Отныне ни один из жителей Вонара не будет юридически привязан
к земле сеньора.
К негодованию большинства Возвышенных, Дунулас согласился на все
поставленные условия - даже на последнее. Это было выше всякого понимания
- король, видимо, подчинился беспрекословно. Разумеется, на него оказали
значительное давление, и все же его готовность подчиняться, пожалуй,
определенно предполагала добровольность. Естественно, эти бандиты начинали
думать, что монарх сочувствует их затеям. Теперь, как передавала молва,
его чествовали в банкетном зале, подвывая, пуская вздохи и слюни.
Расчувствовавшись, мятежники провозгласили его "Другом народа", жали руку,
трясли за плечо и даже хлопали по спине. И король сносил все эти
оскорбления, а королева стояла рядом, скрывая унижение и душевную боль за
слабой застывшей улыбкой. Это зрелище было столь отвратительно, что даже
самые оптимистичные из Возвышенных утешали себя надеждой на королевское
коварство, в то время как наиболее здравомыслящие в душе презирали
слабоволие короля.
Элистэ восприняла эти новости со смешанными чувствами. С одной
стороны, она была напугана, встревожена и пыталась представить себе
перемены, которые теперь вторгнутся в ее мир. Но в то же время какая-то
часть сознания отказывалась поверить в реальность происходящего. Она
попыталась убедить себя, что все уляжется само собой, и отчасти преуспела
в этом. Элистэ надеялась, что на самом деле мало что изменится, если
изменится вообще, и жизнь потечет по-прежнему. Когда же она задумалась об
освобождении серфов (недальновидно затевать такую акцию, ведь что будут
делать со своей новой свободой эти неполноценные, во всем зависящие от
покровительства и руководства Возвышенных?), то невольно вспомнила Дрефа
сын-Цино. Где бы он сейчас ни находился, в Вонаре или за его пределами, он
услышит о происшедшем и будет знать, что свободен, несмотря на клеймо
Дерривалей на его теле. Она попыталась представить себе его реакцию,
восстановить в памяти облик Дрефа. Но тщетно. Вспоминались лишь его
высокая, худощавая, подвижная фигура в кафтане и сабо северного
крестьянина, черные глаза, сверкавшие живым умом, белозубая улыбка на
тонком загорелом лице - то есть тот Дреф, каким она всегда знала его в
отцовском поместье. Но теперь он, быть может, совсем иной. Как беглый серф
Дреф, вероятно, изменил внешность с той изобретательностью и мастерством,
которыми всегда славился, и его, наверно, теперь трудно узнать. Странно,
что эта мысль беспокоила ее, хотя вряд ли им доведется еще встретиться,
если только Дреф не решит вернуться в Дерриваль. В конце концов, там
остались его отец и сестра, и теперь он мог не опасаться наказания,
хватило бы только выдержки стерпеть враждебность маркиза во Дерриваля.
Элистэ, сама того не сознавая, покачала головой. Дреф, несмотря на
нынешнюю безнаказанность, вряд ли предпримет такую попытку. Маркиз с его
безжалостной мстительностью никогда не позабудет серфа, который свалил его
с ног при всей челяди, пустил ему кровь из Возвышенного носа, а потом
оставил в дураках, избежав наказания. Да, отец никогда не простит ему
этого. Несмотря на всякое там освобождение, жизнь Дрефа в Дерривале не
стоила ни единого су. Нет, больше она его не увидит.
Четыре девушки из Лиловой комнаты спустились в усыпанную осколками
Галерею Королев, где Возвышенные, против своей воли, находились вместе с
вездесущими праздношатающимися плебеями. Там был Стацци во Крев вместе с
во Ренашем, во Фурно и многие другие кавалеры, некогда жизнерадостные и
учтивые, а теперь напряженные и встревоженные. При появлении кого-нибудь
из мятежников разговоры тут же прекращались. Информация, которой они
располагали, была достаточно скудной, и в течение ближайших часов ничего
нового не предвиделось. Всюду говорили о том, что королю, измученному
после долгих ночных трудов, наконец позволили некоторое время отдохнуть в
собственных апартаментах. Позже совещание должно возобновиться, но пока
Дунулас спал. Спали и многие простолюдины - развалившись в креслах и на
кушетках или растянувшись на полу у стен. Они, разумеется, понимали, где
находятся, но, видимо, им было все равно и они облегчались где попало - в
камины, в напольные фарфоровые вазы, просто по углам. Запах стоял такой,
что находиться в галерее можно было только благодаря постоянному притоку
осеннего воздуха, вливающегося через разбитые окна. Элистэ содрогнулась от
отвращения. Меранотте приложила к лицу надушенный платок, а Неан и Гизин,
не скрываясь, заткнули носы.
О, какие отвратительные эти простолюдины! Свиньи, грязные свиньи,
обожающие грязь, в которой сами барахтались. Они не могут здесь
находиться. Величие Бевиэра священно, но этим тварям неведомы ни красота,
ни традиции, ни художественные достижения, ни сама цивилизация.
Кипя негодованием, Элистэ подошла к окну, чтобы глотнуть свежего
воздуха. Двор и дворцовый парк внизу были черны от толп, все еще молчаливо
ожидавших развития событии, как они ждали всю ночь, словно замызганное
стадо свиней, идущих на бойню. Справа и слева, сверху и снизу, куда бы ни
падал ее взгляд, она видела этих людей. Они были повсюду.
Элистэ больше не могла выносить их зловония, неумеренно громких
голосов. Ей надо выбраться отсюда. Резко отвернувшись от окна, она
поспешила уйти из галереи, не обращая внимания на любопытные взгляды.
Назад, в свою фрейлинскую - разумеется, она уже не могла служить настоящим
убежищем, но ничего лучшего ей сейчас не найти. Там, к счастью, не было
посторонних, и она не так остро ощущала эту тяжесть в голове и на сердце.
Элистэ обнаружила, что изнемогает от усталости. Кэрт уложила ее в постель,
и девушка тут же уснула.
Было уже около полудня, когда яркие солнечные лучи, падающие сквозь
незанавешенные окна, разбудили ее. Элистэ с неохотой открыла глаза. В ней
жило отчетливое неприятное чувство, что в этом ярком мире что-то неладно.
Но она не сразу вспомнила, что именно. Вид рослой тощей женщины, рывшейся
в корзине, стоявшей в нескольких футах от ее кровати, живо напомнил о
событиях вчерашнего дня и ночи. Гнев с новой силой вспыхнул в сердце
Элистэ, и она ни на секунду не задумалась о последствиях. Отбросив одеяло,
девушка соскочила с постели и спокойно приказала: "Не трогай это!" Лицо ее
было белым как полотно, губы сжаты, глаза сверкали.
Женщина медленно повернулась и оглядела ее. Затем, пожав плечами,
бросила на пол охапку шелковых чулок и выплыла вон из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
к земле сеньора.
К негодованию большинства Возвышенных, Дунулас согласился на все
поставленные условия - даже на последнее. Это было выше всякого понимания
- король, видимо, подчинился беспрекословно. Разумеется, на него оказали
значительное давление, и все же его готовность подчиняться, пожалуй,
определенно предполагала добровольность. Естественно, эти бандиты начинали
думать, что монарх сочувствует их затеям. Теперь, как передавала молва,
его чествовали в банкетном зале, подвывая, пуская вздохи и слюни.
Расчувствовавшись, мятежники провозгласили его "Другом народа", жали руку,
трясли за плечо и даже хлопали по спине. И король сносил все эти
оскорбления, а королева стояла рядом, скрывая унижение и душевную боль за
слабой застывшей улыбкой. Это зрелище было столь отвратительно, что даже
самые оптимистичные из Возвышенных утешали себя надеждой на королевское
коварство, в то время как наиболее здравомыслящие в душе презирали
слабоволие короля.
Элистэ восприняла эти новости со смешанными чувствами. С одной
стороны, она была напугана, встревожена и пыталась представить себе
перемены, которые теперь вторгнутся в ее мир. Но в то же время какая-то
часть сознания отказывалась поверить в реальность происходящего. Она
попыталась убедить себя, что все уляжется само собой, и отчасти преуспела
в этом. Элистэ надеялась, что на самом деле мало что изменится, если
изменится вообще, и жизнь потечет по-прежнему. Когда же она задумалась об
освобождении серфов (недальновидно затевать такую акцию, ведь что будут
делать со своей новой свободой эти неполноценные, во всем зависящие от
покровительства и руководства Возвышенных?), то невольно вспомнила Дрефа
сын-Цино. Где бы он сейчас ни находился, в Вонаре или за его пределами, он
услышит о происшедшем и будет знать, что свободен, несмотря на клеймо
Дерривалей на его теле. Она попыталась представить себе его реакцию,
восстановить в памяти облик Дрефа. Но тщетно. Вспоминались лишь его
высокая, худощавая, подвижная фигура в кафтане и сабо северного
крестьянина, черные глаза, сверкавшие живым умом, белозубая улыбка на
тонком загорелом лице - то есть тот Дреф, каким она всегда знала его в
отцовском поместье. Но теперь он, быть может, совсем иной. Как беглый серф
Дреф, вероятно, изменил внешность с той изобретательностью и мастерством,
которыми всегда славился, и его, наверно, теперь трудно узнать. Странно,
что эта мысль беспокоила ее, хотя вряд ли им доведется еще встретиться,
если только Дреф не решит вернуться в Дерриваль. В конце концов, там
остались его отец и сестра, и теперь он мог не опасаться наказания,
хватило бы только выдержки стерпеть враждебность маркиза во Дерриваля.
Элистэ, сама того не сознавая, покачала головой. Дреф, несмотря на
нынешнюю безнаказанность, вряд ли предпримет такую попытку. Маркиз с его
безжалостной мстительностью никогда не позабудет серфа, который свалил его
с ног при всей челяди, пустил ему кровь из Возвышенного носа, а потом
оставил в дураках, избежав наказания. Да, отец никогда не простит ему
этого. Несмотря на всякое там освобождение, жизнь Дрефа в Дерривале не
стоила ни единого су. Нет, больше она его не увидит.
Четыре девушки из Лиловой комнаты спустились в усыпанную осколками
Галерею Королев, где Возвышенные, против своей воли, находились вместе с
вездесущими праздношатающимися плебеями. Там был Стацци во Крев вместе с
во Ренашем, во Фурно и многие другие кавалеры, некогда жизнерадостные и
учтивые, а теперь напряженные и встревоженные. При появлении кого-нибудь
из мятежников разговоры тут же прекращались. Информация, которой они
располагали, была достаточно скудной, и в течение ближайших часов ничего
нового не предвиделось. Всюду говорили о том, что королю, измученному
после долгих ночных трудов, наконец позволили некоторое время отдохнуть в
собственных апартаментах. Позже совещание должно возобновиться, но пока
Дунулас спал. Спали и многие простолюдины - развалившись в креслах и на
кушетках или растянувшись на полу у стен. Они, разумеется, понимали, где
находятся, но, видимо, им было все равно и они облегчались где попало - в
камины, в напольные фарфоровые вазы, просто по углам. Запах стоял такой,
что находиться в галерее можно было только благодаря постоянному притоку
осеннего воздуха, вливающегося через разбитые окна. Элистэ содрогнулась от
отвращения. Меранотте приложила к лицу надушенный платок, а Неан и Гизин,
не скрываясь, заткнули носы.
О, какие отвратительные эти простолюдины! Свиньи, грязные свиньи,
обожающие грязь, в которой сами барахтались. Они не могут здесь
находиться. Величие Бевиэра священно, но этим тварям неведомы ни красота,
ни традиции, ни художественные достижения, ни сама цивилизация.
Кипя негодованием, Элистэ подошла к окну, чтобы глотнуть свежего
воздуха. Двор и дворцовый парк внизу были черны от толп, все еще молчаливо
ожидавших развития событии, как они ждали всю ночь, словно замызганное
стадо свиней, идущих на бойню. Справа и слева, сверху и снизу, куда бы ни
падал ее взгляд, она видела этих людей. Они были повсюду.
Элистэ больше не могла выносить их зловония, неумеренно громких
голосов. Ей надо выбраться отсюда. Резко отвернувшись от окна, она
поспешила уйти из галереи, не обращая внимания на любопытные взгляды.
Назад, в свою фрейлинскую - разумеется, она уже не могла служить настоящим
убежищем, но ничего лучшего ей сейчас не найти. Там, к счастью, не было
посторонних, и она не так остро ощущала эту тяжесть в голове и на сердце.
Элистэ обнаружила, что изнемогает от усталости. Кэрт уложила ее в постель,
и девушка тут же уснула.
Было уже около полудня, когда яркие солнечные лучи, падающие сквозь
незанавешенные окна, разбудили ее. Элистэ с неохотой открыла глаза. В ней
жило отчетливое неприятное чувство, что в этом ярком мире что-то неладно.
Но она не сразу вспомнила, что именно. Вид рослой тощей женщины, рывшейся
в корзине, стоявшей в нескольких футах от ее кровати, живо напомнил о
событиях вчерашнего дня и ночи. Гнев с новой силой вспыхнул в сердце
Элистэ, и она ни на секунду не задумалась о последствиях. Отбросив одеяло,
девушка соскочила с постели и спокойно приказала: "Не трогай это!" Лицо ее
было белым как полотно, губы сжаты, глаза сверкали.
Женщина медленно повернулась и оглядела ее. Затем, пожав плечами,
бросила на пол охапку шелковых чулок и выплыла вон из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238