Вернув себе прежний вид, она вошла в пансион и поднялась в
квартирку Дрефа. На лестнице и в коридоре, к счастью, не было ни души.
Дреф, конечно, отсутствовал; последнее время он редко появлялся дома. Не
приходилось сомневаться в том, что он и его дружки-нирьенисты где-то
обсуждают очередной безумный и безнадежный план вызволения наставника и
товарищей. Ох, не сносить ему головы! Впрочем, нет, он слишком умен. Но
безрассуден - всегда безрассуден. Арест грозил ему каждый день, и никакие
ее слова или действия не могли его удержать - или помочь ему. Он не хотел
от нее помощи и в помощи не нуждался - как не нуждался и в ней самой.
Элистэ ненавидела этого выскочку серфа почти так же сильно, как
собственное бессилие и бесполезность. Хорошо хоть она понадобилась дядюшке
Кинцу, пусть в качестве носильщика. Завтра вечером он возьмет ее с собой,
не отвертится. Ей надоело вечно сидеть без дела, хватит!
Немного приободрившись, Элистэ разделась до нижней юбки. Резкая боль
в ноге напомнила ей об обстреле. Там, куда угодили пущенные Глориэлью
камешки, кожа уже потемнела. К утру появятся черные синяки. Не будь не ней
столько юбок, она могла бы остаться хромой на всю жизнь!..
Глориэль. Что за бешеная, ревнивая, зловредная и балованная
Чувствительница! К тому же опасная Но дядюшка Кинц не хочет этого замечать
- носится с ней, как балбес с шарманкой, и ничто на свете не способно
открыть ему глаза. Что ж, в конце концов он ее сотворил. А она,
безусловно, может приносить пользу - один раз она это уже доказала и
скоро, может быть, даже завтра, докажет снова.
Завтра.
Элистэ задула свечу и легла в постель. Она таки пойдет завтра с
дядюшкой. Элистэ закрыла глаза, и ни боль в ноге, ни тяжесть на сердце не
помешали ей мгновенно провалиться в сон.
Когда она проснулась, в квартирке было пусто и тихо. Дверь в комнату
Дрефа стояла открытой, постель аккуратно застелена; он явно не ночевал
дома. Поднявшись, Элистэ обнаружила, что ушибленная нога распухла да еще и
разболелась, так что согнуть ее в колене было почти невозможно Опустившись
на край постели, она осторожно помассировала ногу. Нужно наложить
компрессы - лед, масло, грязь, все что угодно, лишь бы расслабить мышцы:
хромать ей никак нельзя Если дядя Кинц решит, что ей трудно передвигаться,
он ни за что не возьмет ее с собой.
Легкие упражнения вроде бы принесли облегчение. Благодаря разным
процедурам к десяти утра Элистэ уже могла пройтись ровным упругим шагом.
Теперь оставалось всего лишь сохранить себя в форме.
Как она и предполагала, день тянулся страшно медленно. Дреф не
появлялся. Элистэ коротала время за чтением, вышиванием и бесконечными
чаепитиями. Обычный день в ряду остальных: одиночество, скука - и все же
благодать по сравнению с зимними ужасами Восьмого округа. Время от времени
она вставала размяться - прохаживалась, приседала, подпрыгивала. Нога вела
себя неплохо, и все должно быть нормально.
Наконец наступил вечер. Когда солнце зашло и последние закатные блики
догорали в небе теплыми оттенками красного, Элистэ постучалась к Кинцу.
При других обстоятельствах она бы не стала беспокоить его так рано: старый
кавалер вел сугубо ночной образ жизни и в этот час мог еще отдыхать. Но
сегодня Элистэ не выдержала.
Кинц сразу открыл; ее приход явно доставил ему удовольствие. Выглядел
он, возможно, чуть озадаченным и рассеянным, впрочем, не более, чем
обычно, и уж совсем не похоже было, что он сейчас только проснулся.
Большие бесцветные глаза за стеклами очков смотрели внимательно и ясно,
свободная серая одежда была в образцовом порядке - как всегда. Элистэ
впервые в жизни задалась вопросом: а спит ли он вообще? Не входит ли сон в
число тех житейских мелочей, без которых он решил обойтись?
Она приготовилась упрашивать и спорить, но, к ее облегчению, не
понадобилось ни того, ни другого. Дядюшка Кинц охотно согласился взять ее
с собой в сады Авиллака при условии, что она примет личину по его выбору.
- Как, матросу дана отставка? И юнге тоже? - удивилась она.
- Фигуры, Дитя мое, если хочешь, можем сохранить, - ответил Кинц. - Я
и сам не против - успел привязаться к черным усам. Фигуры годятся, но
сегодня мы облачим их в другое платье, только и всего.
- В какое?
- В форму народогвардейцев.
- Ну, дядюшка, вы настоящий старый лис.
На сей раз Кинц навел чары после того, как они вышли на улицу -
расхаживающие по пансиону народогвардейцы легко могли вызвать панику. Под
прикрытием благодатных весенних сумерек Элистэ вновь превратилась в юношу;
правда, теперь она была одета в мешковатую, гнусно простонародную
коричнево-красную форму личной гвардии Уисса Валёра. Роскошные усы дядюшки
Кинца вполне соответствовали столь же мешковатому мундиру лейтенанта
Народного Авангарда.
Элистэ никак не могла опомниться: она, Возвышенная, - и обряжена в
форму заклятых врагов своего сословия! Дико, невероятно, однако в высшей
степени полезно. Она быстро поняла преимущества, даруемые принадлежностью
к Народному Авангарду. Пешеходы торопились уступить им дорогу; уличные
торговцы, нищие и бродячие музыканты подобострастно кланялись; купцы и
кучера почтительно приветствовали их. Но все это раболепие было так же
фальшиво, как наваждения Кинца во Дерриваля. Люди выказывали им уважение,
но про себя думали совсем другое.
До садов Авиллака они доехали в фиакре, и тут-то мудрость дядюшки
Кинца предстала во всей своей убедительности. Кольцо вокруг парка обычно
бывало оживленным, да и сейчас здесь толклось немало любопытных. Однако
никто не пытался проникнуть в Сады: вооруженные народогвардейцы несли
караул по всему периметру. В эту ночь гражданским лицам доступ в сады
Авиллака был закрыт.
Власти заглотнули наживку - это ясно.
Простые граждане не могли проникнуть сквозь цепочку охраны, но никто
не удивился прибытию подкрепления - офицера Народного Авангарда и его
денщика. Кинц во Дерриваль ответил на приветствие и невозмутимо
проследовал за оцепление вместе с племянницей, почтительно державшейся
сзади. Элистэ невольно поразилась тому, как воспринимают народогвардейцы
их новый облик. Теперь, научившись проникать взглядом сквозь обман
наваждения, она только дивилась, что остальные ничего не замечают. Ни у
кого не возникло и тени подозрения; все оказалось до смешного просто.
Миновав охрану, они молча пошли по безлюдной узкой дорожке Голоса и
мелькание фонарей за деревьями подсказали им, что Средоточие Света близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
квартирку Дрефа. На лестнице и в коридоре, к счастью, не было ни души.
Дреф, конечно, отсутствовал; последнее время он редко появлялся дома. Не
приходилось сомневаться в том, что он и его дружки-нирьенисты где-то
обсуждают очередной безумный и безнадежный план вызволения наставника и
товарищей. Ох, не сносить ему головы! Впрочем, нет, он слишком умен. Но
безрассуден - всегда безрассуден. Арест грозил ему каждый день, и никакие
ее слова или действия не могли его удержать - или помочь ему. Он не хотел
от нее помощи и в помощи не нуждался - как не нуждался и в ней самой.
Элистэ ненавидела этого выскочку серфа почти так же сильно, как
собственное бессилие и бесполезность. Хорошо хоть она понадобилась дядюшке
Кинцу, пусть в качестве носильщика. Завтра вечером он возьмет ее с собой,
не отвертится. Ей надоело вечно сидеть без дела, хватит!
Немного приободрившись, Элистэ разделась до нижней юбки. Резкая боль
в ноге напомнила ей об обстреле. Там, куда угодили пущенные Глориэлью
камешки, кожа уже потемнела. К утру появятся черные синяки. Не будь не ней
столько юбок, она могла бы остаться хромой на всю жизнь!..
Глориэль. Что за бешеная, ревнивая, зловредная и балованная
Чувствительница! К тому же опасная Но дядюшка Кинц не хочет этого замечать
- носится с ней, как балбес с шарманкой, и ничто на свете не способно
открыть ему глаза. Что ж, в конце концов он ее сотворил. А она,
безусловно, может приносить пользу - один раз она это уже доказала и
скоро, может быть, даже завтра, докажет снова.
Завтра.
Элистэ задула свечу и легла в постель. Она таки пойдет завтра с
дядюшкой. Элистэ закрыла глаза, и ни боль в ноге, ни тяжесть на сердце не
помешали ей мгновенно провалиться в сон.
Когда она проснулась, в квартирке было пусто и тихо. Дверь в комнату
Дрефа стояла открытой, постель аккуратно застелена; он явно не ночевал
дома. Поднявшись, Элистэ обнаружила, что ушибленная нога распухла да еще и
разболелась, так что согнуть ее в колене было почти невозможно Опустившись
на край постели, она осторожно помассировала ногу. Нужно наложить
компрессы - лед, масло, грязь, все что угодно, лишь бы расслабить мышцы:
хромать ей никак нельзя Если дядя Кинц решит, что ей трудно передвигаться,
он ни за что не возьмет ее с собой.
Легкие упражнения вроде бы принесли облегчение. Благодаря разным
процедурам к десяти утра Элистэ уже могла пройтись ровным упругим шагом.
Теперь оставалось всего лишь сохранить себя в форме.
Как она и предполагала, день тянулся страшно медленно. Дреф не
появлялся. Элистэ коротала время за чтением, вышиванием и бесконечными
чаепитиями. Обычный день в ряду остальных: одиночество, скука - и все же
благодать по сравнению с зимними ужасами Восьмого округа. Время от времени
она вставала размяться - прохаживалась, приседала, подпрыгивала. Нога вела
себя неплохо, и все должно быть нормально.
Наконец наступил вечер. Когда солнце зашло и последние закатные блики
догорали в небе теплыми оттенками красного, Элистэ постучалась к Кинцу.
При других обстоятельствах она бы не стала беспокоить его так рано: старый
кавалер вел сугубо ночной образ жизни и в этот час мог еще отдыхать. Но
сегодня Элистэ не выдержала.
Кинц сразу открыл; ее приход явно доставил ему удовольствие. Выглядел
он, возможно, чуть озадаченным и рассеянным, впрочем, не более, чем
обычно, и уж совсем не похоже было, что он сейчас только проснулся.
Большие бесцветные глаза за стеклами очков смотрели внимательно и ясно,
свободная серая одежда была в образцовом порядке - как всегда. Элистэ
впервые в жизни задалась вопросом: а спит ли он вообще? Не входит ли сон в
число тех житейских мелочей, без которых он решил обойтись?
Она приготовилась упрашивать и спорить, но, к ее облегчению, не
понадобилось ни того, ни другого. Дядюшка Кинц охотно согласился взять ее
с собой в сады Авиллака при условии, что она примет личину по его выбору.
- Как, матросу дана отставка? И юнге тоже? - удивилась она.
- Фигуры, Дитя мое, если хочешь, можем сохранить, - ответил Кинц. - Я
и сам не против - успел привязаться к черным усам. Фигуры годятся, но
сегодня мы облачим их в другое платье, только и всего.
- В какое?
- В форму народогвардейцев.
- Ну, дядюшка, вы настоящий старый лис.
На сей раз Кинц навел чары после того, как они вышли на улицу -
расхаживающие по пансиону народогвардейцы легко могли вызвать панику. Под
прикрытием благодатных весенних сумерек Элистэ вновь превратилась в юношу;
правда, теперь она была одета в мешковатую, гнусно простонародную
коричнево-красную форму личной гвардии Уисса Валёра. Роскошные усы дядюшки
Кинца вполне соответствовали столь же мешковатому мундиру лейтенанта
Народного Авангарда.
Элистэ никак не могла опомниться: она, Возвышенная, - и обряжена в
форму заклятых врагов своего сословия! Дико, невероятно, однако в высшей
степени полезно. Она быстро поняла преимущества, даруемые принадлежностью
к Народному Авангарду. Пешеходы торопились уступить им дорогу; уличные
торговцы, нищие и бродячие музыканты подобострастно кланялись; купцы и
кучера почтительно приветствовали их. Но все это раболепие было так же
фальшиво, как наваждения Кинца во Дерриваля. Люди выказывали им уважение,
но про себя думали совсем другое.
До садов Авиллака они доехали в фиакре, и тут-то мудрость дядюшки
Кинца предстала во всей своей убедительности. Кольцо вокруг парка обычно
бывало оживленным, да и сейчас здесь толклось немало любопытных. Однако
никто не пытался проникнуть в Сады: вооруженные народогвардейцы несли
караул по всему периметру. В эту ночь гражданским лицам доступ в сады
Авиллака был закрыт.
Власти заглотнули наживку - это ясно.
Простые граждане не могли проникнуть сквозь цепочку охраны, но никто
не удивился прибытию подкрепления - офицера Народного Авангарда и его
денщика. Кинц во Дерриваль ответил на приветствие и невозмутимо
проследовал за оцепление вместе с племянницей, почтительно державшейся
сзади. Элистэ невольно поразилась тому, как воспринимают народогвардейцы
их новый облик. Теперь, научившись проникать взглядом сквозь обман
наваждения, она только дивилась, что остальные ничего не замечают. Ни у
кого не возникло и тени подозрения; все оказалось до смешного просто.
Миновав охрану, они молча пошли по безлюдной узкой дорожке Голоса и
мелькание фонарей за деревьями подсказали им, что Средоточие Света близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238