Сейчас нужно пересечь мост и отыскать Ломбардную
улицу. Сейчас важно только это.
Но держать в узде мысли и чувства стало трудно, когда она перешла по
Винкулийскому мосту на другой берег и увидела "Гробницу". Старая твердыня
мрачно возвышалась над жилыми домами всего в двух кварталах от моста.
Элистэ, против воли, замерла на месте и с минуту не могла отвести от нее
взгляд. Цераленн, Аврелия, Кэрт - все там, и каково-то им сейчас? Но разум
подсказывал ей, что им не придется долго мучиться в заточении. Промежуток
между арестом и так называемым судом, как правило, занимал мало времени, а
между судом и казнью - и того меньше. День-два, а порой всего несколько
часов...
"Неужели я бессильна помочь? Неужели никто не вмешается? Быть того не
может!"
Слезы вновь потекли по ее щекам, прохожие начали оборачиваться, а вот
этого ей хотелось любой ценой избежать. Элистэ быстро утерла слезы и
сообразила, что допустила очередную ошибку: ее носовой платочек был из
дорогой газовой ткани, красиво расшитый и отороченный кружевом - такой
могла иметь только Возвышенная. На платочек, конечно, обратят внимание. Не
следовало бы его доставать на людях. Сколько подобных ошибок она еще может
себе позволить?
Оторвав взгляд от гранитных башен, Элистэ поспешила вперед. Теперь
она находилась в Восьмом округе, который если и видела мельком, так лишь
из окна экипажа, да и то обычно отводила глаза. Но сейчас приходилось
смотреть. Мерзость окружала ее со всех сторон, оскорбляла все ее чувства.
Ветхие, полуразвалившиеся дома и лавчонки пестрели красными ромбами, ибо
эти отвратительные трущобы были колыбелью экспроприационизма, каковой хоть
и восторжествовал, но, судя по этой картине, едва ли облегчил участь Своих
сторонников. В каждой второй витрине предлагались услуги астролога, либо
предсказателя или гадалки, либо самозваного "целителя". Таверны и обжорки,
из которых разило прогорклым маслом; лачуги, где комнаты сдавались почти
что даром. Грязные, нечесаные горожане в лохмотьях, с худыми истощенными
лицами, отмеченными печатью отчаяния и недугов. Лица порочные, лица хитрые
и преступные. Согбенные и скрюченные в три погибели фигуры. Тьма
попрошаек, некоторые давно утратили человеческий облик. Громкие голоса,
грубая речь. А запах, вонь - как им самим не тошно? По всей улице
Винкулийского моста в сточных канавах тлели кучи мусора, вокруг которых
жались дрожащие тени. С желтоватым дымом, от которого першило в горле и
слезились глаза, в воздух поднимались копоть и пепел. С запахом дыма
смешивался масляный чад, вонь тухлой рыбы и немытого тела. Улица являла
собой открытую клоаку, к тому же еще и забитую горами отбросов; водостоки,
обычно промываемые дождями, сейчас обледенели.
Элистэ не посмела прижать платочек к носу. Опустив голову и стараясь
дышать ртом, она поспешила по улице Винкулийского моста, положившись на
то, что серо-желтое марево укроет ее от излишне любопытных взглядов. Но и
в туманном чаду ее приличное платье и красивое лицо не остались
незамеченными. Вслед ей то и дело неслись причмокивания и похабные
реплики.
Напуганная и преисполненная отвращения, она прибавила шаг, чтобы
поскорее выбраться из Восьмого округа. Чуть не бегом Элистэ добралась до
конца улицы Винкулийского моста, быстро пересекла темный, пользующийся
дурной славой (она не знала про это) переулок Большой Дубинки и, к
великому своему облегчению, вышла на Ломбардную улицу, служившую границей
округа. На противоположной ее стороне начинался Крысиный квартал -
обиталище студентов, богемы и разного рода недовольных горлопанов, - район
на несколько порядков выше Восьмого округа, с точки зрения безопасности и
чистоты воздуха.
Все оказалось так, как ей говорили: на Ломбардной улице было полно
закладных лавок и контор. На доброй половине домов красовалась старинная
позолоченная эмблема ростовщиков. Элистэ прошлась по улице, приглядываясь
к лавкам, витрины которых являли грустную выставку невостребованных
сокровищ: драгоценности и посуда, украшения и произведения искусства,
оружие, инструменты - ремесленные и музыкальные; на всем лежал слой пыли.
Ассортимент не отличался особым разнообразием. Наконец она вошла в
большую, сравнительно чистую лавку под свежеокрашенной вывеской. За
прилавком справа от двери стоял сам хозяин - тучный горожанин, смахивающий
на морскую черепаху. Он воззрился на девушку с откровенным любопытством -
ее облик, похоже, вызывал в этом столичном округе одну и ту же неизменную
реакцию. Вполне возможно, он принял ее за покупательницу; первые же ее
слова заставят его убедиться в своей ошибке. Но следует быть
осмотрительной. Хватит говорить и держать себя как Возвышенная, хватит
глупостей и ошибок. Она - простая девушка, обычная гризетка без особых
примет. Однако не уроженка Шеррина - это у нее ни за что не получится.
Грубоватому столичному говору она бы еще смогла подражать, и не без
успеха. Но бесчисленные мелочи - жесты, выражение лица, позы, привычки,
предпочтения, все то, что характерно для шерринского простонародья, - с
этим ей никогда не справиться. Самый внимательный наблюдатель, и тот не
сумел бы притвориться коренным шерринцем, а она никогда не отличалась
острой наблюдательностью. Она наверняка споткнется на каком-нибудь
пустяке, и все поймут, что она вовсе не та, за кого себя выдает.
Но есть другой говор, который приемлют и самые остервенелые
фанатики-экспроприационисты, - она без труда и в совершенстве может его
передать, ибо с раннего детства слышала тягучую речь фабекских крестьян.
Говор Кэрт. Говор Дрефа. В ее устах его невозможно будет отличить от
настоящего. Она и в Фабеке могла бы сойти за крестьянку. Здесь же, в
Шеррине, ее отступления от общепринятого могут привлечь внимание, но не
вызовут подозрений, ибо люди объяснят их очень просто: что взять с
деревенщины?
Выложив свои сокровища на прилавок, она спросила так, как могла бы
спросить родная сестра Кэрт:
- Чего дадите?
Хозяин принялся разглядывать драгоценности без спешки и, видимо, без
особого интереса.
- Двадцать, - изрек он наконец.
Цена была занижена раз в пятнадцать, а то и больше. От злости Элистэ
даже покраснела. Он что, принимает ее за деревенскую дуру, которую легко
обвести вокруг пальца? Так он ошибается Сейчас она ему покажет.
- Со мной это не пройдет, - заявила Элистэ, в последнюю секунду
вспомнив о произношении, и приготовилась к торгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
улицу. Сейчас важно только это.
Но держать в узде мысли и чувства стало трудно, когда она перешла по
Винкулийскому мосту на другой берег и увидела "Гробницу". Старая твердыня
мрачно возвышалась над жилыми домами всего в двух кварталах от моста.
Элистэ, против воли, замерла на месте и с минуту не могла отвести от нее
взгляд. Цераленн, Аврелия, Кэрт - все там, и каково-то им сейчас? Но разум
подсказывал ей, что им не придется долго мучиться в заточении. Промежуток
между арестом и так называемым судом, как правило, занимал мало времени, а
между судом и казнью - и того меньше. День-два, а порой всего несколько
часов...
"Неужели я бессильна помочь? Неужели никто не вмешается? Быть того не
может!"
Слезы вновь потекли по ее щекам, прохожие начали оборачиваться, а вот
этого ей хотелось любой ценой избежать. Элистэ быстро утерла слезы и
сообразила, что допустила очередную ошибку: ее носовой платочек был из
дорогой газовой ткани, красиво расшитый и отороченный кружевом - такой
могла иметь только Возвышенная. На платочек, конечно, обратят внимание. Не
следовало бы его доставать на людях. Сколько подобных ошибок она еще может
себе позволить?
Оторвав взгляд от гранитных башен, Элистэ поспешила вперед. Теперь
она находилась в Восьмом округе, который если и видела мельком, так лишь
из окна экипажа, да и то обычно отводила глаза. Но сейчас приходилось
смотреть. Мерзость окружала ее со всех сторон, оскорбляла все ее чувства.
Ветхие, полуразвалившиеся дома и лавчонки пестрели красными ромбами, ибо
эти отвратительные трущобы были колыбелью экспроприационизма, каковой хоть
и восторжествовал, но, судя по этой картине, едва ли облегчил участь Своих
сторонников. В каждой второй витрине предлагались услуги астролога, либо
предсказателя или гадалки, либо самозваного "целителя". Таверны и обжорки,
из которых разило прогорклым маслом; лачуги, где комнаты сдавались почти
что даром. Грязные, нечесаные горожане в лохмотьях, с худыми истощенными
лицами, отмеченными печатью отчаяния и недугов. Лица порочные, лица хитрые
и преступные. Согбенные и скрюченные в три погибели фигуры. Тьма
попрошаек, некоторые давно утратили человеческий облик. Громкие голоса,
грубая речь. А запах, вонь - как им самим не тошно? По всей улице
Винкулийского моста в сточных канавах тлели кучи мусора, вокруг которых
жались дрожащие тени. С желтоватым дымом, от которого першило в горле и
слезились глаза, в воздух поднимались копоть и пепел. С запахом дыма
смешивался масляный чад, вонь тухлой рыбы и немытого тела. Улица являла
собой открытую клоаку, к тому же еще и забитую горами отбросов; водостоки,
обычно промываемые дождями, сейчас обледенели.
Элистэ не посмела прижать платочек к носу. Опустив голову и стараясь
дышать ртом, она поспешила по улице Винкулийского моста, положившись на
то, что серо-желтое марево укроет ее от излишне любопытных взглядов. Но и
в туманном чаду ее приличное платье и красивое лицо не остались
незамеченными. Вслед ей то и дело неслись причмокивания и похабные
реплики.
Напуганная и преисполненная отвращения, она прибавила шаг, чтобы
поскорее выбраться из Восьмого округа. Чуть не бегом Элистэ добралась до
конца улицы Винкулийского моста, быстро пересекла темный, пользующийся
дурной славой (она не знала про это) переулок Большой Дубинки и, к
великому своему облегчению, вышла на Ломбардную улицу, служившую границей
округа. На противоположной ее стороне начинался Крысиный квартал -
обиталище студентов, богемы и разного рода недовольных горлопанов, - район
на несколько порядков выше Восьмого округа, с точки зрения безопасности и
чистоты воздуха.
Все оказалось так, как ей говорили: на Ломбардной улице было полно
закладных лавок и контор. На доброй половине домов красовалась старинная
позолоченная эмблема ростовщиков. Элистэ прошлась по улице, приглядываясь
к лавкам, витрины которых являли грустную выставку невостребованных
сокровищ: драгоценности и посуда, украшения и произведения искусства,
оружие, инструменты - ремесленные и музыкальные; на всем лежал слой пыли.
Ассортимент не отличался особым разнообразием. Наконец она вошла в
большую, сравнительно чистую лавку под свежеокрашенной вывеской. За
прилавком справа от двери стоял сам хозяин - тучный горожанин, смахивающий
на морскую черепаху. Он воззрился на девушку с откровенным любопытством -
ее облик, похоже, вызывал в этом столичном округе одну и ту же неизменную
реакцию. Вполне возможно, он принял ее за покупательницу; первые же ее
слова заставят его убедиться в своей ошибке. Но следует быть
осмотрительной. Хватит говорить и держать себя как Возвышенная, хватит
глупостей и ошибок. Она - простая девушка, обычная гризетка без особых
примет. Однако не уроженка Шеррина - это у нее ни за что не получится.
Грубоватому столичному говору она бы еще смогла подражать, и не без
успеха. Но бесчисленные мелочи - жесты, выражение лица, позы, привычки,
предпочтения, все то, что характерно для шерринского простонародья, - с
этим ей никогда не справиться. Самый внимательный наблюдатель, и тот не
сумел бы притвориться коренным шерринцем, а она никогда не отличалась
острой наблюдательностью. Она наверняка споткнется на каком-нибудь
пустяке, и все поймут, что она вовсе не та, за кого себя выдает.
Но есть другой говор, который приемлют и самые остервенелые
фанатики-экспроприационисты, - она без труда и в совершенстве может его
передать, ибо с раннего детства слышала тягучую речь фабекских крестьян.
Говор Кэрт. Говор Дрефа. В ее устах его невозможно будет отличить от
настоящего. Она и в Фабеке могла бы сойти за крестьянку. Здесь же, в
Шеррине, ее отступления от общепринятого могут привлечь внимание, но не
вызовут подозрений, ибо люди объяснят их очень просто: что взять с
деревенщины?
Выложив свои сокровища на прилавок, она спросила так, как могла бы
спросить родная сестра Кэрт:
- Чего дадите?
Хозяин принялся разглядывать драгоценности без спешки и, видимо, без
особого интереса.
- Двадцать, - изрек он наконец.
Цена была занижена раз в пятнадцать, а то и больше. От злости Элистэ
даже покраснела. Он что, принимает ее за деревенскую дуру, которую легко
обвести вокруг пальца? Так он ошибается Сейчас она ему покажет.
- Со мной это не пройдет, - заявила Элистэ, в последнюю секунду
вспомнив о произношении, и приготовилась к торгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238