Не забыла и не простила".
Известие о ближайших планах Дрефа мигом облетело весь стол. Почтовый
дилижанс! Оплатить место в скором почтовом дилижансе по карману лишь
важным Лицам. Послышались восхищенные перешептывания. Дреф сын-Цино
прекрасно устроился, тут и говорить не о чем. Значит, серф и вправду
способен добиться многого в этом мире? Здесь, в Дерривале, жизнь
по-прежнему не балует, но, может, в других местах?.. Однако поди убедись -
кто позволит! Они ликовали, когда организовывали экспроприационистскую
коммуну, принимали ее устав и голосовали за Совет, который сам себя
выбрал, но веселье было недолговечно. Скоро выяснилось, что
новооперившейся утопии потребуются усилия и самоотверженность всех ее
членов, чтобы она не сгинула во младенчестве. Возникла острая нехватка
рабочей силы. Не прошло и полугода после смерти сеньора, как Совет был
вынужден установить новый "рабочий налог". Отныне каждый член Народной
коммуны экспроприационистов Дерриваля, желающий сменить местожительство,
обязан был в порядке возмещения ущерба за то, что лишает коммуну рабочих
рук, внести в общий котел соответствующую сумму наличными. Это, считал
Совет, не только законно, но и справедливо: коммуна объединяет всех, и
если кто-то своим уходом подрывает коллективный трудовой фонд, то обязан
возместить собратьям эту потерю. Однако, при всех разговорах о
справедливости, оставалось признать очевидное: дерривальские крестьяне,
проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружили, что прикованы к земле так
же накрепко, как в дни монархии с ее рабской системой.
Тут с кухни принесли еду, и беседа временно прервалась. Верхний стол
обслужили в первую очередь. Подали жидкое овощное рагу - безвкусное и в
малом количестве, несколько ломтиков хлеба грубого помола, чуть
подкрашенную винным уксусом воду и жилистую курицу - одну на одиннадцать
человек. Подавальщица - их было две - плеснула водой на скатерть. Стелли
недовольно хмыкнула, и девушка отпрянула, словно ее ударили. На нижний
стол подали то же самое, кроме курицы. Чем эта еда отличалась от той, что
они ели, будучи серфами? Ничем, только посуда была другая. Теперь ту же
нищенскую жратву им подавали на фамильных тарелках во Дерривалей - с
золотым ободком по просвечивающему фарфору, а розоватое пойло наливали в
бокалы тончайшего хрусталя. К этому и сводился их экспроприационизм.
По просьбе советников Дреф потешил собратьев занятными историями из
шерринской жизни. За нижним столом те, раскрыв рты, внимали его рассказам
о столице и бесчисленных ее чудесах: о революционных преобразованиях в
Шеррине; о легендарных патриотах, каковых ему довелось видеть мельком,
включая самого Уисса Валёра и его кузена Бирса. Пока Дреф
разглагольствовал, сестра не сводила с него немигающего свинцового
взгляда. Она никогда не скрывала своих чувств. Вот и сейчас на ее лице
отчетливо проступали мрачность, враждебность и недоверие. Однако за
последние, столь богатые событиями месяцы она изменилась, возможно,
впервые почувствовала собственную значимость - ведь она стала советницей.
Раньше она не раздумывая шла напролом, теперь научилась ждать, взвешивать,
прикидывать. И за этим внушающим страх спокойствием ощущалось какое-то
потаенное удовлетворение человека, знающего то, чего не знают другие.
Дреф оправдал ожидания слушателей и при этом соврал самую малость.
Покончив со своей частью, он получил право самому расспрашивать о местных
новостях. Советники с готовностью начали распространяться о победах
экспроприационизма - все, за исключением его сестры, которая хранила
зловещее молчание и внимательно слушала. Лишь изредка она вставляла
коротенькое замечание или наблюдение, и тогда остальные внимали ей с
уважением, переходящим в почтительность. Похоже, они ее побаивались, что
удивило Дрефа: Стелли, хоть и сильная личность, была всего лишь молодой
женщиной из бывших серфов. Правда, десять месяцев назад она шла во главе
толпы, штурмовавшей дом во Дерривалей, но отношение к ней со стороны
коммунаров все равно было трудно понять.
Земляки, перебивая друг друга, осыпали Дрефа новостями, но их
сообщения, в сущности, мало чем отличались от рассказанного Бабкой Дро.
Маркиза-преступника по заслугам лишили жизни, а его собственность отошла
победившему народу. О мастере Кинце никто ничего толком не знал, что было
уже интересней. Старый господин и по сю пору мог обретаться в своем тайном
укрытии, если таковое существовало на самом деле, ибо две-три вооруженные
вылазки в горы не дали никаких результатов, а регулярно патрулирующие
округу отряды патриотов ничего не обнаружили. Кинц во Дерриваль, вероятней
всего, бежал или давно умер, но об этом оставалось только гадать.
- Ну что, выяснил все, что хотел? - спросила Стелли с издевкой.
Лицо Дрефа не выразило ни удивления, ни каких иных чувств. Если она
надеялась застать его врасплох, то ее ждало разочарование. "Разве можно
выяснить о событиях в Дерривале все, что хочется?" - вежливо ответствовал
Дреф, и Стелли нахмурила черные брови. Возможно, когда-нибудь она научится
управлять своим лицом - и тогда-то станет по-настоящему опасной.
Пока же еще не научилась. Ее черты исказились от бешенства, она
порывисто вскочила, едва не опрокинув стол. Разговоры разом смолкли.
Напуганные коммунары тревожно уставились на нее, разинув рты, но она не
обращала на них внимания. Глаза ее метали молнии, кулаки сжимались, она
стояла, пожирая брата яростным взглядом. Тот, однако, и ухом не повел.
- Думаешь, ты такой умный? Думаешь, умнее всех прочих? Но погоди,
может, и мне известно кое-что, о чем ты не знаешь!
Не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла из столовой, дробно
простучав по доскам настила деревянными башмаками.
Дреф проводил ее взглядом. Лицо его по-прежнему оставалось спокойным,
только меж бровей обозначилась вертикальная складка.
Смущенное неловкое молчание воцарилось за столами, но Дреф спас
положение - поведал несколько историй, долженствующих наглядно
продемонстрировать превосходство доброго надежного фабекского здравого
смысла над бестолковой шерринской ученостью. Он умел польстить самолюбию
земляков, не перегибая палки. Анекдот про умного фермера, продающего
яблоки, и простоватого, но самодовольного покупателя-горожанина заставил
благодарных слушателей покатиться со смеху. Дреф посмеялся вместе со
всеми, однако вертикальная складочка меж бровей не разгладилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
Известие о ближайших планах Дрефа мигом облетело весь стол. Почтовый
дилижанс! Оплатить место в скором почтовом дилижансе по карману лишь
важным Лицам. Послышались восхищенные перешептывания. Дреф сын-Цино
прекрасно устроился, тут и говорить не о чем. Значит, серф и вправду
способен добиться многого в этом мире? Здесь, в Дерривале, жизнь
по-прежнему не балует, но, может, в других местах?.. Однако поди убедись -
кто позволит! Они ликовали, когда организовывали экспроприационистскую
коммуну, принимали ее устав и голосовали за Совет, который сам себя
выбрал, но веселье было недолговечно. Скоро выяснилось, что
новооперившейся утопии потребуются усилия и самоотверженность всех ее
членов, чтобы она не сгинула во младенчестве. Возникла острая нехватка
рабочей силы. Не прошло и полугода после смерти сеньора, как Совет был
вынужден установить новый "рабочий налог". Отныне каждый член Народной
коммуны экспроприационистов Дерриваля, желающий сменить местожительство,
обязан был в порядке возмещения ущерба за то, что лишает коммуну рабочих
рук, внести в общий котел соответствующую сумму наличными. Это, считал
Совет, не только законно, но и справедливо: коммуна объединяет всех, и
если кто-то своим уходом подрывает коллективный трудовой фонд, то обязан
возместить собратьям эту потерю. Однако, при всех разговорах о
справедливости, оставалось признать очевидное: дерривальские крестьяне,
проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружили, что прикованы к земле так
же накрепко, как в дни монархии с ее рабской системой.
Тут с кухни принесли еду, и беседа временно прервалась. Верхний стол
обслужили в первую очередь. Подали жидкое овощное рагу - безвкусное и в
малом количестве, несколько ломтиков хлеба грубого помола, чуть
подкрашенную винным уксусом воду и жилистую курицу - одну на одиннадцать
человек. Подавальщица - их было две - плеснула водой на скатерть. Стелли
недовольно хмыкнула, и девушка отпрянула, словно ее ударили. На нижний
стол подали то же самое, кроме курицы. Чем эта еда отличалась от той, что
они ели, будучи серфами? Ничем, только посуда была другая. Теперь ту же
нищенскую жратву им подавали на фамильных тарелках во Дерривалей - с
золотым ободком по просвечивающему фарфору, а розоватое пойло наливали в
бокалы тончайшего хрусталя. К этому и сводился их экспроприационизм.
По просьбе советников Дреф потешил собратьев занятными историями из
шерринской жизни. За нижним столом те, раскрыв рты, внимали его рассказам
о столице и бесчисленных ее чудесах: о революционных преобразованиях в
Шеррине; о легендарных патриотах, каковых ему довелось видеть мельком,
включая самого Уисса Валёра и его кузена Бирса. Пока Дреф
разглагольствовал, сестра не сводила с него немигающего свинцового
взгляда. Она никогда не скрывала своих чувств. Вот и сейчас на ее лице
отчетливо проступали мрачность, враждебность и недоверие. Однако за
последние, столь богатые событиями месяцы она изменилась, возможно,
впервые почувствовала собственную значимость - ведь она стала советницей.
Раньше она не раздумывая шла напролом, теперь научилась ждать, взвешивать,
прикидывать. И за этим внушающим страх спокойствием ощущалось какое-то
потаенное удовлетворение человека, знающего то, чего не знают другие.
Дреф оправдал ожидания слушателей и при этом соврал самую малость.
Покончив со своей частью, он получил право самому расспрашивать о местных
новостях. Советники с готовностью начали распространяться о победах
экспроприационизма - все, за исключением его сестры, которая хранила
зловещее молчание и внимательно слушала. Лишь изредка она вставляла
коротенькое замечание или наблюдение, и тогда остальные внимали ей с
уважением, переходящим в почтительность. Похоже, они ее побаивались, что
удивило Дрефа: Стелли, хоть и сильная личность, была всего лишь молодой
женщиной из бывших серфов. Правда, десять месяцев назад она шла во главе
толпы, штурмовавшей дом во Дерривалей, но отношение к ней со стороны
коммунаров все равно было трудно понять.
Земляки, перебивая друг друга, осыпали Дрефа новостями, но их
сообщения, в сущности, мало чем отличались от рассказанного Бабкой Дро.
Маркиза-преступника по заслугам лишили жизни, а его собственность отошла
победившему народу. О мастере Кинце никто ничего толком не знал, что было
уже интересней. Старый господин и по сю пору мог обретаться в своем тайном
укрытии, если таковое существовало на самом деле, ибо две-три вооруженные
вылазки в горы не дали никаких результатов, а регулярно патрулирующие
округу отряды патриотов ничего не обнаружили. Кинц во Дерриваль, вероятней
всего, бежал или давно умер, но об этом оставалось только гадать.
- Ну что, выяснил все, что хотел? - спросила Стелли с издевкой.
Лицо Дрефа не выразило ни удивления, ни каких иных чувств. Если она
надеялась застать его врасплох, то ее ждало разочарование. "Разве можно
выяснить о событиях в Дерривале все, что хочется?" - вежливо ответствовал
Дреф, и Стелли нахмурила черные брови. Возможно, когда-нибудь она научится
управлять своим лицом - и тогда-то станет по-настоящему опасной.
Пока же еще не научилась. Ее черты исказились от бешенства, она
порывисто вскочила, едва не опрокинув стол. Разговоры разом смолкли.
Напуганные коммунары тревожно уставились на нее, разинув рты, но она не
обращала на них внимания. Глаза ее метали молнии, кулаки сжимались, она
стояла, пожирая брата яростным взглядом. Тот, однако, и ухом не повел.
- Думаешь, ты такой умный? Думаешь, умнее всех прочих? Но погоди,
может, и мне известно кое-что, о чем ты не знаешь!
Не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла из столовой, дробно
простучав по доскам настила деревянными башмаками.
Дреф проводил ее взглядом. Лицо его по-прежнему оставалось спокойным,
только меж бровей обозначилась вертикальная складка.
Смущенное неловкое молчание воцарилось за столами, но Дреф спас
положение - поведал несколько историй, долженствующих наглядно
продемонстрировать превосходство доброго надежного фабекского здравого
смысла над бестолковой шерринской ученостью. Он умел польстить самолюбию
земляков, не перегибая палки. Анекдот про умного фермера, продающего
яблоки, и простоватого, но самодовольного покупателя-горожанина заставил
благодарных слушателей покатиться со смеху. Дреф посмеялся вместе со
всеми, однако вертикальная складочка меж бровей не разгладилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238