- Ответьте, и все
прекратится.
"Нет".
Само время свихнулось в подвалах "Гробницы", ибо только сдвиг во
времени мог объяснить быстроту, с какой вызрели отложенные мухами яйца. Им
потребовались секунды, чтобы превратиться в личинки, и вот уже целое
войско белых мерзких червей закишело в разъеденной гнилью плоти, служившей
им одновременно и домом, и пищей. Элистэ словно обрядилась в белый
шевелящийся саван.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Трубный глас, и нельзя не ответить. Но как он не понимает, что она не
может открыть рот - в горло полезут личинки и мухи, проберутся в самое
нутро! Разве ему невдомек, что она этого никогда не допустит? Она и хотела
бы ответить, да не способна - как он не видит?!
"Не видит, потому что знает - все это наваждение, созданное
Пыточницей, которой он управляет".
И тут недавно обретенный опыт пришел Элистэ на помощь. Долгие часы
общения с дядюшкой Кинцем и напряженные упражнения неожиданно даровали ей
силы. Она признала наваждение, однако ее сознание, одурманенное ужасом и
тошнотворным омерзением, не сумело его развеять. Она не смогла даже
собраться с мыслями и настроиться. Попыталась - но ничего не вышло.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"Нет".
Она хранила молчание. Пока еще это ей удавалось.
Пыточница, призванная сломить и подчинить волю жертвы, вероятно,
почувствовала сопротивление и сменила наваждение.
Элистэ ощутила неимоверную боль во всем теле, словно кто-то
выкручивал ей суставы и дробил кости. Ее кости. Они начали пронзительно
вибрировать, точно хрусталь в ответ на верхние ноты сопрано. Невозможно.
Нереально. Однако она ощущала самую настоящую боль и ужас. Кости дрожали
от вибрации, хрустели, отделяясь одна от другой; ее скелет распадался, и
не только в сочленениях. Послышался треск - так ломается высохший сук, - и
Элистэ закричала. Лучевая кость ее правой руки высвободилась резким
рывком, пробила белую пастозную ткань и вышла наружу, вспоров гниющую
кожу. Фонтаном хлынула темная кровь, посыпались обрывки разложившейся
плоти и личинки. А вонь, вонь...
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"Нет. Это всего лишь наваждение".
Наваждение?! Для Элистэ оно становилось реальностью - по мере того
как кости расщеплялись одна за другой, их длинные зазубренные края ножами
рассекали мышцы на руках и ногах, обломки ребер проваливались вниз,
впивались во внутренности. И кровь, и вонь, и гудение мушиных полчищ...
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"НЕТ!"
Она попыталась вспомнить, чему ее учил дядюшка Кинц, попыталась
преодолеть наваждение - но куда там! Охваченное слепым ужасом, сознание
отказывалось повиноваться.
Пыточница щелкнула с металлическим звоном - наваждение вновь
изменилось.
Правая рука вскинулась и задергалась под ремнями. Элистэ была ни при
чем - рука действовала сама по себе, словно наделенная самостоятельной
жизнью. Она не удержалась и глянула: треснувшая плечевая кость повернулась
и выдралась из сустава. Последний рывок - и сухожилия с остатками
соединительной ткани лопнули. Отделившаяся от тела кость медленно
выпросталась из ошметков плеча. Она все еще выглядела обычной человеческой
костью - белой, с обрывками сухожилий и связок. Но вот трещины на кости
непонятным образом затянулись, она обрела змеиную гибкость, а глубокая
выемка в ее нижней части превратилась в пасть, полную больших и острых,
как у крысы, зубов.
Кость медленно двинулась вверх по телу Элистэ, пугая мух, которые
взлетали черными облаками. Проползла по животу, по груди, задержалась у
горла, видимо, заинтересованная биением сонной артерии. Затем
вскарабкалась на лицо; хотя оно было укрыто железным забралом, Элистэ
почему-то ощущала вес и трение твердой и в то же время на удивление гибкой
твари, что проползла по губам, по носу, по веку и взобралась на лоб. Там
она остановилась, раскинувшись поперек лица во всю свою длину, замерла - и
через миг острые крысиные зубы впились в голову Элистэ.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Почему она не умерла или хотя бы не потеряла сознание? Как мало
осталось в ней мужества - на каплю, не больше.
По скальпу заструились теплые ручейки крови, затем зубы заскребли о
кость. Хлюпающее чавканье уступило место громкому хрусту, с каким мыши
грызут деревянные стены.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Сознание ответило слабой вспышкой неприятия - только острым желанием
поскорее со всем покончить и тупым, однако стойким пониманием обманной
природы происходящего.
Хруст прекратился. Череп был вскрыт, и началось поедание того нежного
серого вещества, которое укрывала в себе черепная коробка; вместе с мозгом
угасали разум и самосознание. Боли она не чувствовала, все тело онемело.
Великая благодать, и все же любые муки были бы лучше этого смертного
оцепенения.
Но потеря восприимчивости оказалась всего лишь первой ступенью.
Сознание Элистэ помутилось. Все от нее уплывало - мысли, воля, память и
даже страх. То, что составляло ее неповторимую личность, съедалось в самом
прямом смысле слова. Ей грозило бездумное, растительное существование - и
страшнее пытки для нее нельзя было измыслить. Она превратится в животное,
если не хуже. И в таком виде ей позволят жить долгие годы.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"В доме номер сто шесть, тупик Слепого Кармана в Крысином квартале".
Это, к несчастью, крепко засело у нее в голове. Чудовище, пожиравшее ее
разум и воспоминания, почему-то не стерло в памяти этот адрес. У нее еще
осталась возможность выдать дядюшку Кинца. Что-то в ней надломилось, и
Элистэ поняла - так и будет. Она перестала сопротивляться, утратила
последние остатки чести и верности - их изничтожили, вернее, сожрали.
Две-три минуты она еще продержится - и все. Она его выдаст, и даже память
о бабушке не сможет этому помешать. Да, в сущности, она уже предала
дядюшку Кинца, хотя роковые слова еще не сорвались с ее губ.
Чудовищность этого понимания, как ни странно, оказалась сильнее всех
ухищрений Пыточницы. Неописуемый ужас сковал Элистэ уста - или привел в
себя; она и сама не сказала бы, что именно, но это не имело значения.
Элистэ поняла одно - на миг, быть может, последний, решающий, к ней
вернулось сознание.
Она собралась с мыслями, вспомнила, чему ее учил Кинц. Даже самое
сильное наваждение не способно противостоять полному неприятию.
Натренированный взор просматривает действительность за обманной завесой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
прекратится.
"Нет".
Само время свихнулось в подвалах "Гробницы", ибо только сдвиг во
времени мог объяснить быстроту, с какой вызрели отложенные мухами яйца. Им
потребовались секунды, чтобы превратиться в личинки, и вот уже целое
войско белых мерзких червей закишело в разъеденной гнилью плоти, служившей
им одновременно и домом, и пищей. Элистэ словно обрядилась в белый
шевелящийся саван.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Трубный глас, и нельзя не ответить. Но как он не понимает, что она не
может открыть рот - в горло полезут личинки и мухи, проберутся в самое
нутро! Разве ему невдомек, что она этого никогда не допустит? Она и хотела
бы ответить, да не способна - как он не видит?!
"Не видит, потому что знает - все это наваждение, созданное
Пыточницей, которой он управляет".
И тут недавно обретенный опыт пришел Элистэ на помощь. Долгие часы
общения с дядюшкой Кинцем и напряженные упражнения неожиданно даровали ей
силы. Она признала наваждение, однако ее сознание, одурманенное ужасом и
тошнотворным омерзением, не сумело его развеять. Она не смогла даже
собраться с мыслями и настроиться. Попыталась - но ничего не вышло.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"Нет".
Она хранила молчание. Пока еще это ей удавалось.
Пыточница, призванная сломить и подчинить волю жертвы, вероятно,
почувствовала сопротивление и сменила наваждение.
Элистэ ощутила неимоверную боль во всем теле, словно кто-то
выкручивал ей суставы и дробил кости. Ее кости. Они начали пронзительно
вибрировать, точно хрусталь в ответ на верхние ноты сопрано. Невозможно.
Нереально. Однако она ощущала самую настоящую боль и ужас. Кости дрожали
от вибрации, хрустели, отделяясь одна от другой; ее скелет распадался, и
не только в сочленениях. Послышался треск - так ломается высохший сук, - и
Элистэ закричала. Лучевая кость ее правой руки высвободилась резким
рывком, пробила белую пастозную ткань и вышла наружу, вспоров гниющую
кожу. Фонтаном хлынула темная кровь, посыпались обрывки разложившейся
плоти и личинки. А вонь, вонь...
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"Нет. Это всего лишь наваждение".
Наваждение?! Для Элистэ оно становилось реальностью - по мере того
как кости расщеплялись одна за другой, их длинные зазубренные края ножами
рассекали мышцы на руках и ногах, обломки ребер проваливались вниз,
впивались во внутренности. И кровь, и вонь, и гудение мушиных полчищ...
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"НЕТ!"
Она попыталась вспомнить, чему ее учил дядюшка Кинц, попыталась
преодолеть наваждение - но куда там! Охваченное слепым ужасом, сознание
отказывалось повиноваться.
Пыточница щелкнула с металлическим звоном - наваждение вновь
изменилось.
Правая рука вскинулась и задергалась под ремнями. Элистэ была ни при
чем - рука действовала сама по себе, словно наделенная самостоятельной
жизнью. Она не удержалась и глянула: треснувшая плечевая кость повернулась
и выдралась из сустава. Последний рывок - и сухожилия с остатками
соединительной ткани лопнули. Отделившаяся от тела кость медленно
выпросталась из ошметков плеча. Она все еще выглядела обычной человеческой
костью - белой, с обрывками сухожилий и связок. Но вот трещины на кости
непонятным образом затянулись, она обрела змеиную гибкость, а глубокая
выемка в ее нижней части превратилась в пасть, полную больших и острых,
как у крысы, зубов.
Кость медленно двинулась вверх по телу Элистэ, пугая мух, которые
взлетали черными облаками. Проползла по животу, по груди, задержалась у
горла, видимо, заинтересованная биением сонной артерии. Затем
вскарабкалась на лицо; хотя оно было укрыто железным забралом, Элистэ
почему-то ощущала вес и трение твердой и в то же время на удивление гибкой
твари, что проползла по губам, по носу, по веку и взобралась на лоб. Там
она остановилась, раскинувшись поперек лица во всю свою длину, замерла - и
через миг острые крысиные зубы впились в голову Элистэ.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Почему она не умерла или хотя бы не потеряла сознание? Как мало
осталось в ней мужества - на каплю, не больше.
По скальпу заструились теплые ручейки крови, затем зубы заскребли о
кость. Хлюпающее чавканье уступило место громкому хрусту, с каким мыши
грызут деревянные стены.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
Сознание ответило слабой вспышкой неприятия - только острым желанием
поскорее со всем покончить и тупым, однако стойким пониманием обманной
природы происходящего.
Хруст прекратился. Череп был вскрыт, и началось поедание того нежного
серого вещества, которое укрывала в себе черепная коробка; вместе с мозгом
угасали разум и самосознание. Боли она не чувствовала, все тело онемело.
Великая благодать, и все же любые муки были бы лучше этого смертного
оцепенения.
Но потеря восприимчивости оказалась всего лишь первой ступенью.
Сознание Элистэ помутилось. Все от нее уплывало - мысли, воля, память и
даже страх. То, что составляло ее неповторимую личность, съедалось в самом
прямом смысле слова. Ей грозило бездумное, растительное существование - и
страшнее пытки для нее нельзя было измыслить. Она превратится в животное,
если не хуже. И в таком виде ей позволят жить долгие годы.
- Где скрывается Кинц во Дерриваль?
"В доме номер сто шесть, тупик Слепого Кармана в Крысином квартале".
Это, к несчастью, крепко засело у нее в голове. Чудовище, пожиравшее ее
разум и воспоминания, почему-то не стерло в памяти этот адрес. У нее еще
осталась возможность выдать дядюшку Кинца. Что-то в ней надломилось, и
Элистэ поняла - так и будет. Она перестала сопротивляться, утратила
последние остатки чести и верности - их изничтожили, вернее, сожрали.
Две-три минуты она еще продержится - и все. Она его выдаст, и даже память
о бабушке не сможет этому помешать. Да, в сущности, она уже предала
дядюшку Кинца, хотя роковые слова еще не сорвались с ее губ.
Чудовищность этого понимания, как ни странно, оказалась сильнее всех
ухищрений Пыточницы. Неописуемый ужас сковал Элистэ уста - или привел в
себя; она и сама не сказала бы, что именно, но это не имело значения.
Элистэ поняла одно - на миг, быть может, последний, решающий, к ней
вернулось сознание.
Она собралась с мыслями, вспомнила, чему ее учил Кинц. Даже самое
сильное наваждение не способно противостоять полному неприятию.
Натренированный взор просматривает действительность за обманной завесой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238