и как, Жорж Иванович убедился, что Яков парень свой.
— Ведь почему убежал тогда?— немного захмелев, признался Жорж Иванович.—Ты мал был—не помнишь. Время такое началось»—жилы из мужика тянуть стали. Чего ждать? В Сибирь махнул. Но и там пронюхали, справку с меня запросили. И вот начал я петлять, пока до юга не добрался.
И Жорж Иванович вспомнил местечко под Черниговом. Лет десять работал там по найму, потом выхлопотал усадьбу, поставил домик, разбил фруктовый сад. Грашка ухаживала за садом, а сам он подвизался рядом на винодельном заводике.
— Жилось, одним словом,—- заключил Жорж Иванович и вздохнул.—-И старые обиды было забылись, и все,., А теперь опять растравили.
Жорж Иванович замолчал, сурово сдвинул два рыжих кустика бровей, и из-под них глянули маленькие, колючие зеленоватые глазки, точь-в-точь, как у отца.
— Ничего, землячок, еще поживем. Держись около меня — не пропадешь,— помолчав, заключил он и, остановив лошадь, свернул по своим надобностям в лесок. Он снял ремень с телячьей ногой, повесил его на дерево и только хотел расположиться, как откуда ни возьмись налетели неизвестные люди и быстро овладели его кобурой. Жорж Иванович было закричал. Яков бросился к нему» Сквозь ветви он увидел трех женщин. Одна из них, наведя пистолет на Жоржа Ивановича, целилась ему прямо в живот и кричала: «Руки вверх!». Насмерть перепуган-
ный Жорж Иванович стоял с поднятой рукой—другой он держал незастегнутые штаны и шлепал губами:
— Я же не полицай, я пленный... понимаете, пленный...
И вдруг Яков в девушке с пистолетом, неожиданно захваченным у зазевавшегося Жоржа Ивановича, узнал Люду, ту самую Люду, которая приносила ему передачи. Разнимая руками ветви деревьев, Яков приблизился... и точно.
— Люда... какими судьбами!
Девушка пристально посмотрела на Якова и вдруг, опустив пистолет, шагнула ему навстречу, словно позабыв о плененном ими «полицае», который все еще стоял в прежнем положении.
— Полицай?—опросила она.
— Нет, это мой товарищ...— ответил Яков и улыбнулся,—охрана моя...
Отойдя с Яковом в сторону, Люда наскоро рассказала ему новости. Оказалось, что вскоре после отъезда Якова и его товарищей от помещика, всех молодых девушек в деревне забрали на строительство укреплений. Когда Люда сообщила, что будто бы советские войска снова взяли Харьков, Яков даже не утерпел от радости и, схватив девушку за плечи, притянул к себе.
— Кончай, кончай,— сухо сказал Жорж Иванович и под ехидные усмешки девушек, пленивших его, побрел к своей телеге.
Люда сказала, что она установила связь с партизанами и готова помочь пленным в освобождении. Когда она скрылась в лесу, Яков подошел к нахохлившемуся Жоржу Ивановичу и засмеялся.
— Ну, как, у нашего полицая душа, небось, в пятках была?
— А чего смешного: ухлопают, и петух не споет.
— Ничего, землячок, со мной не пропадешь,—ответил Яков словами Жоржа Ивановича.— Слышал — Харьков-то ведь снова взяли... Скоро и сюда придут наши, готовься встречать, полицай.
— А чего готовиться?
— Как же... Мы ведь на службе у твоего Гитлера. Ты даже со своей телячьей ногой разгуливаешь... Ну, а я извозчик— тоже, выходит, помогаю империи... так, что-ли?
Жорж Иванович деланно засмеялся.
— Нашел помощников,—и строго посмотрел на Якова.—Да разве мы помощники... Что заставило? Хотя бы взять меня.
— Шкура.
— Верно — шкура. Если бы не это, давно бы на столбе висела.
Жорж Иванович выругался и яростно хлестнул кобылищу.
В лагере, в густо набитых истощенными людьми бараках по-прежнему шла нудная, надоедливая, бесполезная жизнь. Каждый день пленные умирали и их отвозили в «лазаретку»—для них уже не хватало места в балке, и трупы бросали по другую сторону дороги, в глубокий противотанковый ров; каждый день прибывали новички из других лагерей; каждый день повторялась та же процедура: в пять часов утра подавался сигнал,—частые дребезжащие удары железной колотушкой в разбитый буфер, подвешенный к столбу,— пленные вскакивали и, не умывшись, бежали с консервными банками в соседний блок, чтобы получить скудную порцию бурды—опоздавшие и того могли лишиться. Потом всех разводили поработай: одни шли на лесопилку пилить тес для строящегося нового блока, другие отправлялись на заготовку леса, третьи уходили в карьер. Счастливчики служили в хозяйственной части по обслуживанию пленных. Но все думали о приближающейся весне. И чем ближе подходила она, тем сильнее росло стремление бежать из лагеря. Особенно это стремление усилилось, когда в лагере среди новичков появился Павел Нестерович. Это был по профессии сельский учитель—сухонький, в очках, с впалой грудью и маленькой смешно торчавшей рыжей бородкой. Он старался быть незаметным, с лагерным начальством в споры не вступал, говорил мало и не спеша. Но вечером, когда пленные возвращались с работы и валились на нары, обычно около Павла Нестеровича собиралась кучка, и он рассказывал о Сибири, о ее суровой и щедрой природе, о дремучих лесах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Как-то Жоржа Ивановича послали в деревню за картошкой, и он решил прихватить с собой Якова. Они запрягли в тавричанку рыжую, с впалыми боками, старую кобылицу и выехали за ворота лагеря. Жорж Иванович, опустил на колени вожжи, достал металлический портсигар и протянул Якову. «Ишь ты, сигаретки жрет, а мы окурки собираем»,—подумал Яков. И, словно уловив его мысли, Жорж Иванович пояснил:
— Вроде как... премия...
— За что?
— За одно дельце,— и Жорж Иванович, раскурив, повернулся к Якову.— Ну, давай знакомиться, земляк. Я тот самый Тимофей Никитович и есть. Только тут перекрестился—зови по-здешнему. А тебя Яковом, значит... Андреевичем... Что я говорю... Это ведь отчима твоего звали Андреем. Помню, наступил он мне на лапу. А настоящий-то отец... Васильем звали. Яков Васильевич, значит... Вот, Яков Васильевич, мы, выходит, земляки—на-чистовую должны играть. Рассказывай о наших... Как старики... Живы ли?
— Живы.
— Петька как?
— На фронте.
— А Еленка?... Выскочила, небось, замуж?
— Как же — моя жена...
Жорж Иванович удивленно посмотрел на Якова,
— Так бы и говорил, чудак... Оказывается, мы не только земляки, но еще и родня.
— Выходит так...—без улыбки ответил Яков.
- По такому случаю полагалось бы...да вот видишь... Эх, жизнь, жизнь,—сокрушенно покачал головой Жорж Иванович и снова принялся расспрашивать Якова о доме.
Сод вечер они возвращались обратно. Картошки нагрузили полную телегу, и Жорж Иванович и Яков шли пешком. Жорж Иванович в деревню ездил не первый раз, и теперь у какой-то пухлой бабенки, которая называла его Жоржиком, раздобыл самогонки. Как-никак, встретил родню—надо угостить. Повыспросив о доме, о знакомых, где они живут и как, Жорж Иванович убедился, что Яков парень свой.
— Ведь почему убежал тогда?— немного захмелев, признался Жорж Иванович.—Ты мал был—не помнишь. Время такое началось»—жилы из мужика тянуть стали. Чего ждать? В Сибирь махнул. Но и там пронюхали, справку с меня запросили. И вот начал я петлять, пока до юга не добрался.
И Жорж Иванович вспомнил местечко под Черниговом. Лет десять работал там по найму, потом выхлопотал усадьбу, поставил домик, разбил фруктовый сад. Грашка ухаживала за садом, а сам он подвизался рядом на винодельном заводике.
— Жилось, одним словом,—- заключил Жорж Иванович и вздохнул.—-И старые обиды было забылись, и все,., А теперь опять растравили.
Жорж Иванович замолчал, сурово сдвинул два рыжих кустика бровей, и из-под них глянули маленькие, колючие зеленоватые глазки, точь-в-точь, как у отца.
— Ничего, землячок, еще поживем. Держись около меня — не пропадешь,— помолчав, заключил он и, остановив лошадь, свернул по своим надобностям в лесок. Он снял ремень с телячьей ногой, повесил его на дерево и только хотел расположиться, как откуда ни возьмись налетели неизвестные люди и быстро овладели его кобурой. Жорж Иванович было закричал. Яков бросился к нему» Сквозь ветви он увидел трех женщин. Одна из них, наведя пистолет на Жоржа Ивановича, целилась ему прямо в живот и кричала: «Руки вверх!». Насмерть перепуган-
ный Жорж Иванович стоял с поднятой рукой—другой он держал незастегнутые штаны и шлепал губами:
— Я же не полицай, я пленный... понимаете, пленный...
И вдруг Яков в девушке с пистолетом, неожиданно захваченным у зазевавшегося Жоржа Ивановича, узнал Люду, ту самую Люду, которая приносила ему передачи. Разнимая руками ветви деревьев, Яков приблизился... и точно.
— Люда... какими судьбами!
Девушка пристально посмотрела на Якова и вдруг, опустив пистолет, шагнула ему навстречу, словно позабыв о плененном ими «полицае», который все еще стоял в прежнем положении.
— Полицай?—опросила она.
— Нет, это мой товарищ...— ответил Яков и улыбнулся,—охрана моя...
Отойдя с Яковом в сторону, Люда наскоро рассказала ему новости. Оказалось, что вскоре после отъезда Якова и его товарищей от помещика, всех молодых девушек в деревне забрали на строительство укреплений. Когда Люда сообщила, что будто бы советские войска снова взяли Харьков, Яков даже не утерпел от радости и, схватив девушку за плечи, притянул к себе.
— Кончай, кончай,— сухо сказал Жорж Иванович и под ехидные усмешки девушек, пленивших его, побрел к своей телеге.
Люда сказала, что она установила связь с партизанами и готова помочь пленным в освобождении. Когда она скрылась в лесу, Яков подошел к нахохлившемуся Жоржу Ивановичу и засмеялся.
— Ну, как, у нашего полицая душа, небось, в пятках была?
— А чего смешного: ухлопают, и петух не споет.
— Ничего, землячок, со мной не пропадешь,—ответил Яков словами Жоржа Ивановича.— Слышал — Харьков-то ведь снова взяли... Скоро и сюда придут наши, готовься встречать, полицай.
— А чего готовиться?
— Как же... Мы ведь на службе у твоего Гитлера. Ты даже со своей телячьей ногой разгуливаешь... Ну, а я извозчик— тоже, выходит, помогаю империи... так, что-ли?
Жорж Иванович деланно засмеялся.
— Нашел помощников,—и строго посмотрел на Якова.—Да разве мы помощники... Что заставило? Хотя бы взять меня.
— Шкура.
— Верно — шкура. Если бы не это, давно бы на столбе висела.
Жорж Иванович выругался и яростно хлестнул кобылищу.
В лагере, в густо набитых истощенными людьми бараках по-прежнему шла нудная, надоедливая, бесполезная жизнь. Каждый день пленные умирали и их отвозили в «лазаретку»—для них уже не хватало места в балке, и трупы бросали по другую сторону дороги, в глубокий противотанковый ров; каждый день прибывали новички из других лагерей; каждый день повторялась та же процедура: в пять часов утра подавался сигнал,—частые дребезжащие удары железной колотушкой в разбитый буфер, подвешенный к столбу,— пленные вскакивали и, не умывшись, бежали с консервными банками в соседний блок, чтобы получить скудную порцию бурды—опоздавшие и того могли лишиться. Потом всех разводили поработай: одни шли на лесопилку пилить тес для строящегося нового блока, другие отправлялись на заготовку леса, третьи уходили в карьер. Счастливчики служили в хозяйственной части по обслуживанию пленных. Но все думали о приближающейся весне. И чем ближе подходила она, тем сильнее росло стремление бежать из лагеря. Особенно это стремление усилилось, когда в лагере среди новичков появился Павел Нестерович. Это был по профессии сельский учитель—сухонький, в очках, с впалой грудью и маленькой смешно торчавшей рыжей бородкой. Он старался быть незаметным, с лагерным начальством в споры не вступал, говорил мало и не спеша. Но вечером, когда пленные возвращались с работы и валились на нары, обычно около Павла Нестеровича собиралась кучка, и он рассказывал о Сибири, о ее суровой и щедрой природе, о дремучих лесах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92