не-
давно она добралась до Голландии, что и побудило одного из
друзей автора вручить мне другую копию, по его уверению,
вполне соответствующую подлиннику. Но как бы верна она
ни была, ей вряд ли удастся избежать порицания иных людей,
раздраженных тем, что кто-то проник в глубины их сердца:
они сами не желают его познать, поэтому считают себя вправе
воспретить познание и другим. Бесспорно, эти <Размышления>
полны такого рода истинами, с которыми неспособна прими-
риться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не
возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей. Поэтому
я и помещаю здесь письмо, написанное и переданное мне сра-
зу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился
высказать свое мнение о ней. Письмо это с достаточной, на мой
взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, мо-
гущие возникнуть по поводу <Максим>, и объясняет мысли
...письмо... - речь идет о <Размышлении по поводу "Максим">,
написанном Анрв де Лашапель-Бессе, суперинтендантом строений, ис-
кусств и мануфактур, и напечатанном в первом издании <Максим> (1665).
- 15 -
автора: оно неопроверясимо доказывает, что эти <Максимы> -
всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во
всем согласного с мыслями некоторых Отцов Церкви, что их
автор и впрямь не мог заблуждаться, вверившись столь испы-
танным вожатым, и что он не совершил ничего предосуди-
тельного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повто-
рил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое
мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не
постесняются вынести обвинительный пригЬвор этой книге и
одновременно - воззрениям святых мужей, я прошу читате-
ля не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца
и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешатель-
ства в суждение о <Максимах>, ибо, прислушавшись к нему,
читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: по-
скольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно
не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть
читатель помнит, что предубеждение против <Максим> как
раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем
запальчивее и хитроумнее он с ними спорит, тем непреложнее
доказывает их правоту. Поистине трудно будет убедить любо-
го здравомыслящего человека, что зоилами этой книги владе-
ют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и се-
бялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если
заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных мак-
сим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто
затрагивают всех без исключения, он - тот единственный, к
кому они не имеют никакого касательства. И тогда, ручаюсь,
он не только с готовностью подпишется под ними, но даже
подумает, что они слишком снисходительны к человеческому
сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги. Если же
кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то дол-
жен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было
бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что распо-
ложить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого
сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукопи-
си; а так как порою один и тот же предмет упоминается в
нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за со-
ветом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указа-
тель для тех читателей, которым придет охота прочесть под-
ряд все размышления на одну тему.
Указатель - небольшой предметный указатель, очень общий, пе-
чатавшийся в прижизненных изданиях <Максим>.
МАКСИМЫ
Наши добродетели - это чаще всего
искусно переряженные пороки.
R То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается
сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно по-
добранных судьбой или нашей собственной хитростью; так,
например, порою женщины бывают целомудренны, а муж-
чины - доблестны совсем не потому, что им действитель-
но свойственны целомудрие и доблесть.
R Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
R Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще
осталось вдоволь неисследованных земель.
R Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием.
R Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем
долговечность жизни.
R Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не
менее часто наделяет дураков умом.
R Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блес-
ком и толкуемые политиками как следствие великих за-
мыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и стра-
стей. Так, война между Августом и Антонием, которую
объясняют их честолюбивым желанием властвовать над
миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.
R Страсти - это единственные ораторы, доводы которых все-
гда убедительны; их искусство рождено как бы самой при-
родой и зиждется на непреложных законах. Поэтому чело-
век бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить
скорее, чем красноречивый, но равнодушный.
R Страстям присущи такая несправедливость и такое своеко-
рыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться
даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.
R В человеческом сердце происходит непрерывная смена стра-
стей, и угасание одной из них почти всегда означает,торже-
ство другой.
R Наши страсти часто являются порождением других стра-
стей, прямо им противоположных: скупость порой ведет
к расточительности, а расточительность - к скупости;
люди нередко стойки по слабости характера и отважны из
трусости.
R Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной
благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь
этот покров.
R Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши
вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
R Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже
склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчи-
ков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за
зло кажется им рабством, которому они не желают поко-
ряться.
R Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая
политика, цель которой - завоевать любовь народа.
R Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено
иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти
всегда - и тем, и другим, и третьим.
R Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия,
даруемого неизменной удачей.
R Умеренность - это боязнь зависти или презрения, кото-
рые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счас-
тьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умерен-
ность людей, достигших вершин удачи, - это желание ка-
заться выше своей судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
давно она добралась до Голландии, что и побудило одного из
друзей автора вручить мне другую копию, по его уверению,
вполне соответствующую подлиннику. Но как бы верна она
ни была, ей вряд ли удастся избежать порицания иных людей,
раздраженных тем, что кто-то проник в глубины их сердца:
они сами не желают его познать, поэтому считают себя вправе
воспретить познание и другим. Бесспорно, эти <Размышления>
полны такого рода истинами, с которыми неспособна прими-
риться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не
возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей. Поэтому
я и помещаю здесь письмо, написанное и переданное мне сра-
зу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился
высказать свое мнение о ней. Письмо это с достаточной, на мой
взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, мо-
гущие возникнуть по поводу <Максим>, и объясняет мысли
...письмо... - речь идет о <Размышлении по поводу "Максим">,
написанном Анрв де Лашапель-Бессе, суперинтендантом строений, ис-
кусств и мануфактур, и напечатанном в первом издании <Максим> (1665).
- 15 -
автора: оно неопроверясимо доказывает, что эти <Максимы> -
всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во
всем согласного с мыслями некоторых Отцов Церкви, что их
автор и впрямь не мог заблуждаться, вверившись столь испы-
танным вожатым, и что он не совершил ничего предосуди-
тельного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повто-
рил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое
мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не
постесняются вынести обвинительный пригЬвор этой книге и
одновременно - воззрениям святых мужей, я прошу читате-
ля не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца
и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешатель-
ства в суждение о <Максимах>, ибо, прислушавшись к нему,
читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: по-
скольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно
не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть
читатель помнит, что предубеждение против <Максим> как
раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем
запальчивее и хитроумнее он с ними спорит, тем непреложнее
доказывает их правоту. Поистине трудно будет убедить любо-
го здравомыслящего человека, что зоилами этой книги владе-
ют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и се-
бялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если
заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных мак-
сим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто
затрагивают всех без исключения, он - тот единственный, к
кому они не имеют никакого касательства. И тогда, ручаюсь,
он не только с готовностью подпишется под ними, но даже
подумает, что они слишком снисходительны к человеческому
сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги. Если же
кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то дол-
жен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было
бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что распо-
ложить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого
сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукопи-
си; а так как порою один и тот же предмет упоминается в
нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за со-
ветом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указа-
тель для тех читателей, которым придет охота прочесть под-
ряд все размышления на одну тему.
Указатель - небольшой предметный указатель, очень общий, пе-
чатавшийся в прижизненных изданиях <Максим>.
МАКСИМЫ
Наши добродетели - это чаще всего
искусно переряженные пороки.
R То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается
сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно по-
добранных судьбой или нашей собственной хитростью; так,
например, порою женщины бывают целомудренны, а муж-
чины - доблестны совсем не потому, что им действитель-
но свойственны целомудрие и доблесть.
R Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
R Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще
осталось вдоволь неисследованных земель.
R Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием.
R Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем
долговечность жизни.
R Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не
менее часто наделяет дураков умом.
R Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блес-
ком и толкуемые политиками как следствие великих за-
мыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и стра-
стей. Так, война между Августом и Антонием, которую
объясняют их честолюбивым желанием властвовать над
миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.
R Страсти - это единственные ораторы, доводы которых все-
гда убедительны; их искусство рождено как бы самой при-
родой и зиждется на непреложных законах. Поэтому чело-
век бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить
скорее, чем красноречивый, но равнодушный.
R Страстям присущи такая несправедливость и такое своеко-
рыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться
даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.
R В человеческом сердце происходит непрерывная смена стра-
стей, и угасание одной из них почти всегда означает,торже-
ство другой.
R Наши страсти часто являются порождением других стра-
стей, прямо им противоположных: скупость порой ведет
к расточительности, а расточительность - к скупости;
люди нередко стойки по слабости характера и отважны из
трусости.
R Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной
благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь
этот покров.
R Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши
вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
R Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже
склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчи-
ков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за
зло кажется им рабством, которому они не желают поко-
ряться.
R Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая
политика, цель которой - завоевать любовь народа.
R Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено
иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти
всегда - и тем, и другим, и третьим.
R Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия,
даруемого неизменной удачей.
R Умеренность - это боязнь зависти или презрения, кото-
рые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счас-
тьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умерен-
ность людей, достигших вершин удачи, - это желание ка-
заться выше своей судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110