Он возвел какую-то стену недоверия
между собой и Элистэ. Поначалу это ее только обижало; позже, ожив, она
почувствовала себя уязвленной и решила так или иначе вызвать его на
откровенность.
Да, Дреф скрытничал и жалел ее, но такого великолепного собеседника
она встречала впервые; низкорожденный, наделенный острым и ясным умом, -
явление настолько редкое, что Элистэ вновь задумалась, не течет ли в его
жилах кровь Возвышенных. Как-то вечером она намекнула на это, и он, забыв
об учтивости, высмеял ее, да так беспощадно, с издевкой, что она съежилась
и залилась краской. Эпизод покоробил ее, однако навел на размышления.
Возможно, Дреф кое в чем прав. События последних месяцев весьма успешно
развеяли старые представления о присущем Возвышенным от рождения
превосходстве. Тут уж спорить не приходилось. Чары Возвышенных исчезли без
следа под грубым напором простонародья. Лишившись былого преимущества,
утратив наследственные права на власть и привилегии, потомки многих
поколений сеньоров превратились в обыкновенных смертных, вынужденных
бороться за место под солнцем наряду с горожанами, крестьянами и даже
бывшими серфами. Мысль малоутешительная, явно отдающая нирьенизмом. У
Дрефа, разумеется, имелся полный комплект сочинений Шорви Нирьена - он
всегда восхищался этим философом. В мире, который предрекали Дреф сын-Цино
и Шорви Нирьен, Возвышенным - понятно, тем, кому повезет уцелеть в
нынешней бойне, - предстояло трудиться, рассчитывая исключительно на
собственные способности. Видимо, справедливо - в глубине души Элистэ с
этим смирилась, - но ужасно, ужасно! В тот вечер они больше не беседовали.
Дреф, вероятно, пожалел о своей вспышке, потому что на другой день
сделал ей подарок: большой отрез добротной легкой шерстяной ткани
серо-голубого оттенка, который ей очень шел, несколько ярдов тонкого
белого полотна, иголки, булавки и нитки - все необходимое, чтобы она могла
сшить себе платье. Шить Элистэ умела, однако не имела ни малейшего
представления о крое. Она догадалась распороть свое старое рваное платье,
сделав из него выкройку, а затем несколько дней резала, подкалывала,
примеряла и шила. Все оказалось легче, чем она ожидала, и работа
доставляла ей удовольствие. Старое платье было простым, но прекрасно
скроенным; позаимствовав силуэт, она соорудила себе на редкость изящный
наряд с длинной широкой юбкой и белоснежным фишю [шейный платок, косынка
(фр.)]. Закончив работу, Элистэ надела новое платье и уселась у окна, с
нетерпением ожидая Дрефа, который спустился в харчевню. Он появился через
несколько минут и застыл в дверях, когда она поднялась ему навстречу.
Справившись с удивлением, он улыбнулся своей белозубой улыбкой.
- Ну вот, вы совсем такая, как раньше!
- Нет, и кому об этом знать, как не мне? - возразила она не лукавя.
- Вы всегда были упрямым ребенком, - сказал Дреф, положил пакеты и,
взяв ее за руку, подвел к висящему над умывальником зеркалу.
Элистэ отвернулась. Поверив, что безвозвратно утратила свою красоту,
она не хотела смотреть на свое отражение.
- А теперь взгляните, - приказал он и, взяв ее за плечи, повернул к
зеркалу.
Элистэ во второй раз с тех пор, как он привел ее в пансион, взглянула
на себя в зеркало, и возражения замерли у нее на устах.
Чистые пушистые волосы, к которым вернулся их изначальный блеск,
волнами ниспадали вдоль щек. Темные круги под глазами исчезли. Лицо все
еще выглядело бледным, но губы обрели нормальный цвет, а щеки чуть заметно
порозовели. Элистэ не смогла сдержать улыбки. Поразительно, насколько
лучше она сразу почувствовала себя.
- Вот прежняя Элистэ, - сказал Дреф, - и, держу пари, ей надоело
торчать взаперти в двух тесных комнатенках.
- Да нет же, Дреф, мне тут очень удобно. Мирно, спокойно, тепло и...
- Она чуть не сказала "счастливо", но вовремя спохватилась, понимая, что
это прозвучит чистой бессмыслицей.
- Разве вам не хочется выйти на улицу?
- Еще как! Но ведь нельзя.
- Можно. Вам нечего опасаться. Погодите - сами убедитесь.
На другой день он принес узел с теплым, хотя и не новым плащом,
вязаными чулками и парой крепких башмаков, которые, как ни странно,
пришлись ей в самый раз. Она оделась, оперлась на его руку, и они
спустились вниз и вышли в тупик Слепого Кармана. Элистэ полной грудью
вдохнула чистый воздух; хоть было довольно морозно, новый плащ хорошо
грел. Прохожие не пугали ее - вид у них был вполне мирный. Она не заметила
ни жандарма или народогвардейца, ни единой фигуры в постылом мундире. День
был солнечный, у нее поднялось настроение. К тому же ее сопровождал Дреф,
и они не спеша шли мимо стареньких очаровательных пансионов, знававших
лучшие дни, мимо лавочек, палаток и тележек, с которых торговали всякой
всячиной, потребной студенческой братии. Порой их внимание привлекали
старые книги, подержанная одежда, дешевые украшения или хозяйственные
товары, и тогда они на минутку останавливались. Элистэ спросила в
букинистической лавке, сколько стоит потрепанный томик стихов Бунарта, и
заметила, что Дреф, услыхав ее фабекский выговор - совсем как у него
самого, - стал пунцовым, давясь от едва одерживаемого смеха. Около трех
они зашли в маленькую кофейню на углу тупика выпить сидра с пряностями и
съесть по рогалику. Усевшись за столик у витрины, они разглядывали
прохожих и неторопливо беседовали на разные темы. Впоследствии Элистэ не
могла бы точно сказать, о чем именно, но она запомнила, что впервые смогла
упомянуть о бабушке, не впав в истерику, а Дреф, к ее удивлению, в свою
очередь, говорил о Зене сын-Сюбо и его смерти тогда, в Дерривале. Судя по
всему, он отчасти винил в этом себя. На ее памяти то был один из тех
редких случаев, когда Дреф сбросил маску настороженности и безразличия. Но
их беседа отнюдь не ограничивалась тягостными воспоминаниями. Им было над
чем посмеяться, и они смеялись; если бы в эту минуту Элистэ взглянула на
себя со стороны, чего, понятно, никак не могла сделать, то удивилась бы
своему счастливому виду.
В тот день они с Дрефом прекрасно понимали друг друга, но так было
отнюдь не всегда. Он умалчивал об очень многом, и чем дальше, тем сильнее
обуревало Элистэ совсем уже неприличное любопытство. Днем он частенько
отлучался - вероятно, проворачивал свои рискованные делишки, но это ее не
особенно волновало. А вот куда он ходил по ночам? С наступлением темноты
Дреф нередко исчезал из дому, порой без всего, а подчас с маленькой
сумкой, о содержимом которой она могла только гадать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
между собой и Элистэ. Поначалу это ее только обижало; позже, ожив, она
почувствовала себя уязвленной и решила так или иначе вызвать его на
откровенность.
Да, Дреф скрытничал и жалел ее, но такого великолепного собеседника
она встречала впервые; низкорожденный, наделенный острым и ясным умом, -
явление настолько редкое, что Элистэ вновь задумалась, не течет ли в его
жилах кровь Возвышенных. Как-то вечером она намекнула на это, и он, забыв
об учтивости, высмеял ее, да так беспощадно, с издевкой, что она съежилась
и залилась краской. Эпизод покоробил ее, однако навел на размышления.
Возможно, Дреф кое в чем прав. События последних месяцев весьма успешно
развеяли старые представления о присущем Возвышенным от рождения
превосходстве. Тут уж спорить не приходилось. Чары Возвышенных исчезли без
следа под грубым напором простонародья. Лишившись былого преимущества,
утратив наследственные права на власть и привилегии, потомки многих
поколений сеньоров превратились в обыкновенных смертных, вынужденных
бороться за место под солнцем наряду с горожанами, крестьянами и даже
бывшими серфами. Мысль малоутешительная, явно отдающая нирьенизмом. У
Дрефа, разумеется, имелся полный комплект сочинений Шорви Нирьена - он
всегда восхищался этим философом. В мире, который предрекали Дреф сын-Цино
и Шорви Нирьен, Возвышенным - понятно, тем, кому повезет уцелеть в
нынешней бойне, - предстояло трудиться, рассчитывая исключительно на
собственные способности. Видимо, справедливо - в глубине души Элистэ с
этим смирилась, - но ужасно, ужасно! В тот вечер они больше не беседовали.
Дреф, вероятно, пожалел о своей вспышке, потому что на другой день
сделал ей подарок: большой отрез добротной легкой шерстяной ткани
серо-голубого оттенка, который ей очень шел, несколько ярдов тонкого
белого полотна, иголки, булавки и нитки - все необходимое, чтобы она могла
сшить себе платье. Шить Элистэ умела, однако не имела ни малейшего
представления о крое. Она догадалась распороть свое старое рваное платье,
сделав из него выкройку, а затем несколько дней резала, подкалывала,
примеряла и шила. Все оказалось легче, чем она ожидала, и работа
доставляла ей удовольствие. Старое платье было простым, но прекрасно
скроенным; позаимствовав силуэт, она соорудила себе на редкость изящный
наряд с длинной широкой юбкой и белоснежным фишю [шейный платок, косынка
(фр.)]. Закончив работу, Элистэ надела новое платье и уселась у окна, с
нетерпением ожидая Дрефа, который спустился в харчевню. Он появился через
несколько минут и застыл в дверях, когда она поднялась ему навстречу.
Справившись с удивлением, он улыбнулся своей белозубой улыбкой.
- Ну вот, вы совсем такая, как раньше!
- Нет, и кому об этом знать, как не мне? - возразила она не лукавя.
- Вы всегда были упрямым ребенком, - сказал Дреф, положил пакеты и,
взяв ее за руку, подвел к висящему над умывальником зеркалу.
Элистэ отвернулась. Поверив, что безвозвратно утратила свою красоту,
она не хотела смотреть на свое отражение.
- А теперь взгляните, - приказал он и, взяв ее за плечи, повернул к
зеркалу.
Элистэ во второй раз с тех пор, как он привел ее в пансион, взглянула
на себя в зеркало, и возражения замерли у нее на устах.
Чистые пушистые волосы, к которым вернулся их изначальный блеск,
волнами ниспадали вдоль щек. Темные круги под глазами исчезли. Лицо все
еще выглядело бледным, но губы обрели нормальный цвет, а щеки чуть заметно
порозовели. Элистэ не смогла сдержать улыбки. Поразительно, насколько
лучше она сразу почувствовала себя.
- Вот прежняя Элистэ, - сказал Дреф, - и, держу пари, ей надоело
торчать взаперти в двух тесных комнатенках.
- Да нет же, Дреф, мне тут очень удобно. Мирно, спокойно, тепло и...
- Она чуть не сказала "счастливо", но вовремя спохватилась, понимая, что
это прозвучит чистой бессмыслицей.
- Разве вам не хочется выйти на улицу?
- Еще как! Но ведь нельзя.
- Можно. Вам нечего опасаться. Погодите - сами убедитесь.
На другой день он принес узел с теплым, хотя и не новым плащом,
вязаными чулками и парой крепких башмаков, которые, как ни странно,
пришлись ей в самый раз. Она оделась, оперлась на его руку, и они
спустились вниз и вышли в тупик Слепого Кармана. Элистэ полной грудью
вдохнула чистый воздух; хоть было довольно морозно, новый плащ хорошо
грел. Прохожие не пугали ее - вид у них был вполне мирный. Она не заметила
ни жандарма или народогвардейца, ни единой фигуры в постылом мундире. День
был солнечный, у нее поднялось настроение. К тому же ее сопровождал Дреф,
и они не спеша шли мимо стареньких очаровательных пансионов, знававших
лучшие дни, мимо лавочек, палаток и тележек, с которых торговали всякой
всячиной, потребной студенческой братии. Порой их внимание привлекали
старые книги, подержанная одежда, дешевые украшения или хозяйственные
товары, и тогда они на минутку останавливались. Элистэ спросила в
букинистической лавке, сколько стоит потрепанный томик стихов Бунарта, и
заметила, что Дреф, услыхав ее фабекский выговор - совсем как у него
самого, - стал пунцовым, давясь от едва одерживаемого смеха. Около трех
они зашли в маленькую кофейню на углу тупика выпить сидра с пряностями и
съесть по рогалику. Усевшись за столик у витрины, они разглядывали
прохожих и неторопливо беседовали на разные темы. Впоследствии Элистэ не
могла бы точно сказать, о чем именно, но она запомнила, что впервые смогла
упомянуть о бабушке, не впав в истерику, а Дреф, к ее удивлению, в свою
очередь, говорил о Зене сын-Сюбо и его смерти тогда, в Дерривале. Судя по
всему, он отчасти винил в этом себя. На ее памяти то был один из тех
редких случаев, когда Дреф сбросил маску настороженности и безразличия. Но
их беседа отнюдь не ограничивалась тягостными воспоминаниями. Им было над
чем посмеяться, и они смеялись; если бы в эту минуту Элистэ взглянула на
себя со стороны, чего, понятно, никак не могла сделать, то удивилась бы
своему счастливому виду.
В тот день они с Дрефом прекрасно понимали друг друга, но так было
отнюдь не всегда. Он умалчивал об очень многом, и чем дальше, тем сильнее
обуревало Элистэ совсем уже неприличное любопытство. Днем он частенько
отлучался - вероятно, проворачивал свои рискованные делишки, но это ее не
особенно волновало. А вот куда он ходил по ночам? С наступлением темноты
Дреф нередко исчезал из дому, порой без всего, а подчас с маленькой
сумкой, о содержимом которой она могла только гадать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238