.. - начал он,
но дальше не продвинулся.
- Лжец! - завопил Уисс в'Алёр, и его сжатый кулак яростно ударил по
трибуне. Решив почти на уровне подсознания, что настал момент для вспышки
праведного гнева, он словно отпустил поводья, дав волю чувствам. Его лицо
густо побагровело, выпученные глаза заблестели, голос поднялся до
оглушительного, ничем не сдерживаемого вопля: - Лжец! Мы не хотим больше
слов из твоих уст, от которых несет мертвечиной! Ты, шанкр! Ты, гнусный
лжец!
Некоторое время депутаты сидели оглушенные и ничего не понимающие.
Затем дымка над экспроприационистами вспыхнула ярко-алым, и союзники Уисса
разразились сумасшедшими, почти исступленными, историческими
аплодисментами. Вздымая узкую грудь, Уисс упивался ими. Но затягивать было
нельзя - он рисковал утратить собственный раж. Взмах рукой, и его
марионетки притихли.
- Я не потерплю выпадов против моей личности, тем более от
преступного подонка, рядящегося в тогу респектабельности! - завопил Уисс.
- Я не позволю лжецам и предателям клеветать на меня! Я патриот, но не
мученик, и если стану мучеником, то только ради моей отчизны!
Вой одобрения со стороны Красных Ромбов. Нирьен пытался ответить, но
его не было слышно.
- Шорви Нирьен посягнул на мою честь, - продолжил Уисс, явно
распаляясь, но краешком сознания трезво наблюдая за залом и контролируя
обстановку, - и тут он промахнулся, потому что теперь я обязан ответить. Я
обвинен, оклеветан, оскорблен, и у меня теперь нет иного выхода, кроме
самозащиты. Что ж, да будет так. Он сам навлек на себя все это. Друзья мои
и коллеги-депутаты, вы просили меня назвать имена тех, кто заодно с
врагами Свободы. Заговор этот тайный, его участники многочисленны. Но над
ними стоит один человек, злобная волна которого направляет эту силу, и его
предательство отравляет весь Конгресс. Человек этот - Шорви Нирьен! Вот
наш изменник - Нирьен! Нирьен! - Вытянутый указательный палец словно
протыкал насквозь заклятого врага.
Тут началось светопреставление. Все депутаты кричали одновременно,
шум стоял невыносимый. Несправедливо обвиненный в измене делал отчаянные
попытки что-то сказать без малейшей надежды быть услышанным. Не слышно
было и Фрезеля, Риклерка и других верных нирьенистов, пытавшихся выступить
в защиту своего вождя. Время шло, а шум все продолжался, пока Уисс не
решил прервать его. Он поднял обе руки, и его голос перекрыл общий гул:
- Я требую выдворить Нирьена и его сообщников с этого собрания.
Конституционный Конгресс должен быть чистым!
Тут же, как ответный удар фехтовальщика, послышался голос Нирьена,
который таким образом на краткое мгновение заставил себя слушать:
- Я настаиваю на своем праве ответить на эти обвинения.
Снова поднялся дикий гвалт, к тому же усиленный звоном колокольчика.
Еще некоторое время Нирьен произносил никому не слышные слова, потом,
оскорбленно махнув рукой, с решительным видом направился к трибуне. Однако
эту возможность явно предвидели и были к ней готовы. На его пути встали
экспроприационисты, в чьи ряды в большом числе были внедрены
народогвардейцы. И хотя Нирьен пытался обходить их, отталкивать и
протискиваться, пройти к трибуне ему не удалось. Так же они загородили
путь Фрезелю и Риклерку. Один из народогвардейцев толкнул Риклерка, и
разъяренный нирьенист ударил того кулаком. Увидев эту сцену со своего
возвышения, Уисс немедленно воспользовался ситуацией.
- Они дерутся, как хулиганы, - вскричал он, и, как всегда, когда Уисс
говорил, вопли утихли и он был услышан. - Они оскорбляют всех нас. Это они
учиняют в нашем собрании насилие, от них, продажных изменников, исходит
клевета. Будем ли мы и дальше терпеть это, или Конституционный Конгресс
избавится от них?
Снова бешеная какофония звуков, в которой потерялись настоятельные
выкрики Шорви Нирьена и его друзей. Чутко отслеживавший перемены
настроений зала, Уисс рассудил, что решающий момент настал. Почти
незаметно он подал сигнал человеку в коричнево-алом, стоящему у больших
двойных дверей в дальнем конце зала. Народогвардеец, напряженно ожидавший
этого знака, отодвинул засов и широко распахнул двери.
Снаружи донесся рев - низкий, мощный, глухой. По сравнению с его
первобытной дикостью истерические выкрики депутатов Конгресса показались
вполне обычным нудным повизгиванием. Секундой позже в Старую Ратушу
ворвалась орда горожан в сопровождении отряда Авангарда. Это были самые
грязные подонки Шеррина - оборванные, голодные, кипящие ненавистью - то
есть, естественные подданные "Соседа Джумаля". Большинство из них были
мертвенно-бледными, костлявыми; женщины - молодые фурии с высохшими
отвисшими грудями и потасканными лицами, мужчины - как взбесившиеся
огородные пугала. Глядя на них, нельзя было не испытать смешанные чувства
сострадания и отвращения, горя и омерзения.
Несмотря на свой жалкий вид, вторгшиеся вызывали скорее страх, чем
жалость. Воинственная яростная энергия одушевляла всю эту отвратительную
толпу. Они потекли вперед по главному проходу шумным, смрадным,
неостановимым потоком. Депутаты невольно расступались перед ними, а тех,
кто не успел, грубо отталкивали в сторону. Толпа продвигалась к трибуне, и
все яснее в лавине их голосов можно было различить повторяющиеся выкрики:
- Долой Нирьена! Смерть! Смерть! Смерть! Долой Нирьена! Смерть!
Смерть! Смерть!
- Граждане, что вам здесь нужно? - осведомился с трибуны Уисс в'Алёр.
И многочисленные голоса завопили в ответ строго по сценарию:
- Хотим честный Конгресс!
- Долой Нирьена и его презренную шайку!
- Приказывает народ Вонара, мы же - ваши слуги. - Уисс торжественно
склонил голову и увидел, что дымка перед ним рдеет жгучей радостью.
- Тогда очистим этот дом!
И тут более или менее внятные слова потонули в криках и воплях.
Начавшийся шум был уже физически невыносим, и многие депутаты кричали во
всю силу своих легких, зажав руками уши.
Однако этот чудовищный гвалт нисколько не смутил прибывших. С
ловкостью, которая заставляла предположить существование изначального
плана и даже репетиций, бесформенная на вид колонна дрогнула, затем
разделилась надвое, изогнувшись наподобие щупальцев, и окружила Шорви
Нирьена и его ближайших помощников. Намеченные жертвы насильно сорвали с
мест и потащили, а некоторых даже понесли через проход по залу к дверям.
Кое-кто сопротивлялся - умолял, спорил, бранился, - но все оказалось
тщетным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
но дальше не продвинулся.
- Лжец! - завопил Уисс в'Алёр, и его сжатый кулак яростно ударил по
трибуне. Решив почти на уровне подсознания, что настал момент для вспышки
праведного гнева, он словно отпустил поводья, дав волю чувствам. Его лицо
густо побагровело, выпученные глаза заблестели, голос поднялся до
оглушительного, ничем не сдерживаемого вопля: - Лжец! Мы не хотим больше
слов из твоих уст, от которых несет мертвечиной! Ты, шанкр! Ты, гнусный
лжец!
Некоторое время депутаты сидели оглушенные и ничего не понимающие.
Затем дымка над экспроприационистами вспыхнула ярко-алым, и союзники Уисса
разразились сумасшедшими, почти исступленными, историческими
аплодисментами. Вздымая узкую грудь, Уисс упивался ими. Но затягивать было
нельзя - он рисковал утратить собственный раж. Взмах рукой, и его
марионетки притихли.
- Я не потерплю выпадов против моей личности, тем более от
преступного подонка, рядящегося в тогу респектабельности! - завопил Уисс.
- Я не позволю лжецам и предателям клеветать на меня! Я патриот, но не
мученик, и если стану мучеником, то только ради моей отчизны!
Вой одобрения со стороны Красных Ромбов. Нирьен пытался ответить, но
его не было слышно.
- Шорви Нирьен посягнул на мою честь, - продолжил Уисс, явно
распаляясь, но краешком сознания трезво наблюдая за залом и контролируя
обстановку, - и тут он промахнулся, потому что теперь я обязан ответить. Я
обвинен, оклеветан, оскорблен, и у меня теперь нет иного выхода, кроме
самозащиты. Что ж, да будет так. Он сам навлек на себя все это. Друзья мои
и коллеги-депутаты, вы просили меня назвать имена тех, кто заодно с
врагами Свободы. Заговор этот тайный, его участники многочисленны. Но над
ними стоит один человек, злобная волна которого направляет эту силу, и его
предательство отравляет весь Конгресс. Человек этот - Шорви Нирьен! Вот
наш изменник - Нирьен! Нирьен! - Вытянутый указательный палец словно
протыкал насквозь заклятого врага.
Тут началось светопреставление. Все депутаты кричали одновременно,
шум стоял невыносимый. Несправедливо обвиненный в измене делал отчаянные
попытки что-то сказать без малейшей надежды быть услышанным. Не слышно
было и Фрезеля, Риклерка и других верных нирьенистов, пытавшихся выступить
в защиту своего вождя. Время шло, а шум все продолжался, пока Уисс не
решил прервать его. Он поднял обе руки, и его голос перекрыл общий гул:
- Я требую выдворить Нирьена и его сообщников с этого собрания.
Конституционный Конгресс должен быть чистым!
Тут же, как ответный удар фехтовальщика, послышался голос Нирьена,
который таким образом на краткое мгновение заставил себя слушать:
- Я настаиваю на своем праве ответить на эти обвинения.
Снова поднялся дикий гвалт, к тому же усиленный звоном колокольчика.
Еще некоторое время Нирьен произносил никому не слышные слова, потом,
оскорбленно махнув рукой, с решительным видом направился к трибуне. Однако
эту возможность явно предвидели и были к ней готовы. На его пути встали
экспроприационисты, в чьи ряды в большом числе были внедрены
народогвардейцы. И хотя Нирьен пытался обходить их, отталкивать и
протискиваться, пройти к трибуне ему не удалось. Так же они загородили
путь Фрезелю и Риклерку. Один из народогвардейцев толкнул Риклерка, и
разъяренный нирьенист ударил того кулаком. Увидев эту сцену со своего
возвышения, Уисс немедленно воспользовался ситуацией.
- Они дерутся, как хулиганы, - вскричал он, и, как всегда, когда Уисс
говорил, вопли утихли и он был услышан. - Они оскорбляют всех нас. Это они
учиняют в нашем собрании насилие, от них, продажных изменников, исходит
клевета. Будем ли мы и дальше терпеть это, или Конституционный Конгресс
избавится от них?
Снова бешеная какофония звуков, в которой потерялись настоятельные
выкрики Шорви Нирьена и его друзей. Чутко отслеживавший перемены
настроений зала, Уисс рассудил, что решающий момент настал. Почти
незаметно он подал сигнал человеку в коричнево-алом, стоящему у больших
двойных дверей в дальнем конце зала. Народогвардеец, напряженно ожидавший
этого знака, отодвинул засов и широко распахнул двери.
Снаружи донесся рев - низкий, мощный, глухой. По сравнению с его
первобытной дикостью истерические выкрики депутатов Конгресса показались
вполне обычным нудным повизгиванием. Секундой позже в Старую Ратушу
ворвалась орда горожан в сопровождении отряда Авангарда. Это были самые
грязные подонки Шеррина - оборванные, голодные, кипящие ненавистью - то
есть, естественные подданные "Соседа Джумаля". Большинство из них были
мертвенно-бледными, костлявыми; женщины - молодые фурии с высохшими
отвисшими грудями и потасканными лицами, мужчины - как взбесившиеся
огородные пугала. Глядя на них, нельзя было не испытать смешанные чувства
сострадания и отвращения, горя и омерзения.
Несмотря на свой жалкий вид, вторгшиеся вызывали скорее страх, чем
жалость. Воинственная яростная энергия одушевляла всю эту отвратительную
толпу. Они потекли вперед по главному проходу шумным, смрадным,
неостановимым потоком. Депутаты невольно расступались перед ними, а тех,
кто не успел, грубо отталкивали в сторону. Толпа продвигалась к трибуне, и
все яснее в лавине их голосов можно было различить повторяющиеся выкрики:
- Долой Нирьена! Смерть! Смерть! Смерть! Долой Нирьена! Смерть!
Смерть! Смерть!
- Граждане, что вам здесь нужно? - осведомился с трибуны Уисс в'Алёр.
И многочисленные голоса завопили в ответ строго по сценарию:
- Хотим честный Конгресс!
- Долой Нирьена и его презренную шайку!
- Приказывает народ Вонара, мы же - ваши слуги. - Уисс торжественно
склонил голову и увидел, что дымка перед ним рдеет жгучей радостью.
- Тогда очистим этот дом!
И тут более или менее внятные слова потонули в криках и воплях.
Начавшийся шум был уже физически невыносим, и многие депутаты кричали во
всю силу своих легких, зажав руками уши.
Однако этот чудовищный гвалт нисколько не смутил прибывших. С
ловкостью, которая заставляла предположить существование изначального
плана и даже репетиций, бесформенная на вид колонна дрогнула, затем
разделилась надвое, изогнувшись наподобие щупальцев, и окружила Шорви
Нирьена и его ближайших помощников. Намеченные жертвы насильно сорвали с
мест и потащили, а некоторых даже понесли через проход по залу к дверям.
Кое-кто сопротивлялся - умолял, спорил, бранился, - но все оказалось
тщетным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238