Со мной ему спокойнее, а вам ведь нужно, чтобы он
чувствовал себя спокойным и довольным, верно? В противном случае он не
сможет помочь вашему Нирьену. Кстати о Нирьене. Разве вы сами не
просиживаете с единомышленниками дни и ночи, обсуждая планы вызволения
наставника? Знаю, отвечать вы не станете, тогда я задам другой вопрос: у
вас есть лишнее время на организацию моего побега? Времени потребуется
немало, а у вас хлопот выше головы. Не лучше ли подождать, пока судьба
мастера Нирьена решится в ту или иную сторону?
- Напрасно боитесь, что я назову вас неразумным ребенком. Вы
меняетесь прямо на глазах.
- Нет, всего лишь взываю к здравому смыслу. Я останусь в этой
квартире и затаюсь как мышка. Соседи видели меня редко, да и то мельком,
теперь же не будут видеть совсем. Я сменю прическу, чтобы не так походить
на портрет. Во всяком случае, сходство не столь уж полное - разве у меня
такой острый подбородок? Я буду вести себя так, как нужно, но из Шеррина
не уеду. Это мое последнее слово.
- Будь в моих силах заставить вас уехать, не сомневайтесь, я бы это
сделал. Оставаться в столице для вас - чистое безумие, неужели не ясно?
Как вам объяснить...
- Ох, Дреф, не стоит драматизировать. Здесь я в сравнительной
безопасности; тем более что ждать недолго - как только дядюшка управится
со своим делом. Так будет лучше для всех.
- Для всех, но не для вас. Ваше безрассудное упрямство...
- Лучше позаботьтесь о Шорви Нирьене, он нуждается в этом больше, чем
я. Как идет суд?
- Как и следовало ожидать. Шорви и остальные слишком хорошо
защищаются, их красноречие весьма досаждает Государственному обвинителю,
судьям и присяжным Народного Трибунала. Я думаю, этому положат конец -
обвиняемым скоро заткнут рты.
- Вы хотите сказать, что Нирьена с друзьями убьют до окончания
процесса?
- И лишат Кокотту ее законного лакомства? Вряд ли. Куда вероятнее,
что под каким-нибудь надуманным предлогом Шорви просто лишат права
защищаться, и это решит исход дела.
- Что вы тогда предпримете, Дреф? Я ведь знаю, вы что-нибудь да
сделаете.
- Я? Если уж сам Кинц во Дерриваль признался, что бессилен одолеть
молчание "Гробницы", то на что надеяться мне?
- Ложная скромность вам не к лицу; ваши надежды не имеют границ, как
и ваша смелость. Я знаю, вы с друзьями обязательно попытаетесь помочь
Нирьену, и бессмысленно вас от этого отговаривать. Вы твердили о моем
безрассудном упрямстве. Ха! Я уповаю лишь на то, что вы не дадите себя
убить. Своей смертью вы отнюдь не послужите Шорви Нирьену, а без вас на
свете станет скучнее.
- Вот уж не чаял, что моя персона вызовет столь глубокое сочувствие!
Что ж, я постараюсь, не обрекать вас на скуку.
- Постараетесь? И только-то? Вы, если захотите, способны на большее.
- Возвышенная дева, я начинаю подозревать, что вас волнует моя
судьба.
- Разумеется, волнует, - вырвалось у нее против воли. Как некстати!
Глупо. Обидно. Но слова сказаны, и она запнувшись продолжила: - Вы слишком
умный и занимательный собеседник, чтобы умереть молодым. Я не выношу
расточительства.
Так небрежно, так бесстрастно могла бы сказать только сама Цераленн.
Элистэ покосилась на Дрефа - интересно, заметил ли он ее невольный ляпсус?
Ей показалось, что он на миг помрачнел - от разочарования? Впрочем, скорее
всего именно показалось.
- Вот как? Совсем не в стиле Возвышенных, но годы и жизненный опыт,
несомненно, избавят вас от этого недостатка.
Как всегда, он побил ее своей невозмутимостью. У нее должно было бы
полегчать на душе, однако не полегчало.
- А пока что, - продолжал Дреф, - не стоит из-за меня волноваться.
Куда большего внимания сейчас заслуживает совсем другое.
- Например?
- Ваш дядя. Если не ошибаюсь, в самое ближайшее время он намерен
освободить Евларка Валёра.
В столичном Арсенале царил вечный полумрак. Дни и ночи незаметно
сливались, переходили друг в друга, и в ровном однообразии жизни их было
не различить. Евларк Валёр потерял счет дням заключения - время для него
застыло на месте. Он уже не вспоминал о Ворве, родной провинции с ее
заболоченными лугами, высоким небосводом, мирной и вольной жизнью. Все это
кануло в прошлое, вероятно, навсегда. Теперь он существовал в мире
каменных стен и дверных засовов, железных оков, жестокосердных тюремщиков
и огненных видений Заза, к которой был прикован цепью. Постылое постоянное
общение с Чувствительницей привело к возникновению между ними особых уз,
которые были ему в высшей степени тягостны. Он проник в сознание Заза - и
так основательно, что расстался с душевным покоем. Стремление убивать
снедало Заза денно и нощно, и Евларк все время ощущал гнет ее кровожадного
вожделения. Он был изнурен и подавлен, пребывал в отчаянии, однако не
решался протестовать. Огромные кулаки кузена Бирса напрочь выбили из него
саму мысль о бунте. Раз Уисс решил, что ему, Евларку, надлежит оставаться
здесь, значит так тому и быть до тех пор, пока Защитник не передумает.
Сломленный и раздавленный, Евларк искренне полагал, что все остальные
чувствуют себя точно так же. Вот почему он удивился не меньше своих
тюремщиков, когда Арсенал загорелся в самом прямом смысле слова. Правда, в
отличие от стражей, Евларк сразу распознал чародейную природу огня.
Он спал, так что время, надо полагать, было ночное. Ему снился
пламень, зеленый огненный выдох дракона в самую гущу толпы, - обычные
видения помешанной на насилии Заза. Пробудили его истошные вопли
народогвардейцев. Евларк разлепил веки и ужаснулся. Ему показалось, что он
все еще барахтается в огненных грезах Заза. Со всех сторон взлетали языки
пламени и рассыпались искрами, дым валил удушливыми клубами, метались
обезумевшие народогвардейцы. Евларк жалобно вскрикнул, но тут выработанное
суровыми упражнениями мастерство пришло ему на помощь, и он распознал
действие чар, разом увидел наваждение во всей его силе - работу поистине
великого мастера, соединившего обман зрения с безупречным воздействием на
слух, обоняние и осязание. Евларк слышал треск пламени, вдыхал едкий дым,
ощущал его привкус на языке и горечь в горле, чувствовал на коже
обжигающее дыхание огня. Отменный спектакль, но кто же его поставил?
Народогвардейцам, однако, было не до художественных изысков. Они
видели самый настоящий пожар. Что двигало поджигателем, кто он и чем
завершится этот ужас - уж не гибелью ли незаменимой Заза? - над этими
вопросами у них не было времени задуматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
чувствовал себя спокойным и довольным, верно? В противном случае он не
сможет помочь вашему Нирьену. Кстати о Нирьене. Разве вы сами не
просиживаете с единомышленниками дни и ночи, обсуждая планы вызволения
наставника? Знаю, отвечать вы не станете, тогда я задам другой вопрос: у
вас есть лишнее время на организацию моего побега? Времени потребуется
немало, а у вас хлопот выше головы. Не лучше ли подождать, пока судьба
мастера Нирьена решится в ту или иную сторону?
- Напрасно боитесь, что я назову вас неразумным ребенком. Вы
меняетесь прямо на глазах.
- Нет, всего лишь взываю к здравому смыслу. Я останусь в этой
квартире и затаюсь как мышка. Соседи видели меня редко, да и то мельком,
теперь же не будут видеть совсем. Я сменю прическу, чтобы не так походить
на портрет. Во всяком случае, сходство не столь уж полное - разве у меня
такой острый подбородок? Я буду вести себя так, как нужно, но из Шеррина
не уеду. Это мое последнее слово.
- Будь в моих силах заставить вас уехать, не сомневайтесь, я бы это
сделал. Оставаться в столице для вас - чистое безумие, неужели не ясно?
Как вам объяснить...
- Ох, Дреф, не стоит драматизировать. Здесь я в сравнительной
безопасности; тем более что ждать недолго - как только дядюшка управится
со своим делом. Так будет лучше для всех.
- Для всех, но не для вас. Ваше безрассудное упрямство...
- Лучше позаботьтесь о Шорви Нирьене, он нуждается в этом больше, чем
я. Как идет суд?
- Как и следовало ожидать. Шорви и остальные слишком хорошо
защищаются, их красноречие весьма досаждает Государственному обвинителю,
судьям и присяжным Народного Трибунала. Я думаю, этому положат конец -
обвиняемым скоро заткнут рты.
- Вы хотите сказать, что Нирьена с друзьями убьют до окончания
процесса?
- И лишат Кокотту ее законного лакомства? Вряд ли. Куда вероятнее,
что под каким-нибудь надуманным предлогом Шорви просто лишат права
защищаться, и это решит исход дела.
- Что вы тогда предпримете, Дреф? Я ведь знаю, вы что-нибудь да
сделаете.
- Я? Если уж сам Кинц во Дерриваль признался, что бессилен одолеть
молчание "Гробницы", то на что надеяться мне?
- Ложная скромность вам не к лицу; ваши надежды не имеют границ, как
и ваша смелость. Я знаю, вы с друзьями обязательно попытаетесь помочь
Нирьену, и бессмысленно вас от этого отговаривать. Вы твердили о моем
безрассудном упрямстве. Ха! Я уповаю лишь на то, что вы не дадите себя
убить. Своей смертью вы отнюдь не послужите Шорви Нирьену, а без вас на
свете станет скучнее.
- Вот уж не чаял, что моя персона вызовет столь глубокое сочувствие!
Что ж, я постараюсь, не обрекать вас на скуку.
- Постараетесь? И только-то? Вы, если захотите, способны на большее.
- Возвышенная дева, я начинаю подозревать, что вас волнует моя
судьба.
- Разумеется, волнует, - вырвалось у нее против воли. Как некстати!
Глупо. Обидно. Но слова сказаны, и она запнувшись продолжила: - Вы слишком
умный и занимательный собеседник, чтобы умереть молодым. Я не выношу
расточительства.
Так небрежно, так бесстрастно могла бы сказать только сама Цераленн.
Элистэ покосилась на Дрефа - интересно, заметил ли он ее невольный ляпсус?
Ей показалось, что он на миг помрачнел - от разочарования? Впрочем, скорее
всего именно показалось.
- Вот как? Совсем не в стиле Возвышенных, но годы и жизненный опыт,
несомненно, избавят вас от этого недостатка.
Как всегда, он побил ее своей невозмутимостью. У нее должно было бы
полегчать на душе, однако не полегчало.
- А пока что, - продолжал Дреф, - не стоит из-за меня волноваться.
Куда большего внимания сейчас заслуживает совсем другое.
- Например?
- Ваш дядя. Если не ошибаюсь, в самое ближайшее время он намерен
освободить Евларка Валёра.
В столичном Арсенале царил вечный полумрак. Дни и ночи незаметно
сливались, переходили друг в друга, и в ровном однообразии жизни их было
не различить. Евларк Валёр потерял счет дням заключения - время для него
застыло на месте. Он уже не вспоминал о Ворве, родной провинции с ее
заболоченными лугами, высоким небосводом, мирной и вольной жизнью. Все это
кануло в прошлое, вероятно, навсегда. Теперь он существовал в мире
каменных стен и дверных засовов, железных оков, жестокосердных тюремщиков
и огненных видений Заза, к которой был прикован цепью. Постылое постоянное
общение с Чувствительницей привело к возникновению между ними особых уз,
которые были ему в высшей степени тягостны. Он проник в сознание Заза - и
так основательно, что расстался с душевным покоем. Стремление убивать
снедало Заза денно и нощно, и Евларк все время ощущал гнет ее кровожадного
вожделения. Он был изнурен и подавлен, пребывал в отчаянии, однако не
решался протестовать. Огромные кулаки кузена Бирса напрочь выбили из него
саму мысль о бунте. Раз Уисс решил, что ему, Евларку, надлежит оставаться
здесь, значит так тому и быть до тех пор, пока Защитник не передумает.
Сломленный и раздавленный, Евларк искренне полагал, что все остальные
чувствуют себя точно так же. Вот почему он удивился не меньше своих
тюремщиков, когда Арсенал загорелся в самом прямом смысле слова. Правда, в
отличие от стражей, Евларк сразу распознал чародейную природу огня.
Он спал, так что время, надо полагать, было ночное. Ему снился
пламень, зеленый огненный выдох дракона в самую гущу толпы, - обычные
видения помешанной на насилии Заза. Пробудили его истошные вопли
народогвардейцев. Евларк разлепил веки и ужаснулся. Ему показалось, что он
все еще барахтается в огненных грезах Заза. Со всех сторон взлетали языки
пламени и рассыпались искрами, дым валил удушливыми клубами, метались
обезумевшие народогвардейцы. Евларк жалобно вскрикнул, но тут выработанное
суровыми упражнениями мастерство пришло ему на помощь, и он распознал
действие чар, разом увидел наваждение во всей его силе - работу поистине
великого мастера, соединившего обман зрения с безупречным воздействием на
слух, обоняние и осязание. Евларк слышал треск пламени, вдыхал едкий дым,
ощущал его привкус на языке и горечь в горле, чувствовал на коже
обжигающее дыхание огня. Отменный спектакль, но кто же его поставил?
Народогвардейцам, однако, было не до художественных изысков. Они
видели самый настоящий пожар. Что двигало поджигателем, кто он и чем
завершится этот ужас - уж не гибелью ли незаменимой Заза? - над этими
вопросами у них не было времени задуматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238