В наши дни осталось очень мало людей,
согласных подвергнуть себя лишениям и испытаниям, чтобы сохранить и
приумножить древнее знание. Мне нравится думать, что мои открытия имеют
ценность. Как бы то ни было, прав я или нет, я ни разу не пожалел о своем
решении.
- Что ж, дядюшка, по-моему, это благородный выбор, - сказала Элистэ.
- Ты правда так думаешь, милая? - с надеждой спросил Кинц.
- Конечно. Но почему вы никогда прежде не рассказывали мне эту
интересную историю, а сегодня рассказываете? А, я догадалась, вы хотите,
чтобы я отвлеклась от своих тревог.
- Умная девочка! Ты такая сообразительная, мне за тобой просто не
угнаться!
- О, если бы это было правдой! Но я рада, дядюшка, что вы мною
довольны. И все же, - заключила Элистэ, - мне такая жизнь не понравилась
бы. Хорошо, что я не обладаю волшебным даром.
- Как знать, как знать. В нашем роду он передается по наследству.
Если ты как следует покопаешься в себе, то можешь обнаружить скрытый
талант. Представь только, милая, какое сокровище ты обретешь! А я бы с
радостью тебе помог.
- Ну уж нет! Спасибо. Хватит с меня уроков, занятий и всех прочих
подобных ужасов. Я хочу интересной жизни, хочу новых событий, развлечений.
- Для меня развлечение - "Голубая кошечка". А для тебя?
- Мне будет весело в Шеррине, я знаю! На следующей неделе я
отправляюсь туда. Мне предстоит стать фрейлиной Чести при ее величестве.
Подумать только - всего несколько дней, и я окажусь при дворе!
- Никогда не бывал при дворе, - вздохнул дядюшка Кинц. - И что же
тебя там ожидает, моя дорогая?
- Все лучшее на свете, дядюшка. Там будут самые знаменитые люди из
известных фамилий, музыка, танцы, театры, кукольные представления, игры,
охоты, балы, пикники, званые ужины, маскарады, великолепные туалеты,
драгоценности и много-много всякого другого. Все хотят попасть ко двору.
- Так-таки все?
- Ну, все, кто может себе это позволить, конечно. Все, кто хочет
находиться в центре.
- В центре чего?
- Новостей, удовольствий, всего лучшего, что есть на свете.
- В твоих устах это звучит очень заманчиво, милая. Надеюсь, ты не
разочаруешься. Но я буду скучать по тебе.
- И я тоже, дядюшка. Однако не расстраивайтесь - я же уезжаю не в
общину Божениль на пятнадцать лет. До Шеррина всего шесть дней езды в
карете при хорошей погоде. Кроме того, я буду приезжать в Дерриваль
несколько раз в год и приходить к вам в гости.
- Придется утешаться этим. Расскажи-ка мне, детка, о своем
предстоящем путешествии подробнее.
Элистэ охотно повиновалась, сообщив дядюшке массу всяческих сведений
о своих планах, надеждах, сомнениях, а также о гардеробе, который
отправится с ней в Шеррин. Тема была столь увлекательной, что она на время
совершенно забыла о Дрефе сын-Цино. Кроме того, по ее глубокому убеждению,
с той самой минуты, как дядюшка Кинц согласился ему помочь, Дрефа можно
уже считать спасенным. Несмотря на свою кажущуюся рассеянность и
беспомощность, дядюшка неизменно делал все, за что брался. Ни разу Элистэ
не приходилось разочароваться, если Кинц во Дерриваль ей что-то обещал. А
сейчас он ясно и недвусмысленно согласился помочь. Вот почему Элистэ
беззаботно болтала о грядущей шерринской жизни всю дорогу: и в лесу, и
возле пруда, и среди полей, когда они пробирались меж виноградников к
замку. Дядюшка Кинц слушал племянницу с неослабевающим интересом. Лишь
когда они оказались возле каретного сарая, находившегося в
непосредственной близости от конюшни, он предостерегающе поднес палец к
губам. Элистэ тут же умолкла. Они осторожно обошли постройку с южной
стороны, остановились и выглянули из-за угла.
Луна светила почти у самого горизонта, окутывавшие ее облака заметно
поредели. От угла до приземистого строения конюшни было рукой подать.
Борло сын-Бюни сидел на земле, прислонившись спиной к запертой двери.
Голова кузнеца свисала на грудь, на коленях лежала тяжелая дубина. Борло
спал, загородив своей массивной тушей вход в конюшню.
- Стало быть, это кузнец? - почти беззвучно прошептал дядюшка Кинц. -
Отличный, здоровый экземпляр. Какая замечательная мышечная масса!
- Да, редкостный громила. Как же нам мимо него пробраться?
- Придется прибегнуть к чарам. Но ты не пугайся, обещаешь?
Элистэ кивнула, и дядюшка одобрительно погладил ее по щеке.
- Какая храбрая девочка.
Он сложил руки на груди, склонил голову и застыл. Элистэ наблюдала с
любопытством. Трюки дядюшки Кинца всегда были необычайно увлекательны. Что
он придумал на сей раз? Может быть, Поющее облако, как на день ее рождения
в прошлом году? Огненные цветы? Призрачного жирафа? Шли секунды, но ничего
не происходило, и на смену любопытству пришло беспокойство. Обычно чары
дядюшки срабатывали моментально. Может, на этот раз у него ничего не
получится? Вдруг искусство подвело его именно тогда, когда оно нужнее
всего? Элистэ уже хотела задать дядюшке вопрос, но тут Кинц заговорил:
забормотал себе под нос речитативом что-то невразумительное. Голос у него
при этом был странный - гораздо более глубокий и властный, чем обычно. Он
дышал размеренно и ровно, на лице застыло бесстрастное выражение - столь
мало ему свойственное, что Элистэ на мгновение померещилось, будто рядом с
ней не ее милый дядюшка, а какой-то суровый незнакомец. В недоумении она
уставилась на старика, и вдруг ей показалось, что облик его меняется.
Точнее, что-то начало происходить с воздухом вокруг Кинца: он сгустился,
закружился водоворотами, так что глазам стало больно. Элистэ потерла веки,
но лучше от этого не стало. Может быть, дело не в глазах, а в ее сознании?
Элистэ догадывалась, что чары дядюшки влияли не на окружающий мир, а на
восприятие человека, поэтому ее глаза в данный момент не имели никакого
значения - колдовство проникало прямо в мозг. Хоть она любила старика и
доверяла ему, разум ее инстинктивно воспротивился чарам. Она не знала, как
от них защититься. Прямо на глазах дядюшка Кинц вдруг растаял в воздухе.
Элистэ ахнула, уронив лампу. Вместо дядюшки появился гигантский волк,
гораздо крупнее любого настоящего волка. Серая шерсть чудовища светилась
во мраке, грудь покрывал белый и пушистый мех, светлые глаза мерцали
зеленым сиянием.
"Это дядюшка Кинц", - успокаивала себя Элистэ. Она тяжело дышала,
сердце чуть не выпрыгивало из груди, мышцы напряглись, и она едва
удерживалась, чтобы не пуститься наутек. "Это дядюшка Кинц. Он сказал мне,
чтобы я не пугалась, и я ему обещала".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
согласных подвергнуть себя лишениям и испытаниям, чтобы сохранить и
приумножить древнее знание. Мне нравится думать, что мои открытия имеют
ценность. Как бы то ни было, прав я или нет, я ни разу не пожалел о своем
решении.
- Что ж, дядюшка, по-моему, это благородный выбор, - сказала Элистэ.
- Ты правда так думаешь, милая? - с надеждой спросил Кинц.
- Конечно. Но почему вы никогда прежде не рассказывали мне эту
интересную историю, а сегодня рассказываете? А, я догадалась, вы хотите,
чтобы я отвлеклась от своих тревог.
- Умная девочка! Ты такая сообразительная, мне за тобой просто не
угнаться!
- О, если бы это было правдой! Но я рада, дядюшка, что вы мною
довольны. И все же, - заключила Элистэ, - мне такая жизнь не понравилась
бы. Хорошо, что я не обладаю волшебным даром.
- Как знать, как знать. В нашем роду он передается по наследству.
Если ты как следует покопаешься в себе, то можешь обнаружить скрытый
талант. Представь только, милая, какое сокровище ты обретешь! А я бы с
радостью тебе помог.
- Ну уж нет! Спасибо. Хватит с меня уроков, занятий и всех прочих
подобных ужасов. Я хочу интересной жизни, хочу новых событий, развлечений.
- Для меня развлечение - "Голубая кошечка". А для тебя?
- Мне будет весело в Шеррине, я знаю! На следующей неделе я
отправляюсь туда. Мне предстоит стать фрейлиной Чести при ее величестве.
Подумать только - всего несколько дней, и я окажусь при дворе!
- Никогда не бывал при дворе, - вздохнул дядюшка Кинц. - И что же
тебя там ожидает, моя дорогая?
- Все лучшее на свете, дядюшка. Там будут самые знаменитые люди из
известных фамилий, музыка, танцы, театры, кукольные представления, игры,
охоты, балы, пикники, званые ужины, маскарады, великолепные туалеты,
драгоценности и много-много всякого другого. Все хотят попасть ко двору.
- Так-таки все?
- Ну, все, кто может себе это позволить, конечно. Все, кто хочет
находиться в центре.
- В центре чего?
- Новостей, удовольствий, всего лучшего, что есть на свете.
- В твоих устах это звучит очень заманчиво, милая. Надеюсь, ты не
разочаруешься. Но я буду скучать по тебе.
- И я тоже, дядюшка. Однако не расстраивайтесь - я же уезжаю не в
общину Божениль на пятнадцать лет. До Шеррина всего шесть дней езды в
карете при хорошей погоде. Кроме того, я буду приезжать в Дерриваль
несколько раз в год и приходить к вам в гости.
- Придется утешаться этим. Расскажи-ка мне, детка, о своем
предстоящем путешествии подробнее.
Элистэ охотно повиновалась, сообщив дядюшке массу всяческих сведений
о своих планах, надеждах, сомнениях, а также о гардеробе, который
отправится с ней в Шеррин. Тема была столь увлекательной, что она на время
совершенно забыла о Дрефе сын-Цино. Кроме того, по ее глубокому убеждению,
с той самой минуты, как дядюшка Кинц согласился ему помочь, Дрефа можно
уже считать спасенным. Несмотря на свою кажущуюся рассеянность и
беспомощность, дядюшка неизменно делал все, за что брался. Ни разу Элистэ
не приходилось разочароваться, если Кинц во Дерриваль ей что-то обещал. А
сейчас он ясно и недвусмысленно согласился помочь. Вот почему Элистэ
беззаботно болтала о грядущей шерринской жизни всю дорогу: и в лесу, и
возле пруда, и среди полей, когда они пробирались меж виноградников к
замку. Дядюшка Кинц слушал племянницу с неослабевающим интересом. Лишь
когда они оказались возле каретного сарая, находившегося в
непосредственной близости от конюшни, он предостерегающе поднес палец к
губам. Элистэ тут же умолкла. Они осторожно обошли постройку с южной
стороны, остановились и выглянули из-за угла.
Луна светила почти у самого горизонта, окутывавшие ее облака заметно
поредели. От угла до приземистого строения конюшни было рукой подать.
Борло сын-Бюни сидел на земле, прислонившись спиной к запертой двери.
Голова кузнеца свисала на грудь, на коленях лежала тяжелая дубина. Борло
спал, загородив своей массивной тушей вход в конюшню.
- Стало быть, это кузнец? - почти беззвучно прошептал дядюшка Кинц. -
Отличный, здоровый экземпляр. Какая замечательная мышечная масса!
- Да, редкостный громила. Как же нам мимо него пробраться?
- Придется прибегнуть к чарам. Но ты не пугайся, обещаешь?
Элистэ кивнула, и дядюшка одобрительно погладил ее по щеке.
- Какая храбрая девочка.
Он сложил руки на груди, склонил голову и застыл. Элистэ наблюдала с
любопытством. Трюки дядюшки Кинца всегда были необычайно увлекательны. Что
он придумал на сей раз? Может быть, Поющее облако, как на день ее рождения
в прошлом году? Огненные цветы? Призрачного жирафа? Шли секунды, но ничего
не происходило, и на смену любопытству пришло беспокойство. Обычно чары
дядюшки срабатывали моментально. Может, на этот раз у него ничего не
получится? Вдруг искусство подвело его именно тогда, когда оно нужнее
всего? Элистэ уже хотела задать дядюшке вопрос, но тут Кинц заговорил:
забормотал себе под нос речитативом что-то невразумительное. Голос у него
при этом был странный - гораздо более глубокий и властный, чем обычно. Он
дышал размеренно и ровно, на лице застыло бесстрастное выражение - столь
мало ему свойственное, что Элистэ на мгновение померещилось, будто рядом с
ней не ее милый дядюшка, а какой-то суровый незнакомец. В недоумении она
уставилась на старика, и вдруг ей показалось, что облик его меняется.
Точнее, что-то начало происходить с воздухом вокруг Кинца: он сгустился,
закружился водоворотами, так что глазам стало больно. Элистэ потерла веки,
но лучше от этого не стало. Может быть, дело не в глазах, а в ее сознании?
Элистэ догадывалась, что чары дядюшки влияли не на окружающий мир, а на
восприятие человека, поэтому ее глаза в данный момент не имели никакого
значения - колдовство проникало прямо в мозг. Хоть она любила старика и
доверяла ему, разум ее инстинктивно воспротивился чарам. Она не знала, как
от них защититься. Прямо на глазах дядюшка Кинц вдруг растаял в воздухе.
Элистэ ахнула, уронив лампу. Вместо дядюшки появился гигантский волк,
гораздо крупнее любого настоящего волка. Серая шерсть чудовища светилась
во мраке, грудь покрывал белый и пушистый мех, светлые глаза мерцали
зеленым сиянием.
"Это дядюшка Кинц", - успокаивала себя Элистэ. Она тяжело дышала,
сердце чуть не выпрыгивало из груди, мышцы напряглись, и она едва
удерживалась, чтобы не пуститься наутек. "Это дядюшка Кинц. Он сказал мне,
чтобы я не пугалась, и я ему обещала".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238