Иначе с вами нельзя — растащите. Колхозный устав...
— Петр, дорогой мой, — перебил Никита. — Колхозный-то колхозный. Ну-к, а мы-то как? Со своей коровой теперь хоть куда лезь. Колхозный... Ты дай сена колхозному уставу, дай и мне...
— Верно, Петя, старик говорит, — заступилась мать, — и я с Еленой не раз толковала. Если сено взя-ли, ну, трудодней прибавь. Так она меня как взяла, — даром, что дочь. Я, мол, правду-матку режу. И своих родителев вроде забыла. Поговорил бы ты с ней...
Петр долго слушал жалобы стариков. Но когда мать рассказала о том, что она, обрабатывая колхозный лен для сдачи государству, хочет попросить у Елены кучу-две себе, он не на шутку возмутился.
— Да вы что, старики, в самом деле с ума спятили?
— Спятишь от такой жизни...
Петр вылез из-за стола и, позабыв на время тянущую боль в руке, поправил на гимнастерке ремень, сказал:
— Посмотрели бы вы, что там творится. Люди всего лишились, но последним куском хлеба с солдатом делятся. А вы о какой-то пробойке толкуете. Отдай вам одну пробойку — другой две потащит. Да ведь это куда ведет? К расхищению колхозного добра... К развалу колхоза. К тому, к чему стремятся фашисты...
Никита растерянно смотрел на взволнованного сына. Казалось, он потерял последнюю опору, которая вот-вот появилась было: Елена супротив, а теперь и сын... Но ссориться не хотелось.
Желая замять неприятный разговор, Никита дрожащей рукой разлил водку в стаканчики, нагнулся к сыну, спросил:
— Ну, а ты-то, Петр, по чистой, аль как?
— По чистой еще, отец, очередь не дошла. Видишь, война-то как обернулась... Руку вот немного подлечу и опять туда, — ответил Петр и, потянувшись к тарелке с грибами, долго насаживал на вилку маленький груздок.
Он вспомнил, как его ранило, как лечили в госпитале: Все это время ему так хотелось побывать дома. И когда он сел на поезд и смотрел на мелькавшие в окне вершины сосен, казалось, что поезд идет слишком тихо. И вот он, наконец, дома, куда так жадно рвался в смутной надежде успокоить себя в кругу семьи. Но выпитая водка только на время размягчила его душу. Опять вспомнились бои, Яков...
Петр хотел рассказать отцу о том, как он видел Яко ва в последний раз, но вдруг, опустив голову, заплакал.
Впервые в жизни Никита видел плачущего сына. И на глазах у него самого навернулись слезы. Мать, вытирая платком свое лицо, пожалела:
— Болит? Глубока, видать, рана-то. Слушай, Петя, у меня в завалке шкипидарик есть. Смазать бы, у коровы другой раз смажу царапину — живо заживет, а?
«Видать, война перемяла парня», — подумал с тоской Никита и сухо бросил жене:
— Ты бы не совалась везде со своим шкипидаром. Дорога, вишь, не близкая да и ненастье. Стели-ко лучше постель: парень-то месту рад...
На другой день Петр вышел за ворота и долго смотрел в поле. Легкие снежинки лениво падали с побелевшего неба и устилали дорогу тонким хрустящим покрывалом. Посреди поля, за высокими сгрудившимися скирдами, гремела молотилка. По дороге от тока к Огонькову ехало несколько нагруженных мешками подвод.
Прежде чем идти на ток, Петр решил навестить Елену. Сестру он застал дома. Она только что собиралась на стройку. Красивое лицо ее сейчас болезненно вытянулось, нос обострился, и горбинка стала заметнее.
Усадив брата за стол, Елена, пересиливая себя, рассказала о своем горе и подала маленький треугольничек.
Петр несколько раз перечитал коротенькое, написанное размашистым почерком письмо Иваненко о гибели Якова. Он как раз служил в этой части и знал, что их капитан сам через три дня погиб там же, на высоте под
Орлецким. Но рассказывать сейчас сестре о Якове, ко торый погиб чуть ли не на его глазах, не решился, боясь растравить еще не зажившую рану и причинить ей новые, может быть, еше более тяжелые, страдания.
Сжав в руках письмо, Петр внимательно слушал сестру и соглашался с ней, что, может быть, вдруг и объявится Яков; мало ли бывает случаев, когда при спешке, во время боя, считают человека погибшим, а потом вдруг обнаруживается тяжело раненным, попадает в госпиталь и выживает. На глазах Елены выступили слезы. Отвернувшись, желая скрыть их, она взглянула в окно. Петр привстал и дотронулся рукой до вздрагивающего плеча сестры:
— Лена... дорогая. Ты опять.. Не надо, — почти шепотом, нежно говорил он. — Ты еще молода. Тебе жить, жить надо.
— Но как же жить? Вспомню, сердце кровью обли вается; как ведь жить хорошо думали... А где он у меня сейчас? Где Яков мой, соколик? Петька, пойми же, до рогой!
После чаю вместе с Еленой на стройку: пошел и Петр.
Он удивился, как много сделали они за эти месяцы. Пока Елена ходила в кузницу, Петр познакомился с инженером Пчелинцевым, который сразу расположил его к себе. Пчелинцев оживленно пояснял:
— Смотрите, уж сваи вбиваем. А дизель-копер-то как здорово действует, а? Паф-паф-паф—полтораста ударов — и свая в земле. По семьдесят-восемьдесят свай в день забиваем. А ведь ручной бабой вбивали всего по две сваи.
Маленький хобот дизель-копра поднял пятиметровое с заостренным концом дерево, и опять паф-паф-паф — и через две-три минуты новая свая сидела в земле.
—Шпунтовый ряд несколько сложнее, Петр Никитович. Но в график мы уложимся, — уверенно сказал Пчелинцев. — Одним словом, спешим со станцией. Сейчас еще второй инженер приехал, легче будет. К следующей уборке-урожая думаем пустить в эксплуатацию.
Они присели и закурили.
Пчелинцев взглянул на Петра и, видя, как тот бережно укладывает раненую руку, сочувственно спросил:
— Беспокоит!? Сильное гранение, видать?
— Это ничего. Бывает хуже, - Петр пожевал во рту папиросу и хмуро добавил - двадцать семь человек вышло нас из тех боев. А: было триста с лищним.
Он провел: рукой по подбородку, и заметив, что инженер смотрит на его седеющие виски, добавил:
— Серебро в волосах, Михаил. Алексеевич, от жизни Но и это бы ничего, А вот как человека нет, это, брат тяжело. Вот хотя бы Яков. Парень-то какой бцл! Душа! Пробовал: л разыскивать его. Куда и не писал,.Кто отвечаете выбыл, мол,, в другую.часть, а кто ипростр так не ответил.
Петр встал; и поправил .здоровой рукой нал шинели ремены В середине: котлована вспыхнула девичья песенка и вплелась в шум машин.
- Молодцы женщины! Право, молодцы! Петр простился с инженером и пошел на молотиль, ный ток.
Здесь было людно. Окинув,..приветливым взглядом односельчан, Петр поздоровался. Федор Вешкин обрадованно проговорил:
- Петр Никитич, Петр Никитич! Милости просим. С прибытием вас!— он гкрепко пожал руку Петра. — Да.-рапнуло,, вижу? Испытал и я это. Лучше барометра скажет ненастье. Но ничего, поправимся,.. - Поправимся, — охотно согласился Петр, весело блестя глазами. - А я вот,-видишь, со старушками вместе воюю, — говорил Федор,сбивая с картуза пыль, — Теперь, брат» сам видел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Петр, дорогой мой, — перебил Никита. — Колхозный-то колхозный. Ну-к, а мы-то как? Со своей коровой теперь хоть куда лезь. Колхозный... Ты дай сена колхозному уставу, дай и мне...
— Верно, Петя, старик говорит, — заступилась мать, — и я с Еленой не раз толковала. Если сено взя-ли, ну, трудодней прибавь. Так она меня как взяла, — даром, что дочь. Я, мол, правду-матку режу. И своих родителев вроде забыла. Поговорил бы ты с ней...
Петр долго слушал жалобы стариков. Но когда мать рассказала о том, что она, обрабатывая колхозный лен для сдачи государству, хочет попросить у Елены кучу-две себе, он не на шутку возмутился.
— Да вы что, старики, в самом деле с ума спятили?
— Спятишь от такой жизни...
Петр вылез из-за стола и, позабыв на время тянущую боль в руке, поправил на гимнастерке ремень, сказал:
— Посмотрели бы вы, что там творится. Люди всего лишились, но последним куском хлеба с солдатом делятся. А вы о какой-то пробойке толкуете. Отдай вам одну пробойку — другой две потащит. Да ведь это куда ведет? К расхищению колхозного добра... К развалу колхоза. К тому, к чему стремятся фашисты...
Никита растерянно смотрел на взволнованного сына. Казалось, он потерял последнюю опору, которая вот-вот появилась было: Елена супротив, а теперь и сын... Но ссориться не хотелось.
Желая замять неприятный разговор, Никита дрожащей рукой разлил водку в стаканчики, нагнулся к сыну, спросил:
— Ну, а ты-то, Петр, по чистой, аль как?
— По чистой еще, отец, очередь не дошла. Видишь, война-то как обернулась... Руку вот немного подлечу и опять туда, — ответил Петр и, потянувшись к тарелке с грибами, долго насаживал на вилку маленький груздок.
Он вспомнил, как его ранило, как лечили в госпитале: Все это время ему так хотелось побывать дома. И когда он сел на поезд и смотрел на мелькавшие в окне вершины сосен, казалось, что поезд идет слишком тихо. И вот он, наконец, дома, куда так жадно рвался в смутной надежде успокоить себя в кругу семьи. Но выпитая водка только на время размягчила его душу. Опять вспомнились бои, Яков...
Петр хотел рассказать отцу о том, как он видел Яко ва в последний раз, но вдруг, опустив голову, заплакал.
Впервые в жизни Никита видел плачущего сына. И на глазах у него самого навернулись слезы. Мать, вытирая платком свое лицо, пожалела:
— Болит? Глубока, видать, рана-то. Слушай, Петя, у меня в завалке шкипидарик есть. Смазать бы, у коровы другой раз смажу царапину — живо заживет, а?
«Видать, война перемяла парня», — подумал с тоской Никита и сухо бросил жене:
— Ты бы не совалась везде со своим шкипидаром. Дорога, вишь, не близкая да и ненастье. Стели-ко лучше постель: парень-то месту рад...
На другой день Петр вышел за ворота и долго смотрел в поле. Легкие снежинки лениво падали с побелевшего неба и устилали дорогу тонким хрустящим покрывалом. Посреди поля, за высокими сгрудившимися скирдами, гремела молотилка. По дороге от тока к Огонькову ехало несколько нагруженных мешками подвод.
Прежде чем идти на ток, Петр решил навестить Елену. Сестру он застал дома. Она только что собиралась на стройку. Красивое лицо ее сейчас болезненно вытянулось, нос обострился, и горбинка стала заметнее.
Усадив брата за стол, Елена, пересиливая себя, рассказала о своем горе и подала маленький треугольничек.
Петр несколько раз перечитал коротенькое, написанное размашистым почерком письмо Иваненко о гибели Якова. Он как раз служил в этой части и знал, что их капитан сам через три дня погиб там же, на высоте под
Орлецким. Но рассказывать сейчас сестре о Якове, ко торый погиб чуть ли не на его глазах, не решился, боясь растравить еще не зажившую рану и причинить ей новые, может быть, еше более тяжелые, страдания.
Сжав в руках письмо, Петр внимательно слушал сестру и соглашался с ней, что, может быть, вдруг и объявится Яков; мало ли бывает случаев, когда при спешке, во время боя, считают человека погибшим, а потом вдруг обнаруживается тяжело раненным, попадает в госпиталь и выживает. На глазах Елены выступили слезы. Отвернувшись, желая скрыть их, она взглянула в окно. Петр привстал и дотронулся рукой до вздрагивающего плеча сестры:
— Лена... дорогая. Ты опять.. Не надо, — почти шепотом, нежно говорил он. — Ты еще молода. Тебе жить, жить надо.
— Но как же жить? Вспомню, сердце кровью обли вается; как ведь жить хорошо думали... А где он у меня сейчас? Где Яков мой, соколик? Петька, пойми же, до рогой!
После чаю вместе с Еленой на стройку: пошел и Петр.
Он удивился, как много сделали они за эти месяцы. Пока Елена ходила в кузницу, Петр познакомился с инженером Пчелинцевым, который сразу расположил его к себе. Пчелинцев оживленно пояснял:
— Смотрите, уж сваи вбиваем. А дизель-копер-то как здорово действует, а? Паф-паф-паф—полтораста ударов — и свая в земле. По семьдесят-восемьдесят свай в день забиваем. А ведь ручной бабой вбивали всего по две сваи.
Маленький хобот дизель-копра поднял пятиметровое с заостренным концом дерево, и опять паф-паф-паф — и через две-три минуты новая свая сидела в земле.
—Шпунтовый ряд несколько сложнее, Петр Никитович. Но в график мы уложимся, — уверенно сказал Пчелинцев. — Одним словом, спешим со станцией. Сейчас еще второй инженер приехал, легче будет. К следующей уборке-урожая думаем пустить в эксплуатацию.
Они присели и закурили.
Пчелинцев взглянул на Петра и, видя, как тот бережно укладывает раненую руку, сочувственно спросил:
— Беспокоит!? Сильное гранение, видать?
— Это ничего. Бывает хуже, - Петр пожевал во рту папиросу и хмуро добавил - двадцать семь человек вышло нас из тех боев. А: было триста с лищним.
Он провел: рукой по подбородку, и заметив, что инженер смотрит на его седеющие виски, добавил:
— Серебро в волосах, Михаил. Алексеевич, от жизни Но и это бы ничего, А вот как человека нет, это, брат тяжело. Вот хотя бы Яков. Парень-то какой бцл! Душа! Пробовал: л разыскивать его. Куда и не писал,.Кто отвечаете выбыл, мол,, в другую.часть, а кто ипростр так не ответил.
Петр встал; и поправил .здоровой рукой нал шинели ремены В середине: котлована вспыхнула девичья песенка и вплелась в шум машин.
- Молодцы женщины! Право, молодцы! Петр простился с инженером и пошел на молотиль, ный ток.
Здесь было людно. Окинув,..приветливым взглядом односельчан, Петр поздоровался. Федор Вешкин обрадованно проговорил:
- Петр Никитич, Петр Никитич! Милости просим. С прибытием вас!— он гкрепко пожал руку Петра. — Да.-рапнуло,, вижу? Испытал и я это. Лучше барометра скажет ненастье. Но ничего, поправимся,.. - Поправимся, — охотно согласился Петр, весело блестя глазами. - А я вот,-видишь, со старушками вместе воюю, — говорил Федор,сбивая с картуза пыль, — Теперь, брат» сам видел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92